| Литературное общество Ingenia: Александр Клименок - ЛЮДИ И СОБАКИ (Из цикла «Живность») | | ЛЮДИ И СОБАКИ (Из цикла «Живность») | | Валерию Николаевичу Яковлеву
Петрович - и, казалось, не суть важны его полное имя и фамилия. Я и не интересовался никогда. Важнее другое - иногда с приятелем Сашкой мы помогали старику на даче.
...Угольки в костре чуть теплятся, потрескивают, подремывает присмиревший малиновый жар. После графина домашней наливки и жареной с овощами утки все разомлели. Еще бы – поленница, которую мы с Сашкой соорудили, простиралась метров на пять, а по высоте достигала роста баскетболиста – не менее. Сашка – беззаветный любитель подрыхнуть, минут через десять отправился в домик, усиленно зевая. Меня же на боковую пока не тянуло. Наоборот - захотелось порасспросить Петровича о чем-нибудь эдаком – тот знал множество историй, в прошлом, кажется, даже занимался спортом, и вообще был заядлым охотником. А кто как не охотники и рыбаки знают тысячи баек и захватывающих рассказов, после которых сон удивительно крепок и приятен.
- Историю тебе? Да пожалуйста. Петрович подсел поближе, взъерошил крепкий затылок. Про чемпионов жизни хочешь?
- В каком это смысле?
- А в самом лучшем.
Я поковырял ореховым прутком в кострище и подкинул пару суковатых веток:
- Давайте. Только, если можно, без идеологии и пафоса, а?
На соседней даче для проформы тявкнула разбуженная Жучка. Пожилой мой собеседник усмехнулся, достал пачку «Любительских». В теплой июньской мгле расцвел огонек папиросы.
- Договорились.
***
Хитер Гришка Крашенинников, а Митрохин – тренер – хитрее. «Спокуха, Панов! Левой, левой! - настаивал на каждой тренировке. – Жди, когда соперник войдет в раж, раскроется. И «тройкой» - правая, правая, а левой вдогон - хук!»
...Крашенинников теснит, блокирует, прижимает к канатам. Невдомек ему, что Панов давно затаил сюрприз. Тем глупее потом оглоушенный взгляд Гришки снизу – с пола ринга…
«Спокуха!» - так крикнул Панов своему взводному, когда осколки мины щедро нашпиговали тому ногу. «Спокуха, Коля», - повторил, перетягивая мокреющее бедро лейтенанта куском жгута, стараясь не вслушиваться в тянучие стоны и запредельные слова. В той передряге и выжили – Колька Лужин, он, да два везуна-солдатика.
В клочковатом и рваном пространстве холодного ущелья майор еще успел уложить четверых духов, взметнувшихся как джинны из-за близкого валуна. Одного за одним – уже из пистолета, ведь автоматы опустели, и гранат тоже не осталось. А еще через десять секунд, с нарастающим стрекотом из-за перевала вывалились наши вертушки. Но с этого момента майор Панов и сам вывалился в тошнотную жаркую темь – контуженный, с раскуроченной головой.
Принимая малиновую «Звездочку» - орден из рук молодого, наглаженного и радостно пахнущего одеколоном «Гвоздика» командира дивизии, выдавил с трудом: «Служсовсъюзу», - латаная после ранения челюсть в минуты волнения деревенела, и слова упирались в нёбо, как рубанок в сучок. «Спокуха», - добавил вполголоса вслед, чтоб успокоиться. «Что?» - переспросил, недоуменно, генерал…
***
...Подкузьмил скорый шторм. Вместе с лесничим Потаповым рыбачили с катера в заливе, и вдруг накинулся бойким средневесом балтийский ветер. Пытались, лавируя, уйти к берегу. Обдурить стихию не удалось. Движок закапризничал, зачихал. Понесло к морю. Потапов струхнул окончательно: кинулся на дно, орал непотребно, сучил конечностями. Панов кинулся к исходящему в истерике человеку. Но шальная волна на всем ходу дала тычка в синенький борт, катер крутанулся на месте, словно в состоянии грогги, и майор, споткнувшись о лавку, плашмя плюхнулся в воду. Брезентовая куртка распласталась на поверхности, мешала выплыть. Тут его и затянуло под винт...
