| Литературное общество Ingenia: Александр Клименок - УЖИН В ПРЕИСПОДНЕЙ | | УЖИН В ПРЕИСПОДНЕЙ | | Будто кто-то постучался - постучался в дверь ко мне.
Эдгар По
1
«Попадете в наш город, обязательно пройдите по его семи мостам. Спроектированы одним чудаком-математиком: невозможно последовательно побывать на всех семи, не пройдя хотя бы по одному дважды. По случаю, попробуйте, – не пожалеете. Для чего об этом рассказываю? Собственно, история случилась в воскресенье. Накануне выходных жена уехала в командировку. Вот и собрались с приятелями. Аж двенадцать человек. Пытались развлекаться, но не помогал даже коньяк. Настроение отсутствовало. Квартира удушала. С улицы призывно влетел шалый ветерок. Решили прогуляться, посидеть под грибками летнего кафе на площади, выпить вина. Всей кучей и направились. В сторону храма Христа-Спасителя. Мне было удобнее так, поскольку решил поставить свечку за упокой отца – мать два дня назад просила. Остальные, соответственно, двинули за компанию. Пошли дворами – так короче. В пути повстречали знакомых девушек. Поболтали. Коллективно выпили пива у ларька… Стало не до храма. «Ладно, не последний день живу. Завтра загляну», - так я подумал…
2
Часам к девяти вечера большая компания оскудела, - кому-то понадобилось к больному родственнику, кто-то раскланялся по причине неотложных домашних дел… В общем, по прошествии еще минут тридцати, я ковылял в одиночку по неизвестному переулку. Дальше дорога уткнулась в сквер, сплошь засаженный молодыми стройными деревцами. За сквером открылось нечто… Мне довелось однажды побывать здесь с приятелем. Но тогда это был всего-навсего грязноватый пивбар. Нынешнее же заведение, очевидно, подверглось перестройке и прочим изменениям, так что узнать бывшую забегаловку в нем уже не представлялось возможным. В разные стороны отходили аккуратные заасфальтированные дорожки, радовали глаз симметричные цветники, расположенные между ними. С крыши лилась разухабистая неоновая вывеска с ажурной надписью: «Отдых от всего!». Ниже, над входом, оригинально подсвеченная острыми искорками разноцветных лампочек, висела металлическая табличка-экран следующего содержания: «Ежевечерние выступления! Стихи! Песни! Артисты! Знаменитости! Дивная кухня! Картофельные шарики с копченой свининой! Шашлык из осетрины! Блины от шеф-повара с абрикосовым джемом! Яблочный пирог с аргентинским мате!».
- Вот дьявол! - подивившись нелогичному разнообразию ассортимента, я, тем не менее, жадно сглотнул...
Черная дверь беззвучно растворилась. На пороге стоял плотный плечистый мужчина в великолепном костюме-тройке и лаковых туфлях. Смуглое его лицо украшали длиннющие черные усы а ля Сальвадор Дали. В левом ухе поблескивала серьга.
- Зубровка! – воскликнул он, тщательно улыбаясь.
- Извините, какая зубровка? – удивился я.
- Самая, что ни на есть простецкая… Дорогой мой, зубровка – полезная штука, - добавил мужчина торжественно. - Хотя бы для профилактики никчемных мыслей. Кроме того, вы несколько озябли. Прошу. – С этими словами незнакомец по-приятельски схватил меня за локоть и потянул вглубь.
Мы неторопливо следовали по сводчатому коридору.
- C кем имею честь? – вежливо полюбопытствовал я.
- С владельцем, то есть хозяином, и вообще… - произнес мужчина через секунду хорошо поставленным голосом, - каждый гость для меня в радость. Позвольте представиться. Анатас, - добавил он, протягивая дорогую позолоченную визитку.
На карточке причудливыми буковками было начертано: «АНАТАС. ДА!». Внизу прыгали малоразборчивые циферки телефона.
- Всем угодить трудно, - попытался пошутить я. - Нельзя беспрестанно говорить «да».
