| Литературное общество Ingenia: Михаил Микаэль - МАШИНА РАССКАЗОВ Лейбгор "ВЕНЕЦИАНЕЦ" МУЖ-ШЛЮХА | | МАШИНА РАССКАЗОВ Лейбгор "ВЕНЕЦИАНЕЦ" МУЖ-ШЛЮХА | | По книге Лейбгор. Венецианец или путешествие из прошлого в грядущее
с Комментарием 1565 года
ЛЕЙБГОР
История создания и разрушения машины рассказов
(перевод сделан по изданию ВЕНЕЦИЯ, 1543 год).
Список фрагментов текста "Венецианца",
включенных в эту тему на настоящий момент:
1. Сцена 1 - 03.04.2007
2. Комментарии - 04.04.2007
3. Эпилог. Прощание. - 04.04.2007
Ковчег - 08.04. 2007
4. Сцена 2 - 15.04.2007
5. Сцена 3. Начало. Гондолы 1-6. 19.04.2007
6.Новый текст. Гондолы 7-12. 25.04.2007
7. Рассказы. О пользе полового воспитания02.05.2007
8. Новый текст. Рассказы. О двух селениях, не поделивших имена своих детей. 05.05.2007
9. О страстной и целомудренной любви женщины к ослу.[/b] 07.05.07
ПАМЯТИ ПОГИБШИХ. АДСКИЙ РОВ.
ФРАГМЕНТ ГЛАВЫ. 09.05.2007г.
10. В результате политического компромисса родился гермафродит.
11.05.2007
11. Невежда совершает обрезание собственной жены 15.05.2007
12. Псалмы и девка 18.05.2007
13. Девственность и оборона
Девушка похищает меч и спасает родной город. [/b]
22.05.2007
Чтобы покрыть жену-шлюху, мужчина переодевается женщиной
26.05.2007
При чтении рекомендуется музыка
http://bronner.ru/works.htm
Сцена 1.
В предместье Флоренции жил дворянин, которого никто не называл иначе, как магистр Джакобо. Что до имени — так его и звали, что же до уважительного титула «магистр», то он сам так себя величал, а все остальные уже вслед за ним. Но имя — не пустой звук, и некоторая таинственность, как бы природно соединившаяся с подобным обращением «магистр Джакобо», нашла себе отражение в облике и манере разговора нашего флорентийца.
Впрочем, и занятия он себе выбрал странные, увлекаясь более всего математикой и механикой, и еще точнее — не только европейской по происхождению математикой, геометрией Евклида, но и алгеброй, в которой столь сильна примесь сарацинской крови. А в механике тянулся к изготовлению автоматов, то есть машин, похожих на разумные существа.
Покорная жена и послушный сын нисколько не мешали его занятиям. Денег вполне хватало на приличное существование, ученые опыты, на книги и на мастерскую, оборудованную рядом с кабинетом. Словом, магистр Джакобо шел по горестной стезе земной на зависть соседям легко и благополучно, без лишней тяжести грехов и нужды на горбу.
И если бы не таинственность облика, о которой мы уже сказали, то он мог бы внушить окружающим зависть. Тогда как почти суеверный страх перед ним заменил зависть опаской. Что вполне устраивало магистра, склонного к размышлениям в одиночестве и не терпящего мирской суеты.
Так выглядели дела со стороны, да и на самом деле были таковыми. Пока поиски истины не привели магистра Джакобо к изобретению некоего механизма, который назвал он «Машиной Рассказов», устройства удивительного, потрясающего достижения человеческого ума и чуть ли не вершины рациональной философии.
Но прежде чем сообщить о необыкновенной судьбе ученого и его превосходного изобретения, коснемся некоторых причин, по которым он обратил свой талант к построению машины, столь разительно отличающейся от других, полезных механизмов. Таких как военные приспособления, промышленные орудия, устройства для развлечения публики, вроде фонтанов, или, наконец, доходных механических игрушек, которые в образе живых существ могли бы поразить воображение простонародья и двора.