Вначале давило, тянуло внутри. Мелькнуло невесело в полусознании: «Спокуха». Накатила скучная истома, сменилась анестезийным равнодушием. Туман, туман обволок желания и мысли... На фоне палящего сковородного зева туркестанского солнца. столпились седовласые бородатые дядьки – что те мудрецы. Стояли кучкой, недвижные, шептались. Уж очень важные, как мулла из чахлого кишлака в Баграме. Мулла, оказавшийся связником Хромого Омара, за что получил во всю спину рваную линию из «калаша» от майора. При попытке улизнуть… Но здесь вдруг запрыгал сеттер Принц из далекого детства, лизнул руку, гавкнул... Поморщились, пошушукались дедки, после молвил один майору, вперившись пронзительно: «Не сейчас»…
И он вернулся - Панов. Крутился тошнотно серый потолок вокруг неонового плафона. Внутри плафона чернела смородиновой горстью кучка высохших прошлогодних мух. Майор покосился на текущее окно, в которое тарабанил дождь, на жену, кимарящую рядом - на казенном, много раз перекрашенном табурете. К горлу подступило, но он брякнул сипло: «Спокуха». Жена открыла глаза и вовсю смотрела на него.
- Света, я хочу собаку, - проскрипел натужно майор. – Я буду ходить с ней на охоту. – И снова потерялся во тьме.
… Тонкий кинжал отсверкивал, выбрасывал стальной язычок-острие к груди. Смуглый пуштун торжествующе оскалился. Дико вращались желтые белки глаз. Панов заметался…
…Тикающий будильник спросонья оглушал, дезориентировал. Вслед за данным неприятным моментом майор констатировал цепочку довольно приятных ощущений: у руки, вытянутой вдоль тела, происходило опасливое шевеление. Подсунул кто-то свой шелковистый влажный нос к плечу, пофыркивал, помаргивал под мышкой легонькими ресничками щекотно. Панов, дабы не пугать любопытчика, медленно повернул голову: но белесый щенок притих. Надо же - пробрался нахрапом и уснул возле бока. Никого не спросив.
- Ах, шкет, - изумился майор. - И решил жить дальше.
Так они познакомились.
Вслед за щенком Митрохин подарил Панову толстенную книгу по собаководству.
...Из госпиталя выписали зимой, – заново сшитого. Из армии проводили – параллельно. Соответственно, по инвалидности.
На прощание завотделением – полковник с участливыми базедовыми глазами промолвил: «Пора отдыхать, майор. Достаточно». «Спокуха», - возразил про себя Панов, помнивший полковника еще капитаном в цветущем Кабуле весны 85-го…
Выходя из поезда под ручку с женой, майор поразился: как поезд вообще дополз до перрона. Снег атаковал столь яростно, что, казалось, никакая сила в мире не сможет преодолеть сплошную белую завесу. Но нужно было идти. И они пошли в снег.
Одной рукой Панов охватил Светлану, другой сжимал походный баул с устроенным по-барски внутри Чариком. Лайкой.
…Первое время выпивал – немного. Не сразу отвыкалось от армейской службы…
***
Если про кого и думать собачью думку - это про хозяина. Про Панова. Как почему? Пахнет. Ой-ой-ой, как от него пахнет. Теплом, кожей… После маминого - лучше запаха, чем у хозяина, во всем мире нет. Правда, иногда он зажигает черную трубку и от ее дыма хочется чихать… Но я терплю, а за то, что послушный, Панов треплет за уши и называет Чарик. Такое мое имя. Люблю, когда он называет меня Чариком. Еще обожаю, набегавшись, устраиваться у него в ногах. Бывает, Панов почесывает ногами мои ребра, когда ложусь на спину и показываю, что полностью подчиняюсь. В такие минуты я чувствую нежность в сердце. Плохо, когда ночью хозяин стонет. Помню, даже по уху заехал. Пришлось с испугу под кровать забиться. Потом хозяин жалел, улыбался. Дал куриный хрящик. Да я и не обиделся вовсе.
