| Литературное общество Ingenia: Александр Рогулин - Синдром Стендаля | | Синдром Стендаля | | Не пустошь – опрокинутый, могучий лес,
Ушедший кронами под землю глубоко.
Джером Д. Сэлинджер «Опрокинутый лес»
***
Он трогает её руку, пытается согнуть, поддерживая за локоть. Выпрямляется, вздыхает. Смотрит на неё, стоя босиком, в одних трусах на полу, покрытом линолеумом и выгнув шею, словно в старческих глазах её есть изгиб, мешающий заглянуть в душу. Протягивает ладонь и аккуратно опускает ей веки.
В тапочках шаркает по коридору до ванной. Открывает воду, зевает, чистит зубы, выпуская вспененную зубную пасту в раковину тонкой струёй изо рта. Наклоняется к крану, набирает ртом воды и выплёвывает.
Я ищу тебя уже так много. Когда тебя нет рядом, но ты так нужна – время проходит медленно, слишком медленно, чтобы уловить его. Я всё ищу тебя, я смотрю заворожено, как ты приходишь к другим, как ты становишься их последней любовью. Любовью, от которой разрываются сердца. Сколько же красоты в тебе? Мне не измерить. С каждым днём, с каждым часом ты всё ближе и ближе ко мне. Ты всё больше меня любишь. И это не может не радовать.
***
- Подавай! – он машет рукой в грязной матерчатой перчатке, щуря глаза от солнца. Кран медленно разворачивается, срывая гусеницами верхний слой земли. Траву. Такую однотонную траву. Превращает всё в салатово-коричневую кашу.
Огромная металлическая труба медленно опускается на скобы, укреплённые на массивных столбах, торчащих из земли подобно позвонкам гигантской древней змеи. Люди в выпачканных комбинезонах, бежевых шапках и сапогах залезают на лестницы, придвинутые к конструкциям. Работает сварка, придавая всему происходящему таинственный синеватый оттенок.
Он снимает перчатку, садится на землю, закуривает, перед этим вытирая тыльной стороной ладони губы. Ложится на землю, вытягивает руку к солнцу, расставляет пальцы. Лучи пробиваются сквозь тонкую кожу у основания пальцев, подсвечивая жилки и складки. В краю, где нет тени, он перебирает пальцами на фоне солнца и на его лице играют узоры ветвей.
Ветви деревьев в краю, где столетние стволы ниже человека.
- Что тебе снится, когда ты двигаешь глазами под сомкнутыми веками? – она чуть приподнялась на локте. Её тёмные волосы касаются кончиками его лица. Женщина водит указательным пальцем по его груди вверх и вниз. Вверх и вниз. – Что тебе снится, когда ты вздрагиваешь во сне? – Она сгибает свою ногу так, что колено оказывается у него на животе.
- Мне снятся странные вещи. – Он улыбается, окончательно просыпаясь. – Мне снится, что я знаю, как тебя зовут. – Гладит рукой её ногу. Вверх и вниз. Другой рукой он ведёт по спине черноволосой девушки, запускает её под волосы, чуть сжимает шею и наклоняет к себе. Они целуются. – Ещё мне снится, что у тебя в животе уже тепло. Скажи, это пророческий сон?
Рука девушки опускается ниже груди, ещё ниже. Она приподымается, глядя ему в глаза с заговорческой улыбкой. Переворачивается, занося одну свою ногу за его голову.
Мужчина выдыхает и вдавливает голову в подушку. Выдыхает… Кладёт свои пальцы между её ног, чтобы клитор оказался зажатым между указательным и средним пальцем. Выдыхает со стоном. Её смазка течёт по его пальцам, скапливаясь у их основания, а затем, уже большей каплей стекает по руке (словно жидкие лучи солнца в краю, где растут карликовые деревья). Она стонет. Она стонет громче, когда его язык касается клитора.
- Хочу, чтобы ты вошёл в меня. – Она шепчет, продолжая водить языком по его члену. – Хочу, чтобы ты вошёл в меня… - Она еле заметно трясется. Если дотронуться до неё, то это можно почувствовать. Каждая жилка женского тела поёт.
