| Литературное общество Ingenia: Александр Клименок - СЛУШАЙ И СМОТРИ | | СЛУШАЙ И СМОТРИ | | СЛУШАЙ И СМОТРИ
10.30 утра. Только повелитель шахмат может избавить нас от всевластия космических существ.
Из последних записей в дневнике яхтсмена Дональда Кроухерста, пропавшего без вести с яхты «Тейнмаут-Электрон» в Мировом океане в 1969 году.
Нет, это не шахматы. Визуальное сходство наличествует, но фигуры на магической доске колышутся и перетекают, живут короткими мгновениями столетий, полны внутренних всполохов и полутонов, неопределенности. Кое-какие слегка шевелятся, а две или три обреченно лежат на боку – словно скошенные колосья. Коченеют, врастают в небытие. Вычурные, узорчатые слои плакирования тускнеют, стекают с потертых лат пепельно-ртутной лавой. Ни букв, ни цифр на полях, фигуры непривычные, не резные, не пешки и не ладьи... воюющие? Пожалуй, так.
Дождь сегодня или по-прежнему январь – так ли важно? Игра – ее непостижимый смысл сводят с ума. На мизинце левой руки Земного Делопроизводителя тусклым маслянистым глазом помигивает громадный перстень с роковым рубиновым зрачком. Не стоит обращать внимание на холеные ногти – несколько длинноватые. Черная просторная рубаха усмиряется ослепительно-алой жилеткой с бриллиантовыми пуговицами…
***
…Пуговицы – диковатые глаза худой проныры-кошки, мелькнувшей наперерез позднему прохожему. Попутно следует тихий звук, сходный с шуршащим вдоль крыши снегом, – звук фыркнувшей напоследок пакостницы. «Слушай и смотри», - кажется, именно эти сухие колючие словечки прошепелявил кто-то из-за кулис пустоты. И эхо поползло, шипя сельтерскими пузырьками, вниз по мостовой. Кошка же пропала. Будто не было.
Окончательно сбитый с толку, обескураженный человек припускает в обход квартала, испуганно вращает головой:
- Привидится же такое. Перстень… Кошка... Да, плохие приметы… - Не глядя по сторонам, делает шаг с тротуара и точнехонько попадает под несущийся грузовик.
***
…День пасмурный и на удивление теплый. Никогда не штукатуренный город-аскет, город-мумия, - сырой, блеклый, странный. В апреле в нем плохо, в августе – невыносимо. Однако внутри ежедневно мечется нелепая жизнь, полоумно, подобно летучей мыши, угодившей в полуденный свет. Едва день растворяется в синем вареве сумерек, город впадает в привычное тягостное забытье. Центральные артерии улиц и остывающие площади пропитываются вечерним полуритмом отзвуков далекого мексиканского танго, лживого неона ресторанов, призывного хруста банкнот в жирных кожаных бумажниках, запахов последних газет и дорогого сладкого парфюма напудренного розовощекого бомонда. Ветер копошится в парусине кораблей. Море мягко охватывает их облупленные корпуса темно-зелеными объятьями обленившихся волн. Мучнистое дно усеивают тысячи золотых перстней. Святой Марк, как и давняя история о спасении им города от темных сил – ушли в прошлое, превратились в зыбкий мираж, надоевшую легенду. Нет теперь церковных служб, и дож не появляется в церкви. Нынче совсем покосившейся и вовсе не праздничной. Ворота ее вросли в песчаное безысходство. Да и где сам дож? И костей, поди, не осталось… «Слушай и смотри», - море бессмысленно шепчет, повторяя однажды услышанную нелепицу.
Город. Из стен похожих зданий раньше выпячивались «львиные пасти», - барельефные изображения лиц с неприятным выражением. В их искаженно отверстые рты много веков назад опускали исправно жители доносы друг на друга. Канули в лету и барельефы и доносы. Другое время. Другие пасти. Доносы ни к чему. Не на кого доносить. Флорины, дукаты, цехины – тоже в прошлом. «Просто деньги» - одно понятие, одна мера. Для всех.