Мы несколько раз были в темном месте – деревья, сырость, много непонятных существ. Хозяин шел осторожно, придерживал меня. Да я и сам старался не шуметь – хотя столько всего вокруг!
***
- Он же потомок тех самых… из питомника Лялина, понимаешь? Смотри, какой мех густой, белый, – огорченно говорил Панов жене, когда Чарик вчистую сгрыз ремешок на ее новой босоножке. - Недоросль, несмышленыш – и пакостит. Мир познает. Нельзя грубо с ним.
- Сережа, два раза только пройтись успела... Ну что мне с вами делать? - жена стояла в кухне с изуродованной босоножкой и со слезами на глазах.
- Спокуха... То есть, ты прости нас, Света, - Панов, чисто выбритый, с раздобревшей от перечитываний книжкой по собаководству, шлепках на босу ногу и вытянутом на локтях водолазном свитере напоминал нашкодившего мальчишку.
Чарик баском, виновато поскуливал из кладовой.
Жена прижала к груди босоножку, вышла в прихожую.
- И вообще, люди после армии устраиваются. - Голос Светланы глухо бился между стенок. - Тёзка вот твой, служить вы вместе начинали...
- Сидельник? - Панов помрачнел (Чарик зарычал фальцетиком и чихнул). - Так он после вывода наших войск из Германии срочняком из армии уволился, а через месяц уже открыл бизнес... Для отвода глаз. Не догадываешься, вследствие чего разбогател?! Офицер хренов.
- В конце концов я устала. По гарнизонам, потом госпиталь твой, когда тебя под Газни, еще... Ну его, Сидельника. Просто я хочу родить. Раньше не до того, может сейчас...
- Родить... А я – нестарый еще мужик – в ДОСААФе – пионеров автоделу обучаю за пятак – вот он мой мужской инвалидный предел – да?..
***
Петрович кашлянул, остановился на мгновение, и я досадливо покачал головой:
- Потому, что не ушлый... Не нашего времени индивидуум. То ли дело купчиком пробавляться... Одним словом, понятно. Света ушла, Панов спился и пошел с собакой по помойкам. Жизнь – сволочь, так?
- Ты погоди, Вить. Совсем наоборот. Через полгода, встречая вечером жену возле дома, майор нарвался на подвыпивших юнцов. Слово за слово, завязалось. Пес хоть поблизости бегал, да помочь не смог особо - в наморднике был. Повисли на Панове подонки оголтелые, свалили и давай ногами охаживать. Так чертушка этот – Чарик, понял, что киданиями не помочь и под ноги стал подставляться. Наполучал во все места на славу – пока из дома народ не выбежал...
И попал майор опять в больницу. Правда, ненадолго. С трещиной лодыжки и сотрясением. Оборонщику его хуже пришлось. Сотрясение головы. И три ребра – пополам. Ветврач Чарику определил полный покой. Дома лечились на пару – пили микстуры всякие. У пса бинты во все тело и башка перебинтованная, круглая, как гермошлем у космонавта. Рядом майор с рукой в гипсе. Парочка. С того момента Светлана прониклась к защитнику четвероногому. Бросаться на обидчиков – собачья работа, положенная. А собой закрыть – это как назвать? Всякий ли человек сподобится?
«Лайка умница, сообразительна, она тонко улавливает настроение хозяина - в ее понимании – вожака. Вожака!» - с гордостью повторял Панов старушкам, сидящим у подъезда на лавочке. Но те крестились, вздыхали и помалкивали.
«Спокуха, девушки», - посмеивался майор.
Минул месяц. Майору неожиданно предложили возглавить лучший городской кинологический клуб – как никак, потомственный собаковод – в третьем поколении, да еще и мужик заслуженный. Нашлись спонсоры, предложили хороший оклад. Жизнь вновь связала концы. Жена его любила, а собака понимала...