Дело заключалось в том, что Джакобо был на редкость косноязычен. Любая произнесенная фраза стоила ему немалого труда, а пауза между словами, когда подбирал он нужные, позволяла собеседнику позавтракать, отобедать, поужинать, сладко поспать и, проснувшись к полдню следующего дня, застать магистра все за тем же упорным занятием.
Если же, по несчастью, предстояло магистру Джакобо написать записку или письмо, то это становилось для него бедствием, почище чумы.
Вот что стало истинным мотивом трудов Джакобо, хотя сам он, конечно, в том не признавался, расхаживая бессонными ночами по дому и размышляя о самых возвышенных материях.
«Мир,— говорил он самому себе,— покоится, согласно церковному учению, на словах. Я не слишком усерден в вере и не так уж привержен канонам католичества, но могу признать, что тот Бог или Природа, или космический механизм мироздания, который движет камнями, животными и людьми вокруг меня, определяет, заодно, и потоки членораздельной речи. И, таким образом, из одних слов появляются другие, а за ними следующие.
Вопрос в том, имеются ли среди этих самых слов элементарные, равные по значению в образовании вещества сере или ртути, и на сей вопрос я давно ответил положительно. Но если это так, то подобно вычислению неизвестной алгебраической величины по другим, известным, можно по некоторым важнейшим словам исчислить недостающие, чтобы все вместе они связались в обращение к торговцу на рынке, или прекрасную поэму, или молитву, или в послание самого папы.
Да, в принципе подобное возможно. И, вычисляя слова, я мог бы составить любые книги, которые покоятся на полках библиотек. Однако, жизнь человеческая коротка, и вычисления с пером на бумаге могли бы оказаться чересчур затруднительными. И, следовательно, единственным путем становится построение машины, которая сама бы исчисляла слова по словам, расставляя их в правильном порядке.
Таков ответ! Механизм равный механизму Природы! Что же до всего остального, то мои знания, в том числе и многочисленных языков, и устройства машин, и автоматов, и познания в математике вполне позволяют приступить к работе, ведя ее в тайне, ибо чернь немедленно увидит здесь сделку с дьяволом и постарается без лишних слов отправить меня к праотцам».
Труд магистра занял чуть менее семи лет, машина была построена. Внешне она представляла собой бронзовую пирамиду, опять-таки из семи ступеней — число лет, потраченных на изготовление механизма, подсказало Джакобо подобное решение. А далее гордыня легко нашла очевидное соответствие: первая ступень — первый день творения, шестая — шестой.
Из бронзы же, по заказу магистра Джакобо, были отлиты аллегорические фигуры солнца и луны, деревьев, животных, Адама и Евы, и собственноручно, самим магистром, укреплены на ступенях. От первой до шестой.
Седьмая же ступень машины напоминала Град Небесный, с куполами и крестами, с фигурками людей, выполненных столь тщательно, что, приглядевшись, каждый сведущий в науках человек различил бы величайших философов, математиков и механиков всех времен и народов.
Среди них, точнее между фигурами Аристотеля и Архимеда, но несколько впереди и крупнее, магистр Джакобо расположил свою собственную фигуру — с протянутыми вперед руками и книгой на ладонях. Книгой, даруемой человечеству и содержащей великолепное описание жизни величайшего механика, то есть самого Джакобо, а также устройства его богоравной машины.
На передней стенке этой, седьмой ступени, имелись створки ворот, как бы открывающие путь в Град Небесный. Ворота механически раскрывались, когда машина магистра заканчивала работу, и посредством колес, спрятанных внутри корпуса, колес, с нанесенными на них буквами, можно было увидеть в этих воротах слова, предложения и целиком одну какую-нибудь страницу, составленную автоматом.
Для того же, чтобы увидеть следующую страницу, достаточным было не запускать машину вновь, но лишь опустить рычаг.
Начальное движение сотен зубчатых колес, постепенно, от заданных слов (они устанавливались на первой ступени машины самим Джакобо, выступающим чуть ли не в роли Творца), передавалось и детализировалось на ступенях следующих, вовлекая в свой оборот сюжеты, и тот или иной стиль письма, и имена героев, вращались зубчатые колеса добавляющие к начальным словам все другие, и колеса, выстраивающие из слов предложения, а из предложений — страницы.