Хозяин полуобернулся на ходу и задумчиво сказал:
- А надо. Такова судьба старателя грез и придумщика утех... К вашему сведению, оживился Анатас, - как выясняется, мы чрезвычайно востребованное место. Посудите. На самой окраине. Тихо. Свет неяркий. Уютно. Яства великолепны. А какие женщины сюда заходят! Осторожно, тут поворот, - хозяин придержал меня за плечо. – Ну, вот… видите? - вход слева - в кирпичной стене. Нырнешь, и пропал, - пошутил он с серьезным выражением лица.
В чреве заведения я открыл для себя пошловатую стилизацию в старонемецком духе. Штампованные готические светильники, длинные столы-тяжеловесы… Разношерстная публика занимала почти все места. На маленькой сцене импровизировал вползвука саксофонист - седой, крючконосый, в черных очках - по всему видать, слепой. Пахло чем-то необыкновенно вкусным. Стоило немного задержаться. Хозяин взглянул на меня и мягко промолвил, подталкивая:
- Присядьте, дорогой гость. Сюда.
И вправду, так хотелось вытянуть ноги, откинуться на удобном низком стуле. Помимо всего прочего, отчаянно возжелалось картофельных шариков. Я без заминки и с удовольствием принял предложение хозяина. Старик с отвисшими серыми щеками, развалившийся за соседним столом, ободряюще взглянул в нашу сторону.
- Вы что-то обещали, - замялся я.
- Зубровки! И подкрепиться! – гаркнул Анатас пробегающему беззвучно официанту.
Тот с удовольствием кивнул и мигом исчез в утробе зала.
Прошло минут пять. Хозяин легонько барабанил пальцами по столешнице и о чем-то размышлял. Я озадаченно молчал, удивленный столь редким в наше время вниманием к обычному посетителю. Словно читая мои мысли, Анатас поднял голову и проникновенно заметил:
- Поверьте, многие люди – просто находка.
- Будет вам, – я насторожился.
Анатас сверкнул глазами, весело щелкнул пальцами.
Полумрак выплеснул официанта с нагруженной снедью тележкой. Стол оккупировали стерильно сияющие приборы, тонкие тарелки, уютно-вместительные плошки с хреном и густой аджикой, соусницы с разноцветным соблазнительным содержимым. Посередине ярко-синей скатерти расположились тяжелые хрустальные графины-генералы с зубровкой и морсом. Рядом, на белом массивном блюде улеглись круглые бутерброды с подернутой жиром семгой. C другого блюда – поменьше, но поглубже, на них напирала, угрожающе свешиваясь, груда хохочущих тарталеток, переполненных красной и черной икрой. В резерве таились ломти копченого мяса и форель в восхитительном маринаде. По флангам оборону держали дымящиеся картофельные шарики в глиняной чаше, судок с вальяжными маслянистыми грибами, тугие маринованные огурчики-пушечки, упирающиеся в стожок квашеной капусты. Из голубеньких фарфоровых розеток высокомерно взирали холодные закуски. Остальные кулинарные разновидности были мне не известны.
- Знаете, - растерялся я, - совершенно необязательно – так.
- О деньгах не беспокойтесь, - непринужденно ответил хозяин. – Это жест гостеприимства. Традиция в отношении каждого нового посетителя – и только. Лично вы здесь ни при чем. Соблюдение обычая.
- С такими обычаями недолго вылететь в трубу, - пробормотал я.
- Полноте, народ у нас щедрый. Сами знаете, люди если и предъявляют счет, так родному отцу. А? Не более того, - ядреным, сочным голосом произнес хозяин зачем-то в потолок, наполнив пузатенькие стопки зубровкой.
На сцене в эту минуту монотонно-гипнотизирующим голосом читал стихи чахоточного вида молодой человек в белом цилиндре и черном атласном фраке. Шею чтеца обвивало шелковое кашне белого же цвета.
«Отрицаю любовь как вершину,
Отрицаю, за фальшь и игру,
И за то, что наделав ошибок,
Все равно я когда-то умру»…
Стихи показались мне увлекательно-мрачными.