- Петрович, стало быть, с охотой Панов завязал?
- Отчего же? Напротив. Даже ситуация приключилась однажды. Шли неспеша вдоль опушки леса – того самого, в котором Чарик еще щенком резвился. Вдруг Чарик замирает, тянет носом, приникает к траве. Потом вытягивается струной и замирает в мертвой стойке. Точно как легавая – лайки на охоте чрезвычайно универсальны. Неподалеку под рябиновым кустом куропатки возятся. Майор шарахает с одного ствола, с другого... Тут за кустом подскакивает кто-то и орать как резаный. Панов: «Чарик, ко мне». Но поздно. Прямо на него, ломая ветки, уже летит косматая кабаниха – это ее поросенок, видать, получил хорошую порцию дроби. Майор для проформы выставляет перед собой ружье и готовится к худшему. И что ты думаешь – в самый последний момент взлетевший пулей Чарик вцепляется кабанихе в зад и повисает. Теперь черед ужасаться противнику. Елозя туда-сюда по земле, зверюга пытается избавиться от хватки невесть откуда взявшейся собаки. Бестолку. Наконец, взвившись, кабаниха подминает под себя Чарика и падает на него всей массой. Панов со всего маху ее ружьем по спине – шмяк! Тут мамаша напролом кидается в чащу, рев, крик! Майор - к лайке, руки дрожат. Чарик в нокдауне. Воздух с шумом забирает. Панов вертеть его туда-сюда, подумал – крышка псу. Но нет. Собачий бог миловал Чарика. Через пару минут тот уже встал и пошкандыбал – шерсть всклокочена, на ухе ссадина. Но живой.
***
...Больше всего мне нравится катать на санках сына хозяина - Мишу. Миша маленький, постоянно пыхтит и хватает меня за хвост. Приходится терпеть. Еще от сына хозяина пахнет молоком и мне приятно, когда он кричит: «Чарик, гулять!» Мы идем во двор, Миша привязывает санки веревкой к моему ошейнику и я несусь по площадке, а сын хозяина смеется...
Я стал замечать: у площадки появляются чужие и наблюдают за нами.
***
Миша сидел на полу и горько плакал. Светлана тихонько гладила сына по плечу и солидарно пускала слезу. Панов стоял у окна.
- Сынок, Чарик не мог взять и потеряться. Ты недоглядел, вспомни, пожалуйста, хорошенько.
- Папа, мы возле горки играли, там, у машин. Потом подошел дядька, сказал, что попортим его «Жигули». Я отошел в сторону, стал санки от снега отряхивать, потом позвал Чарика, а его, а он... Миша засопел.
- Миш, погоди-ка, мы будем искать... Завтра же. А сейчас скажи, что за дядя к вам подходил?
- Сказал, что сосед. Только не видел я раньше его...
- Ладно. Разберемся, что за сосед. А пока иди-ка спать, Мишаня.
***
...Панов совсем отчаялся найти Чарика, и даже стал привыкать к мысли, что никогда больше не увидит пса. Но неожиданно помог Митрохин. Позвонил на исходе унылого ноябрьского дня. Знакомый пенсионер доложил ему по случаю, что похожую по описанию собаку видел за городом в садоводстве «Привольное», у шаромыжников, строящих под заказ домики. Но собака недобрая.
...Едва рассвело, а Панов уже осуществлял рекогносцировку садоводства. День будний, никого, но тем лучше. Малейший лай слыхать за версту. Он и всколыхнул воздух - лай – за ближайшим забором, около строительной бытовки. Майор от радости едва не матернулся во весь рот, но взял себя в руки. Осторожно заглянул. Несколько палет кирпича, мешки с цементом под навесом. На веревке сушились длинные шерстяные носки, непонятная хламида. В полуоткрытую форточку бытовки просачивалась на улицу спертая вонь, замешанная на сигаретном дыму. Чуть поодаль – у дощатого нужника валялась коробка из-под телевизора. А в ней... Непонятного окраса худое существо, свернувшееся в калачик, прикованное ржавой цепью к трубе. Тут же валялась грязная алюминиевая миска.