С тем, чтобы на вершине машины, в горних высях, в распахнутых воротах, читатель мог увидеть, поразиться и пасть ниц перед немеркнущим светом нерукотворного творения.
Говоря кратко, вместо ангелов по своеобразной механической лестнице Иакова опускались и поднимались буквы и слова, начертанные на зубьях шестеренок, являясь, в конце-концов, не то чтобы пред Господом, но пред глазами далеко не худшего творения Его — магистра Джакобо.
Что до вращения колес, то оно обеспечивалось потоком воды, ниспадающим на колесо подобное тем, которые устанавливают на водяных мельницах. А поскольку шестерни механизма были изготовлены превосходно и оси отшлифованы с редким усердием, то, в силу малого трения, для работы машины требовалось не более колодезного ведра жидкости на сто страниц убористого текста, явленных в воротах. Когда вода заканчивалась — магистр вновь заполнял бак, подвешенный к потолку.
Но достаточно подробностей, вряд ли интересных читателям этой книги. Теперь они могут представить себе кабинет Джакобо, дверь распахнутую в мастерскую, бронзовую пирамиду машины, свет падающий из окна в предвечерний час. Магистр склонился над таблицами, ими усыпан стол кабинета и пол, весь поглощенный расчетами перед тем, как его машина впервые будет пущена в ход.
Взгляните на вдохновенное лицо Джакобо! Приглядитесь к рукам — они поглаживают бронзу механической пирамиды, до высоты которой, в духовном смысле, конечно, никогда не подняться пирамидам Египта!
Час просветления человечества, минута опрокидывания основ!
«Я составлю послание к сыну, вот с чего я начну,— произносит магистр вслух, хотя рядом нет ни души,— чтобы стало ему известно, когда подрастет, кем был его отец. Чтобы продолжил дело мое, чтобы не оказались труды осиротевшими. Не к простолюдинам же мне обращаться — пусть живут в пустых хлопотах, и не к власти — над чем их власть, и не к церковникам, они закостенели в своих древних обрядах и, тем более, не к ученому миру — эти от зависти задушат. Нет, только к сыну, к будущему. И никак иначе...»
Говоря так, магистр Джакобо установил на первой ступени машины слова — «послание», «сыну», «отец», «труд!», «знания», «машина», «книги», «Бог?», последнее с вопросительным знаком, а четвертое — с восклицательным, чтобы механизм верно воспроизвел мысли магистра. Затем Джакобо немного помедлил и задал колесам ход.
Полная тишина ответствовала ему. Впрочем, ничего другого магистр и не ожидал, колеса, как уже говорилось, были отшлифованы чрезвычайно тщательно и не издавали ни малейшего скрипа.
Так прошел час. Лишь тонкая струйка воды мерно струилась по желобу, вращая колесо с лопастями. Джакобо стоял в оцепенении, казалось, волнение мешало ему дышать. Наконец раздались звуки музыки, механическая шарманка, установленная внутри корпуса, предупредила магистра, створки ворот распахнулись, и ученый смог полюбоваться результатами труда.