- Ну, замечательно же… За-ме-ча-тель-но, - отчеканил хозяин. - Каков молодец! Ах, граф, ах, Василий Алексеич! Натуральный висельник! Что ты будешь делать! Превосходно, - восторгался Анатас, смежив веки. – Да вы не стесняйтесь, выпейте, - предложил он радушно, так и не раскрывая глаз.
Я дотронулся до рюмки, но стихи не позволяли отвлечься.
Болезненное лицо чтеца приобрело кинжально-лихорадочный вид. С видимым остервенением он вышвыривал из себя остроконечные слова. В финале же и вообще закричал:
«День последний порву на кусочки,
В небо гвозди вобью, и тогда
Осознаю себя среди прочих
И себя им навеки отдам!»
Дочитав, молодой человек заплакал и бросился со сцены за шторку подсобного помещения. Наступившая тишина походила на растягиваемый жгут… Возможности жгута оказались небезграничными. Тишина лопнула с треском. Многочисленные зрители взорвались в таком оре и аплодисментах, что, казалось, наступил конец света.
Взметнувшийся со скамьи у окна толстяк выпучил глаза и хрипел в оголтелом исступлении. Шлепали рыбинами по столу жирные ладони. Брюхатая тетка в старомодном платье, усыпанном зелеными рюшками, вывалив вперед голову-грушу, издавала булькающие индюшачьи звуки. Серощекий старик споро шамкал губами и бойко подпрыгивал в нелепом танце. На отвисшей нижней губе его выступила бешеной росой верблюжья слюна…
Я заткнул уши. Лампы едва тлели, и на мгновение мне показалось - вокруг абсолютно никого. Словно попал в ледяной омут с головой – ночью. Вынырнул – и опять темнота. Охватило оцепенение. Так иногда чувствуешь себя между сном и пробуждением.
…Крики и гвалт не стихали. Я махом проглотил выпивку. Она оказалась отменной.
Между тем, без соблюдения паузы, хозяин налил снова.
Выпили. В животе родился теплый фонтанчик. Анатас незамедлительно протянул стакан с морсом:
- Давайте-ка, закусим теперь. Если зубровка сама по себе средство для борьбы с душевными терзаниями, то вкупе с хорошей едой вызывает нужное для организма томление.
Я, ничтоже сумняшеся, принялся за еду. Причем, с упоением. Раз владелец заведения столь мил и любезен – что ж… Однако сам Анатас едва ковырял вилкой в заливном. И поглядывал на меня – исподлобья, протяженным взглядом.
Какие-то неясные силуэты вертелись и шушукались под потолком. Звон стекла и металла, смешки, шелест надушенных платьев, табачный дым, обрывки фраз дурманили сознание и приятно расслабляли.
В центре вспыхнуло на секунду желтоватое пламя. Гомон стих. Будоражащая музыка потекла одновременно и отовсюду: звуки волынок в сочетании с тембром органа доносились из темноты. Я отложил вилку и нож на смятую салфетку. В луче серебристого света извивалась гибкая женская фигура. Медленно - вначале. Потом все неистовее, страстнее, откровеннее. Вперед, назад, вперед, назад. Трепетали руки испуганной валькирии... Смутные желания ворвались в сердце. Безоговорочно одолела нахлынувшая жаркая истома. Алкоголь ли, ворожба танца подействовали на меня, но я и не заметил, как оказался в узком столбе света, рядом с колдовским телом. Руки сами тянулись к соблазнительным формам, чуть проступающим под плотной парчовой тканью с замысловатым жаккардовым узором. Лицо танцовщицы скрывала колышущаяся паутина вуали. Движения ее – магнетические, ритмичные, подчиняли волю. Я окончательно потерял рассудок. Одно мгновение - и…
- Вы абсолютно правильно относитесь к женскому полу, но всему свое время, уважаемый гость, - прозвучал степенный голос. Анатас обнял меня за плечи и вырвал из магического света. – Ну, возьмите же себя в руки, юноша, - зашептал он дружески в ухо.