Докусан – иноземец с Востока, плохо воспринимаемый городом. Люди обходят его стороной, побаиваются. Докусан – седой хромоногий старик с посохом. Сквозь дыры в ветхом кимоно проглядывают тонкие ребра. Подслеповат, жилист, пахнет свежей рыбой и соленым духом водорослей. Торгует тем, что дает море. Чтоб не умереть с голоду. Влачит существование в лачужке – у самой кипящей воды, неподалеку от древнего Дольмена.
«Себе на уме, ненормальный», – вот что брезгливо говорят о Докусане те, что фланируют по главным улицам. Те, что постоянная величина здешних координат.
Страх опутал город. Взрослые и еще неродившиеся дети ослаблены страхом. С тех пор, как появился человек с фигурами в коробке из красного дерева, стала прибывать вода в городских каналах. И с тех самых пор город позабыл свое имя. Тонет.
Но никто не ведает, что делает Докусан, обитающий недалеко от Дольмена, ночами.
Старик любит ночь - наедине, как человек с коробкой день - на людях.
Глубоко-глубоко, под Дольменом находится горящая трещина-разлом. Миллион лет назад возникла, полнится исходящей белой силой, известной только старику. В глубоком безмолвии и тьме приникает Докусан грудью к заветному месту, вбирает энергию гармонии. Изнурение ночью оборачивается рассветным очищением. Утром же, в корзине с дарами моря таится и нечто, позволяющее старику войти на улицы, переполненные сущностью человека с коробкой. И вода отступает.
…Тридцать лет продолжалось так. И повторилось похожее на тысячу предыдущих утро. В лучах осторожного зимнего солнца шли двое. Дорогу не разломать пополам – пути их пересеклись. Долго стояли двое и внимательно взирали друг на друга. Затем, тот, кто выше, усмехнулся и шагнул в сторону. В другую сторону, улыбнувшись, направился тот, кто ниже. Опираясь на посох.
***
В баре почти никого. Лишь мужчина с крючковатым носом и бородкой-эспаньолкой вальяжно восседает за угловым столиком, разглядывая соседей сквозь бокал красного вина. Вино играет в свете ламп, смешивается с зайчиками, брызжет искрами в глазах мужчины, и на мгновение кажется – глаза его того же цвета, что и содержимое бокала. Я удивленно всматриваюсь в сидящего – отчего-то охватывает ощущение некоего симпатичного воспоминания. Не здесь, а в добром старом Мадриде мы так же потягивали благородные напитки, более того…
- Озарение? – густой проникновенный голос возвращает меня в бар. – Спонтанная вспышка осознания сути вещей – так это называется.
- Прошу прощения, мы…
- Как сказать, милый юноша, как сказать. В известной степени все мы знакомы и были знакомы и будем. – Незнакомец старательно растягивает тонкие губы. – Точно так же, как невезение - только аверс, либо реверс монетки. Полноте, не переживайте вы так за публикации, Альбер.
- Но откуда, чёрт возьми…
- Эх, вечно вы так: возьми, да возьми… Нет, чтоб конкретно – кого взять-то?.. Молодой человек, не удивляйтесь, в одном лондонском еженедельнике мне попался ваш материал о монотеизме. Целое исследование, с фотографией автора. Вы слишком усердствуете. Неудивительно, что остальные статьи – в долгом редакторском ящике. И правильно. Не следует доказывать недоказуемое… А вот в отношении написания, скажем… детективчика, а? Как думаете? К подобной тематике я имею достаточно близкое отношение. – Бородка мужчины весело трясется. - Кроме всего прочего, я совладелец одного издательства… Да, не желаете партию в шахматы?
Внезапно загадочный собеседник морщится, словно от застарелой зубной боли и пытается вглядеться куда-то за моей спиной.
– А ты неизменно быстр, ты все еще не уступаешь, - задумчиво произносит он, отставляя в сторону мизинец с великолепным перстнем, украшенным кровавым рубином.
«Слушай и смотри».
| | |
| |