При входе в Град Небесный было написано:
«Сын мой! Этот личный опыт действия... наиболее большой из механизмов, седьмое чудо света, человеческого ума, что никакое и не будет границами, навоз... Гуси, утки, бараны, свиньи, быки, куры... Я посвящаю Вы. Упаденное Слегка и будущее остается моя сделка... Скоро Вы мать... но взрослый, в будущем, имеющий становится Вами будет наверняка понят, что получающее наследство, чтобы позолотить и драгоценности целого мира. Ибо Знание - здесь истинное богатство и человек, постигший хитрость устройства, зажигают властелин... Не становиться, чтобы говорить Вас, сын мой, в многих годах труда, в сомнениях и разочарованиях, в горечях, чтобы увидеть, которые обладают занятиями трава духа человеческая, среди... пустопорожней жизней, мелочности, страстей властвовать, хочет, что набить деньги кошельки, упорное, стремление, в, других не знаниях и выполнении разума, но мощность кулака и стремительностью меча... так. так. так. так. так. так. так. так. так... бац, бам... И здесь, Я ваш отец, .... Пасха, Рождество, день короля, ночь с бабой... не включает их, установленное ни наиболее наиболее наиболее наиболее наиболее наиболее наиболее наиболее наиболее малейшее внимание... Вы можете быть будет страшным, чтобы услышать это, но такой Бог просто никакое на свете. Но будить трудолюбие и жажда знаний, которое делает большинство Бога человека... И процветание человечества, в котором... Я вера... настанет затем, когда ученый займет место механизм покроет человека земли монаха... Когда тысяча машин и неведомый... теперь земли. Затем и появитесь этот Бог, который молит людей... И этот Бог даст меня счастливый и предусмотренный, получать жирные мысли жизнь... Возможно подобно не для гор, ... чтобы предсказать?... аб, ав, аг, ад, ае, аж, аз, ай, ак, ал, ам, ан, ая, аа... Так природа, что с определенным натяжкой, могли бы быть названы как Бог, долг из варварства между прочим и дикости, восходит прежде, чем завершает себя мироздания и создадут Всевышний. И которых лепится руки в глине, Бог мои... ба, бб, бг, бд, бе, бж, бз, бй, бк, бл, бн, бя... ...сын, несомненно нигде не объявляя чтение и не деля это ни с кем. В противном случае Жизнь ваша воля завещание завещание, завещание, завещание, завещание, завещание, завещание, завещание, завещания подвергается опасности, вашему заданию не входить в раздоры с мощностью церковный и светский, но повышение в ступенях знания, туда будущей судьбы... А, б, в, г, д, е, ж, з, и, й, к, л, м, н... И Я гарантирован, так это и случится».
Лицо магистра Джакобо исказила гримаса боли — он ничего не мог разобрать среди полоумных строк, и уж, во всяком случае, косноязычием превосходная машина превосходила его самого. Но, постепенно, вчитываясь в слова на воротах седьмой ступени механизма, магистр светлел лицом, видя некоторую связность, близость начертанного машиной его собственным размышлениям.. Правда, целые фразы, для быстроты работы, были заготовлены заранее и в полном виде нанесены на зубчатые колеса. И неудивительно, что они выглядели вполне осмысленно.
Волнение вконец измотало Джакобо. Уже не имея сил ни думать об усовершенствовании машины, ни вновь перечитывать написанное, флорентиец прилег в кабинете и, кажется, мгновенно уснул.
В полночь магистра разбудил звук механической шарманки. Не доверяя самому себе, он бросился к машине, створки ворот были открыты. Каким образом механизм сумел вращать свои зубчатые колеса без вмешательства Джакобо оставалось загадкой. Магистр провел рукой по желобу — тот оказался сухим, будто бы по нему не протекала вода.
«Должно быть перед тем как заснуть, я вновь привел механизм в действие,— рассудил Джакобо.— А усталость заставила об этом забыть. Однако начальные слова остались теми же. И, значит, той же самой должна остаться страница в створках ворот. Ибо механика приводит к одинаковым результатам в сходных условиях».
Подобные мысли, точнее правильная последовательность фигур логики, несколько успокоили флорентийца и, вооружившись листом бумаги, пером и чернилами, он собрался переписать строки с шестеренок, чтобы поразмыслить о нерукотворных письменах в тиши кабинета.
В ту самую минуту, когда магистр Джакобо собирался приступить к занятию, какая-то тень проскользнула между ним и машиной, и ему почудился негромкий смех. Оглядевшись по сторонам и никого не обнаружив, магистр принялся переписывать первую строку, и перо выпало у него из рук.
Слова, их порядок, литературные обороты, периоды речи были совершенно правильны и полностью соответствовали желаниям Джакобо. Более того, то, что он хотел бы сказать, невозможно было бы высказать лучше.
Дрожа всем телом, флорентиец прочитал:
«Сын мой! Этот первый опыт действия величайшего из механизмов, седьмого чуда света, свидетельства человеческого ума, которому нет и не будет границ, я посвящаю тебе. Своему сыну и будущему продолжателю моего дела.