Я, задыхаясь, плюхнулся на стул, влил в себя подряд две рюмки зубровки и отодвинулся от стола. Некоторое время пол кружил перед глазами.
- Кто... Что это было? – услышал я свой неверный голос.
- Наложница… Любимая наложница великого хана Батыя. Иногда я зову ее Мата Хари... Постарайтесь понять, - время не всевластно. Иногда, при большом желании, можно заглянуть в него. Или пригласить кого-нибудь из прошлого, дабы поразвлечься... Вот его. Презабавный тип! – Хозяин расслабленно указал на сцену. Там, по специальной металлической пластине шлепал башмаками с квадратными носами маленького роста человек. Чечеточник. Рубил отчаянно и страшно. Неистово щелкал подошвами, взбрыкивал короткими ногами. Казалось, ноги – атрибут тела, с которым выступающий стремится во что бы то ни стало расстаться. Иначе – зачем с таким остервенением впечатывать их в пол? Я наблюдал, как крупные капли разлетались в стороны с широкого исступленного лба. Лошадь. Загнанная лошадь… С последним ударом каблука, человечек рухнул на пол и под аплодисменты и улюлюканья пополз в темноту.
- К чему так надрываться? – пробормотал я, основательно обескураженный.
- Позвольте, - удивленно возразил хозяин, - если вы избавились от ненужной вещи… Допустим, подарили, как водится, никчемный сервиз приятелю в День его рождения. А тот, позабыв спустя год, кто именно подсунул ему эдакую дрянь, дождавшись какого-нибудь вашего торжества, спешит облагодетельствовать тем же сервизом старого владельца… - понимаете?
- Понимаю. А чечетка причем?
Анатас осклабился:
- Взгляните, любезный друг.
Чечеточник сидел, сгорбившись, на дальнем краю сцены, под декорацией в виде солнца… Определенно, человечек нашаривал что-то внизу. Спустя мгновение, в руках его оказались две ноги в башмаках. Точнее, половины ног. От колена. Я с усилием улыбнулся:
- Неужели можно вытворять такое на протезах?
Анатас недоуменно хмыкнул:
- Бросьте вы. Где вы видите протезы? Просто отрезало ноги поездом. Хотел умник уйти от проблем, а произошло арифметическое действие. Деление, - он цинично развел руками. И в наказание – чечетка. Тут, у нас. Что касается ног… Ну, сие разрешено – пока танцует.
Человечек на краю сцены смотрел на свои руки. Хорошо было виден багровый цвет ладоней. Цвет... свежей крови.
Я влил зубровку в окостеневшую глотку. Рассудок, онемевший, потерянный, отказывался верить в происходящее. Но страх смешался с мерзким любопытством.
- Анатас... ответьте, это черная шутка? Подвох?
- Вряд, ли юноша, вряд ли. – Мой собеседник мрачно смотрел перед собой.
- Куда я попал? - под ложечкой отвратительно засосало.
- В преисподнюю, - лаконично бросил Анатас. – Только не подумайте, что тотчас же вынесут сковородку или чан с кипятком. Кстати, давайте-ка, посмакуем мате. Вам нравится мате? – взглянув на меня, хозяин хлопнул в ладоши.
Немедленно появился прежний официант, правда, в лице его появилось нечто козлоподобное. Анатас кивнул, и через мгновение тот водрузил на стол череп с вкраплениями мерцающих камней и две маленькие чашечки.
- Не желаете немного задержаться? - Танцовщица в парчовой накидке поклонилась и замерла.
- Желаю, - сломанным голосом ответил я. - А ваш череп, по-видимому…
- Не мой, - иронично перебил Анатас. Но доподлинно настоящий. Принадлежал одному проповеднику-глупцу. Уж таким святошей был! По просьбе дочери царя… теперь неважно какого, подвергся обезглавливанию… Видите ли, просто царю захотелось убедиться…. Доказать себе, что он – повелитель. И голова проповедника стала великолепным калабасом – сосудом для приготовления мате, - улыбнулся хозяин. - Умереть с пользой для дела - как символ того, что тщеславие людское неодолимо - изыск!