Он переворачивается, подминая её под себя, укладывает набок, поднимает её ногу, придерживая рукой за икру. Медленно входит. Когда начинает двигать тазом, упираясь в кровать коленями, она вытягивает свою руку и кладёт ему на грудь. Туда, где сердце. – Нет. Просто побудь во мне. – Она смотрит ему в глаза и тяжело дышит через нос. Он замирает. Затем женщина открывает рот и начинает дышать чаще. – Я чувствую. Я чувствую, как бьётся твоё сердце. - Мужчина кладёт руку на её живот. Когда она начинает стонать, а мышцы её живота ходить волнами под его ладонью, он начинает доставать член, но женщина сильно сгибает ту ногу, которая лежит на кровати между его коленями, сильно нажимая стопой на его зад. Её губы шевелятся – В меня…
Проходит минута и он ложится рядом сзади, обнимая её за талию. – Так как тебя всё-таки зовут?
Она убирает рукой прилипшие ко лбу волосы. Сперма вытекает из неё, перемешанная со смазкой, словно бы с неохотой течёт по бедру, скатываясь на кровать. – Зови меня как-нибудь смешно… Зови меня… - она играется пальцами с воздухом, будто ударяет осторожно по клавишам. - … Тремс.
***
Он стоит среди толпы. Пьёт пиво из горлышка. На нём чёрная куртка без карманов и рубашка в клеточку. Глоток. Кто-то говорит с ним, он кивает, улыбается.
Ты чувствуешь одиночество? Скорее всего, да. Подлое чувство – не так ли? Одиночество – это когда ты один, и никто не звонит несколько дней? Нет. Это ещё не оно. Когда вы сидите с ней в кафе, и она разглядывает журнал? Нет. Всё ещё нет. Когда ты говоришь ей: «Пойдём, прогуляемся?», а она отвечает отказом? Нет. Когда ты говоришь: «Ну, у нас весь июнь впереди, погуляем ещё», а она говорит, что уедет в июне? И это ещё не одиночество. Одиночество – это когда она добавляет «надеюсь».
Толпа кричит, поднимая над головами руки. У некоторых в руках фальшфейеры и они озаряют парк красным цветом. Несколько летят в толпу людей, стоящую напротив. Он опускает бутылку с пивом на землю, застёгивает куртку, встаёт в первый ряд и поднимает руки вверх и чуть вперёд. Мизинец и безымянный палец согнуты, остальные выброшены вперёд.
Вот эта секунда тишины. Момент истины. Когда ты уже ушёл так далеко, что вернуться не сможешь, но на деле всего лишь сделал шаг. Шаг по направлению к выходу.
Две группы медленно начинают двигаться друг к другу. Всё вокруг подёрнуто дымкой. Пройдя больше половины дистанции, первые ряды устремляются друг на друга.
Тибор Фишер писал, что ты ничего не чувствуешь, когда выходишь из квартиры человека, которого любил треть жизни и который в одночасье стал тебе чужим. Ты всё тот же, ничего в тебе не изменилось. Ты спускаешься по ступеням, выходишь на улицу, возвращаешься домой. И только вот тут тебя накрывает с головой пустота. И ты уже никогда не будешь прежним. Никогда.
Он врывается в первый ряд бегущей навстречу толпы. Кто-то пытается ударить его ногой в живот, он отклоняется и вскидывает локоть, разбивая оппоненту нос. Тут же с размаха бьет правой рукой следующего парня. И ещё, и ещё. Он держит его за ворот тенниски и продолжает бить по лицу. Кто-то сбоку наносит удар ему по уху. Он отшатывается, его хватают за куртку и тянут вниз. Он выкидывает вперёд руки, но те молотят воздух, удар коленом приходится ему в ключицу, он хватает ногу соперника и резко выпрямляется, тот падает, продолжая держать его за куртку. Он бьёт его по лицу, но падает сам. В следующий миг получает ногой по затылку. Ещё раз. Ещё раз по рёбрам. Какой-то парень переворачивает его лицом кверху и резко, наотмашь опускает кулак на его лицо несколько раз.
Ты любишь меня ещё? Чем я был для тебя все эти годы? Любишь меня такого: с разбитым лицом, с желанием добраться до своей души сквозь посиневшую, опухшую, кровоточащую плоть? Я всё время представляю тебя, представляю, что ты сидишь или лежишь рядом. Я не могу уснуть, пока не почувствую твою кожу, тепло твоего тела рядом с собой. И я рассказываю тебе. Я говорю, все, что произошло со мной за день, все свои чувства, мысли. Иногда мне страшно оттого, что говорить с тобой вслух войдёт в привычку. И я всё жду, что проснусь от телефонного звонка, и всё это окажется сном. Услышу в трубке твой голос. Ты скажешь, чтобы я приезжал, спросишь, почему я не звонил тебе весь день, а я отвечу, что спал и что мне приснился дурной сон. Сон о том, чего никогда не должно было случиться.