Панов ступил за калитку, но в дверях гадюшника показалась плешивая башка:
- Тебе кого?
- Откуда пес?
Плешивый моргнул.
- Собачатина - подарок. Лайка, понял? Злодей кличут. Слышь, Злодей, а ну высунься! Кому говорю? Злодей! - прогундосил мужик в направлении коробки.
- Сам ты злодей, гад, - Панов, шагнул к бытовке. - Челюсть опять онемела. - Тебя бы на цепь присобачить, нелюдь, и...
Взгляд майора встретился со взглядом собаки. Чарик... Лежит. Не двигается. Нет, то был не прежний пес – охотник, защитник и друг. Во взгляде лайки читалось: «Привет, хозяин. Ты меня нашел. А нужно ли было? Ведь теперь я знаю про людей абсолютно все».
- Мельников! Мельников! - блажил между тем в сторону бытовки плешивый. - Тут какой-то крендель!
На порог вывалилась туша в синем трико:
- Че надо?
- В общем, пса отдайте, слышишь? Он мой. Я везде искал... Хватит, ребята. - Панов спокойно засунул руку в карман.
Мельников опасливо покосился на карман майора и медленно спустился по ступеням.
- Да ты че, в натуре, братишка, быкуешь, да?
Панов побледнел, плечи налились привычным адреналином, говорить стало труднее:
- Знакомая речь, уважаемый. Родом из Средней Азии?
- Самарканд. Как узнал?
- Неважно. Вопрос решать надо.
Мурло уверенно стоял напротив – плотный, в розовых резиновых сапогах.
- Денег стоит будет. А может и не будет. Ты руку вытащи, для начала.
- Нет у меня ничего – видишь?
- Ага, хорошо. Тыщу баксов - и какой базар.
Панов словно льдом покрылся:
- Сколько? Спокуха, вот, есть тысяча рублей...
Плешивый, попивая пиво из бутылки, хохотнул:
- Мельников, пошли лося подальше. Лайка нам кирпич охраняет, нечего...
Мельников зевнул, цвикнул красиво слюной сквозь зубы под ноги майору:
- Свободен, брателло. Я передумал. А ты лохонулся год назад. Не обессудь.
- А ну, стой, - майор схватил Мельникова за запястье.
Бом! Мигом обернувшись, мурло грамотно влепил Панову в грудь – так, что тот бабахнулся в грязь на пятую точку.
Чарик рвался на помощь, давился собственной тощей глоткой, но цепь держала на совесть.
- Боксер? - прохрипел майор, поднимаясь.
- А то, - ощерился Мельников. - Первый разряд. В молодости. Таких, как ты...
Левой, левой, - саданул в плечо мордовороту Панов. И опять! Поначалу тот опешил, затем, отбивая руку майора, принялся угрожающе напирать. Однако Панов не забыл уроков юности. Перестроившись мгновенно, на ходу поменяв стойку, он четко влепил два правых – автоматом – в лоб, и третий - левой – вдогон, от души, – в челюсть сползающему вдоль забора Мельникову:
- Спокуха!
Позади ойкнул некто, всхлипнул, и шумно хлопнулся в лужу. Панов оглянулся. Плешивый. С колом. А над плешивым – тренер. Митрохин.
- Чуть не опоздал, - хохотнул Митрохин, вытирая руки платком. - Приезжаю сегодня к вам, а Светка говорит - в «Привольном» он, у товарища. Понял я, у какого товарища. Дунул на станцию. С электрички слезаю, а битву за версту слышно. Да... Ну, гляжу, Серега, ты молодцом... Чарика иди, освобождай. Чемпионы жизни вы мои...
***
...Петрович умолк, но я не стал выспрашивать его о дальнейшей жизни героев истории. Зачем? Ясно и так. Гораздо более весомым было желание поговорить о судьбе Митрохина...
Может, тренер сам поведает? Утром.
| | |
| |