- Разница в способах смерти несущественна... - я проводил взглядом удаляющуюся танцовщицу.
- Не скажите. Вот способы жизни существом принимаются любые. Только бы жить. Приспособление... Привыкание... А смерть, хм... В некоторых случаях неизвестно, что лучше, и тогда технология процесса крайне актуальна. - Анатас потянулся к столу и, подняв крышку черепа, принюхался к содержимому. – Excellent*, - прошептал он, разливая в чашечки густой напиток.
Аромат и вкус мате чуточку меня взбодрили. Пока со сцены в зал струились звуки танго, извлекаемые дуэтом в пончо с помощью трубы и гитары, я робко всмотрелся в облик хозяина. Густые брови с проседью, под которыми перекатывались раскаленные глаза, прямой нос, губы – немного узковатые, нервные. Лишь подбородок – крупноватый, выбивался из общей пропорции. Лицо конкистадора… Или инквизитора.
Стало полегче. На меня, к счастью, никто не обращал внимания. Возле музыкантов кружили призрачные пары. Анатас, прихлебывая из чашечки, принялся вполголоса рассказывать что-то. Я согласно кивал ватной головой:
- Безусловно… Очень интересно… Очень…
Издалека донеслась мексиканская мелодия в стиле «Banda». Трубач и гитарист почти вернули меня к жизни. Пошарив в поисках сигарет по карманам, я выудил кусочек разукрашенного картона и положил перед собой, под никелированной конфетницей. Неожиданно глаза мои уперлись в зеркальное отражение карточки.
- «АД. САТАНА», - прочитал я вполголоса. Колени мои безнадежно затряслись.
- Теперь убедились? – медленно спросил Сатана.
Вокруг все разом замерло.
- Ббыы… Ввыы… - бесформенная каша вместо слов изливалась из моего рта.
- В любом живущем есть душа, - продолжал Сатана. - А вместилище горящей души моего мате - калабас. Представляете, только перестаешь должно ухаживать за калабасом, как внутренние стенки покрываются плесенью. Тогда вот такую штучку, - он взял чайную ложечку со стола, - приходится накаливать на огне и сдирать ей слой наросшей гадости. Любовь… Блажь. Взять и соскоблить со стенок, - пробормотал он в усы, поглаживая череп-калабас.
Я продолжал трястись.
- Коньяка ему, - грозно рыкнул Сатана в зал. – Веселье продолжается! В полночь – оргия!
Не помню, как проглотил целый бокал коньяка. Но снова полегчало.
- Б-благодарю вас...
- Бред какой! Вслушайтесь. Вслушайтесь в то, что говорите, юноша, - строго молвил Сатана. Вы, люди, ничего не умеете, как положено. Я даже не про чувства к нему, - хозяин показал на потолок. – Вы ведь даже не говорите, а выражаетесь. Болтаете... А что можно сказать о человеке, если он не умеет благодарить? Благо. Дарю. Вам. Понимаете? Вам! Отнюдь не вас! Бестолковщина! Нет, не слово родилось первым у создателя вашего…
- Простите, простите, пожалуйста. - Я озирался и ошалело пытался собраться с духом. Взор мой случайно привлекли полки на стене напротив. На них теснились в огромном количестве фигурки ангелов – глиняные, картонные, из стекла и хрусталя, деревянные, пластмассовые, с незрячими глазами. Был даже жестяной – немного ржавый по краям, с отломанным кончиком крыла.
– Ангелы? А! – Сатана махнул рукой - Тут им самое место… Среди нас. Нечего под ногами путаться. Жук жужжит в камышах в Шебжешине, этим Шебжешин и знаменит, – протараторил он неожиданно.
- Что это означает? – свой голос был мне противен.
- Скороговорочка. Ерунда. Был у меня знакомый. Один ушлый поляк. Забыл о том, что приятель выручил его из беды. Предал. И получил. Персональную темницу. Хе-хе! – молодцевато тряхнул усами Сатана. - Тот приятель, между прочим, поляка ангелом называл.