***
Тремс стоит с бокалом воды в одном нижнем белье – чёрном - у входа в ванную. Смотрит на него, катая бокал в своих руках.
Он сидит на коленях, навалившись грудью на ванную, его руки свисаю внутрь, а голова чуть наклонена и опущена. Изо рта и разбитого носа стекает струйка крови, течёт по стенкам ванной ровным прямым потоком, скапливаясь на дне. Он окунает указательный палец в эту лужицу и пишет на противоположной стенке, выводя аккуратно и медленно буквы. – Ты опять не забрала меня, Тремс. – Его голос звучит так, будто он говорит через мокрую вату, это от скопившейся во рту крови. – Я так устал уже. Когда ты меня заберёшь? – он переходит на шепот. – Так устал… Так устал… Я не супермен, Тремс, никогда им не был. Каждый новый день – это долбанный подвиг. – Он слегка закидывает голову и резко опускает сплёвывая. Сгусток крови, перемешанный со слюной, ударяется о голубую кафельную плитку и неравномерной кляксой сползает вниз. – Каждый раз перед сном я думаю, что это всё, что больше я не смогу, что завтра я не проснусь уже, но я снова открываю глаза утром. Откуда эти чёртовы силы, а, Тремс?
Она подходит к нему вплотную сзади, чуть раздвигая руки в стороны, затем кладёт руку ему на голову, гладит по волосам и прижимает к своему животу. Он закрывает глаза и нежно водит головой по её смугловатой коже, оставляя на ней кровавые разводы. Тремс, продолжая поглаживать его по волосам, делает глоток из стакана и наклоняет его, поливая голову мужчины. Вода, слегка подкрашенная кровью, стекает по его спине и её ногам. Она стирает потоки крови с его лица, движениями похожими на мазки скульптора.
- За двадцать шесть лет я ни разу не слышал «я люблю тебя». Четверть века мне никто не сказал этого. – Он усмехается, и тёплое дыхание обдаёт ей живот. – Ни родители, ни женщины… Я так бы хотел услышать это. Простые слова, ведь так? – Он сглатывает слюну и еле заметно морщится. - Двадцать шесть лет без любви. Никем не любимый. С одной лишь болью и ненавистью напоследок. Слышишь, Тремс, мне как-то сказали, что я и счастье - понятия несовместимые. – Его голос звучит всё тише. Она садится на пол, облокачивается спиной о стиральную машинку и вытягивает ноги, стаскивает его с ванной и кладёт его голову себе на бёдра, продолжая гладить по волосам. – Обещай, что заберёшь меня побыстрее. Просто останови его… - его рука слабо бьёт в левую грудину.
- Не гуляй в тундре под наркотиками, занесёт, потом фиг найдёшь! – Мужчина, сидя на перевёрнутом вверх дном ящике разливает водку по железным кружкам. Смеётся. За импровизированным столом из расстеленной на траве газеты сидит с десяток мужчин. У одного из них гитара.
Он стоит за их спинами, разминая в руках сигарету. Кладёт её в рот и закуривает. Снимает робу и кидает себе под ноги, садится на неё. Кто-то из круга потягивает ему кружку и дольку лимона.
- Скоро весна уже. Зацветёт всё, запахнет! Мммм… домой возвращаться не захочется. – Раздаётся звук расстроенных струн. Мужчина с гитарой пытается её настроить.
Тот, который разливал водку, поворачивается к нему. – Заберу тебя, как только ты увидишь оленей. Обе…
-…щаю тебе. – Она уже не гладит его по волосам, а просто сидит и смотрит ему в лицо.
- Что? – Он приподымает голову и массирует ладонью шею сзади.
- Я говорю – пойдём в кровать уже.
Они поднимаются и выходят. Перед тем как выключить свет, она поворачивается и смотрит на слово, которое он написал кровью. На белой стенке написано: пустота.
***
- Олени! Мать их так! Олени! Вот ёбта, а! - Мужчина размахивает руками, в одной руке болтается кепка. Видно, что он порядком выпил. На вид ему под шестьдесят. – А мы тут для вас трубы поднимаем, голубчики! А… Сохатые! – Вокруг слышаться свистки, кто-то махает им рукой, кто-то просто стоит и смотрит.
Олени держатся вдалеке, поворачивая свои головы в сторону людей, вздымая свои шеи и поводя ушами, принимаются щипать траву. Потом перебегают подальше. Наклоняют свои головы и смотрят на людей чёрными бусинками глаз. Глаз, полных слёз.