Сейчас ты мал, но в будущем, став взрослым, ты наверняка поймешь, что доставшееся наследство стоит золота и драгоценных камней всего мира. Ибо знание — вот истинное богатство, и человек, постигший хитрое устройство мироздания — его властелин.
Не стану говорить тебе, сын мой, о многих годах труда, о сомнениях и разочарованиях, о горечи видеть занятия свои — высоту духа человеческого — среди пустопорожней жизни, мелочности, страсти властвовать, желания набивать деньгами кошельки, упорного стремления превосходить других не знаниями и свершениями разума, но силой кулака и стремительностью меча.
И вот, я твой отец говорю тебе — лишь просвещенный разум достоин быть отмечен среди краткой жизни нашей, разум, поднимающий нас из праха, всесильный, всемогущий, нет которому предела и никогда не будет.
Те же, кто думает иначе, находятся в глубочайшем заблуждении. Путь к тому, кого именуют они Богом, полагают эти люди главным и самым существенным из занятий, тогда как этот их Бог, ради которого одели они рясы, возвели церкви, соблюдают посты и празднуют праздники, не обращает на их суету ни малейшего внимания.
Тебе может быть будет страшно услышать это, но такого Бога попросту нет на белом свете.
А есть трудолюбие и жажда знаний, которые сами делают человека Богом. И процветание человечества, в которое я верую, настанет тогда, когда ученый займет место монаха. Когда тысячи машин и неведомых ныне механизмом покроют лицо земли. Тогда и появиться тот Бог, которому молятся люди.
И этот Бог даст нам счастливую и обеспеченную, полную мысли жизнь.
Возможно подобное не за горами, и ты еще станешь свидетелем этих счастливых событий.
Не подтверждает ли этого моя машина, умеющая сочинять книги и, следовательно, сама ставшая элементом божественного? Так природа, которую мы с некоторой натяжкой могли бы именовать Богом, долгим путем от варварства и дикости восходит к вершинам мироздания и сама творит Всевышнего. И мои руки в глине, из которой лепится Бог.
Я призываю тебя задуматься над сказанным, сын мой, разумеется нигде не оглашая прочитанного и не делясь им ни с кем. Иначе жизнь твоя подвергнется опасности, твоя же задача не вступать в раздоры с властью — церковной и светской, а подниматься по ступеням знания, верша судьбы будущего.
И я уверен — так оно и случится».
Джакобо не знал — наяву ли явились пред ним столь прекрасные слова или он спит и лишь воображает случившееся. Слишком долго он ждал свершения своей мечты. Тут ему вдруг пришло на ум, что следует, пожалуй, взглянуть — не продолжила ли машина послания, нет ли вслед за первой страницей второй? Флорентиец нетерпеливо потянул за рычаг — тот не подался.
Впрочем, удивляться здесь не приходилось. Механизм был отлажен так, чтобы рычаг не переводился, когда написанное машиной исчерпано. Оставалось переписать слова на бумагу. Джакобо сумел взять себя в руки и переписал первые слова — «Сын мой!», но случилось нечто совершенно невероятное. Створки ворот закрылись. И флорентиец остался перед воротами Небесного Града с раскрытым ртом и выпученными глазами.
Трудно сказать насколько долго длилась немая сцена. Финал же оказался прост — магистр с помощью особой рукояти распахнул створки. Ворота были пусты. Желоб сух. Каким образом повернулись зубчатые колеса и стерли слова оставалось величайшей тайной.
Измученный, потрясенный Джакобо без сил упал на пол возле своей бронзовой пирамиды. И уже не слышал, как музыка прозвучала в мастерской, створки ворот распахнулись и, если бы кто-нибудь оказался неподалеку, то сумел бы прочитать: «А впрочем, сын мой, все прочитанное тобою ранее неверно. Я всего лишь хотел испытать твой разум подобной нелепицей. Запомни навсегда и говори всем — Бог над нами, нет движения тела или души без мановения Его. Он лепит нас из глины, мы же лишь пыль под рукой Господа"
| | | | Обсудить на форуме |
| |