Я постарался хоть как-то успокоиться и тихо выдавил:
- Убийство, предательство... Меня нет в списках отличившихся.
- Сашими! Подвиньте мне сашими. Обожаю… М-м-м… - не слушая мой лепет, потянулся к столу Сатана. - Попробуйте…
Я, деревенея, нацепил на вилку ломтик рыбы и автоматически прожевал. Губы мои предательски дрогнули.
- Ну, каково? То-то! – самодовольно усмехнулся хозяин. Это все благотворное действие тунца. Он придает сашими незабываемые оттенки! Вашу участь, милейший, обсудим чуть погодя, не торопите. Полюбуйтесь лучше мастерством фокусника. Это знаменитый мастер. Поверьте. Ради карьеры и денег он отравил собственную мать. Ускорил вступление в наследство, шельмец. Но все конечно. Даже доллар. Хотя доллары и приближают к могуществу. К моему могуществу, - степенно резюмировал Сатана.
Фокусник и вправду творил невообразимое: выпускал из рукавов перламутровых голубей, протыкал себя шпагой, левитировал и исчезал, попеременно появляясь в разных одеяниях. Потом он принялся вынимать из резной шкатулки предметы: шары, платки, губные гармошки, портмоне. Движения иллюзиониста становились нервными и дергаными. Вытащив, напоследок, из шкатулочки пузырек болотного цвета, он неверными пальцами открутил колпачок и попытался вытрясти содержимое. Но пузырек оказался пустым. Взревев, фокусник швырнул его на пол и принялся топтать. Неизвестно, сколько бы продолжалась истерика, но тут Сатана кивнул головой, и фокусник провалился сквозь сцену. Натурально: вначале по пояс, дальше по плечи, потом скрылась макушка.
- Заключено: пока не разыщет флакон с ядом и не употребит - наглядно, примерно, - хоть вечность проведет в демонстрации фокусов. - Сатана глотнул морса и радушно сказал:
- Заглянем в бильярдную. Продолжим там. Вы не против?
Вопрос прозвучал так, как если бы его задал палач жертве. Я, не говоря ни слова, встал и поплелся за хозяином в соседнюю комнату.
Там действительно играли в бильярд. У дальней стены потрескивало пламя в камине. Двое пожилых, почему-то в одинаковых кителях без погон, мужчин смотрели на огонь из удобных кожаных кресел.
Мы присели за приземистый, похожий на ломберный столик.
- Что касается вас, дружок, - с ходу продолжил Сатана, - то ситуация яснее быть не может. Главное в индивидууме сразу бросается в глаза. Например, вы не подождали, пока я первый присяду, едва мы вошли. Я уж не говорю о проигнорированной вами свечке для собственного батюшки. – Он по-ораторски выдержал паузу. - Вам никогда не приходило в голову, что по таким штришкам и составляется мнение о человеке? Жизнь человеческая и есть череда штришков. Они - основа. Поступочки. Иногда обдуманные, чаще бездумные, никчемные или… взаимообразные. - Сатана лукаво подмигнул.
- Но я не совершил ничего, - истеричный мой вскрик потерялся в грохоте разбиваемой пирамиды.
- Именно! Опаснейшие и страшнейшие люди – которые «ничего». Признаться, я сам побаиваюсь таких. Но зато они безотказные и нужнейшие слуги. Потому, что если ты «ничего», то и терять нечего. Кроме шкуры. Не находите, а?
- Позвольте… Уйти… Умоляю… – Тремор снова сотрясал мое тело.
Глумливо сощурившись, Сатана бросил:
- Не сегодня... Взгляните, лучше, на тех двоих, у бильярдного стола.
Я пригляделся и закрыл рот рукой. А потом шепнул сдавленно:
- Разве заслуживает подобной участи великий поэт?