- Вставай. Наша. – Парень в клетчатой бейсболке толкает его под бок. Они встают с сидений и идут к выходу из вагона, уткнувшись в спины друг другу. В тамбуре уже накурено. Здоровый парень, стоящий у самых дверей в вагон предлагает всем подготовиться. Некоторые достают гибкие чёрные бинты и обматывают кулаки в несколько слоёв. Кто-то смеётся.
Электричка дёргается и останавливается. Раздаётся шипение, сквозь которое пробиваются крики с платформы. Разбивается стекло, покрывая пол тамбура осколками, слышен звук битых стёкол и в самом вагоне. Парни начинают орать. Двери открываются и тут же в них летят бутылки. Толпа высыпает на платформу. Долговязый парень в белой тенниске отбивает рукой бутылку, летящую ему в лицо, матерится и с разбегу впечатывает ботинок в грудь коренастому молодому человеку.
Он выбегает из вагона, быстро оглядывается, пробегает через несколько дерущихся, хватает одного из них за спину и отбрасывает от другого парня, тут же бьёт в основание челюсти и ногой в живот, отбрасывая его к перилам. Кто-то из толпы кричит: «Суки, у них аргументы! Быдлятина, бля!». Он поворачивается на крик и замирает. Перед ним пробегает тень. Опускает голову, смотрит на нож, торчащий у него из живота, делает несколько растерянных шагов и садится на лавочку.
Его окружают парни, что-то кричат. Здоровый парень из тамбура орёт в мобильный: «Я говорю быстрее, бля! Из него кровь как из свиньи хуячит! … Что? Да греби ты быстрее уже!» Кто-то держит у раны скомканную рубашку.
Она подходит к нему, проталкиваясь сквозь нескольких обступивших скамейку ребят. Садится рядом на корточки, достаёт нож из живота и отбрасывает его в сторону. Она улыбается так, как улыбаются женщины, которым предложили выйти замуж, и они знают, что скажут «да».
- Пора? – Он смотрит на неё, всё ещё полулёжа на скамейке.
Тремс кивает. И протягивает ему руку, помогая встать. Они выходят из толпы. Она пододвигает его чуть вперёд себя, встаёт за его спину и обнимает. – Правда, красиво?
Край, где столетние деревья не выше человека. Это как если бы всё стало таким, как было в детстве. Словно мы выросли, оставшись детьми.
- Саш? – Она шепчет ему на ухо. Он хочет повернуть голову к ней, но она кладёт свою руку ему на щёку и не даёт повернуться. Её глаза закрыты, она вдыхает его аромат, водит кончиком носа и губами по его шее, потом подносит губы к самому уху и еле слышно, так, чтобы больше никто в этом мире не услышал, шепчет. – Я люблю тебя. Я так люблю тебя.
…
Выбоина в асфальте, оставленная бульдозером. Банки, с бабочками, сачок. Бабушка Снежный лес. Гурьевская каша. Палеонтологический музей. Сон на ногах у матери с температурой. Отец выбегает из такси и возвращается через несколько минут с игрушечным трактором в руках, который так здорово булькает, если его опустить в ванную. Пятнадцать копеек и автомат «Морской бой» в парке Талалихина. Она смотрит на тебя, даже во сне ты чувствуешь этот взгляд. Тебе так спокойно, когда она смотрит на тебя. Она: Мишка, Мишка, где штанишки? Потерял, потерял. – И она надувает щёки и бьёт по ним ладонями. Салат в гостинице. Вилок нет. Как зовут твою подругу? Света. Не знаю, что ты делал или не делал, но я хочу тебя. Кофе в постель? Друзья: Давайте вы нам – мороженое, а мы вам – мартини? Она: Утренний сеанс в пустом зале. Тепло и уютно. Ну не спи, а?! Друзья: ну что, рассвет что ли опять встречаем!? А что? Выпивка есть вроде, можно и встретить. Она с коляской: а ты ему нравишься – такой хороший. Улыбается. Артём, а что это там такое, а? А ну ка раскопай. Пока он ковыряет сугроб лопаткой, мы целуемся. Она… Она… Ищёё, ищёёё – и тянет свои ручки. Подкидываю его. Смех. Детский смех. Она…
Я так люблю тебя. Я так люблю тебя.
Свет. Тень. Свет. Тень. Как ветви и солнце, когда лежишь летом в тени дерева. Свет. Тень. Тень. Тень. Тень.
Забери меня.
| | | | Обсудить на форуме |
| |