- Как никто! У любого, даже самого ничтожного графомана в ящике стола таится свой роман. Или, на худой конец повесть. Кто знает, что там? А я скажу. Гипотетическая бомба замедленного действия. Нет? – проскрежетал Сатана. – Ибо мечты опасны. От мечты недалеко и до реалии, - сурово отчеканил он, в очередной раз глянув на потолок. Берегись мечты порядочного человека! Как вспомню гору, аж мурашки едкие по хребту скачут... Но! Коли такой человек не соизволил прислушаться к себе, не сделал, что подобало, оставил идею в столе, а тем паче растранжирил, - непременно окажется передо мной. И это справедливо!
- Но почему он обязательно тут?.. – спросил я в ужасе. - А рядом кто?
- Мсье. Он присоединился позже. Вначале, по моему приказу, убил. Потом сделал приличную политическую карьеру.
В это время я заметил, что и поэт, и его убийца расхохотались. Дантес ехидно тыкал в живот Пушкину и что-то увлеченно рассказывал.
- Забавляются, однако, - похолодел я.
- Угу. Забавники. Первый запутался в собственных пристрастиях, а второму настолько наскучила жизнь, что никчемность первого весьма пригодилась для устройства дуэли.
- Разве они не враги?
- Отнюдь, милейший. Лучшие товарищи. Каждый изменил жизнь другого – кардинально, потому теперь благодарят друг друга. – Сатана мельком глянул на прилипшую к окну кайму луны. – Вот уже сто десять лет. Первых сто десять, - глухо добавил он.
- А там, у камина… Неужто Ги…
- Не сомневайтесь. И сухорукий – для равновесия. Теперь сидят рядышком. Всегда у камина. Понаблюдайте-ка, чем топят.
Глаза мои чуть не выпали на сияющий паркет.
- Пальцами? Нет, честно, я сам видел – отламывают пальцы - и в огонь!
- Верно, мой внимательный. Рука карающая начинается от мысли в жестокой голове, а заканчивается пальцами, сжимающими перо над смертным приговором. Поделом же вершителям судеб!
- А поляк, ну, помните скороговорку? - я скривился.
- Пустяки. Каждые пять минут – кровоизлияние в мозг... Она не заставляет себя ждать, если я захочу… – Сатана присвистнул, и тут же из полускрытой ниши показалась головенка. Затем предстала хозяйка головы - пожилая невыразительная женщина в буклях и глухом шерстяном платье портерового цвета. Сделав учтивый книксен хозяину, она оскалила крепкие зубы и сжала отвратительными белыми пальцами черенок невесть как возникшей в них косы-литовки.
- Смерть? Старуха и есть – она?
– Симпатична, а? Так вот, - продолжил Сатана. - Осталось каких-нибудь пять веков, и бедняга будет прощен. В смысле, умрет окончательно. И никаких ангелов, - по лицу хозяина пробежала тень.
Старуха медленно приближалась к нам. Точнее, просто плыла над полом.
- Если я вижу, то, что видите вы – и наоборот… значит, это на самом деле происходит. А коли есть это, есть и вы… и мы. То есть, нам ничего не снится, так как коллективные сны - нонсенс… и… э-э-э… - Во рту моем пересохло. - Непостижимо!..
- Эпохи, которые ты посвятишь служению мне, позволят получить ответы на многие вопросы. Ты начнешь со своей истории, а потом перейдешь к остальным. Приговор вынесен! – прогремел рык Сатаны.
Старуха взмахнула косой.
Свет померк. Занавес опустился. Мир остановился и превратился в камень.
3
Не поминайте никого между прочим. Всуе. Никого. В пути, в жажде и в голоде находите истину. Живите, каждый день отдавая отчет, зачем живете. И не разговаривайте по душам с первым встречным. Пусть мой рассказ послужит примером нелепой жизни и заслуженной смерти. Через мгновение я поставлю точку и займусь жизнеописанием других. Их около восьмидесяти двух миллионов.
P.S. Сатана пообещал: если найдется человек, разгадавший тайну семи мостов, участь моя облегчится… Мне назначат помощника».
* «Превосходно» (англ.).
| | |
| |
