| Литературное общество Ingenia: Таша - «От всего человека вам остаётся часть…» | | «От всего человека вам остаётся часть…» | | …и при слове «грядущее» из русского языка
выбегают мыши и всей оравой
отгрызают от лакомого куска
памяти, что твой сыр дырявой.
После стольких зим уже безразлично, что
или кто стоит в углу у окна за шторой,
и в мозгу раздаётся не неземное «до»,
но её шуршание. Жизнь, которой,
как дарёной вещи, не смотрят в пасть,
обнажает зубы при каждой встрече.
От всего человека вам остаётся часть
Речи. Часть речи вообще. Часть речи.
Иосиф Бродский
Уж не знаю, как у вас, уважаемые Дамы и Господа, а у вашей покорной слуги всегда были проблемы с изложением на заданную тему. Начиная со школьной скамьи. Ну, вечно уносило меня на противоположный край вселенной с первых секунд обдумывания предложенного. Любые попытки структурироваться приводили к состоянию… Вы не читали «Рассказ о пространстве и времени» Владимира Вестера? Настоятельно рекомендую. О чём там речь?... Излагать фабулу не буду. Приведу цитату. «…Штатный философ Осаждаев, сожравший, по словам Главного, на мироздании не одну собаку, внезапно и по-человечески тяжело заболел скарлатиной и весь покрылся красной сыпью. Ему было не до философии. Он метался в бреду и путал Карла Маркса с Жаком Тати, хотя последний не был философом. Поэтому статью, что была в плане, отдали Скрипачёву. Все остальные под разными предлогами от неё отказались». Что испытал несчастный Скрипачёв, узнаете, ежели прочитаете. Заодно, поймёте, к какому состоянию приводят меня заданные темы. Даже, заданные самой себе.
В упорных попытках написать вторую статью о Питере я потела и стучала по клавиатуре, понимая, что я бесконечно думаю, спотыкаясь об историко -архитектурные и литературные факты, об одном человеке. Родившемся в Ленинграде и похороненном в Венеции.
Я родился и вырос в балтийских болотах, подле
серых цинковых волн, всегда набегавших по две,
и отсюда – все рифмы, отсюда тот блеклый голос,
вьющийся между ними, как мокрый волос;
если вьётся вообще. Облокотясь на локоть,
раковина ушная в них различит не рокот,
но хлопки полотна, ставень, ладоней, чайник,
кипящий на керосинке, максимум – крики чаек.
В этих плоских краях то и хранит от фальши
сердце, что скрыться негде и видно дальше.
Это только для звука пространство всегда помеха:
глаз не посетует на недостаток эха.
Плюнув слюной на изложение истории оконного проёма в Европу, колыбели революции и Греческого зала посреди финских болот одновременно, я сгребла с полок все книги Его и о Нём. И упорно перечитывала их в течение двух недель. После чего присела к лэптопу и с невероятной лёгкостью и, как любил говаривать Леонид Ильич, «чувством глубокого удовлетворения», в течение двух часов накатала нижеследующий винегрет, который и предоставляю вашему почтенному вниманию.
24 декабря 1971 года
V.S.
В Рождество все немного волхвы.
В продовольственных слякоть и давка.
Из – за банки кофейной халвы
производит осаду прилавка
грудой свёртков навьюченный люд:
каждый сам себе царь и верблюд.
Сетки, сумки, авоськи, кульки,
шапки, галстуки, сбитые набок.
Запах водки, хвои и трески,
мандарины, корицы и яблок.
Хаос лиц, и не видно тропы
в Вифлеем из-за снежной крупы.
И разносчики скромных даров
в транспорт прыгают, ломятся в двери,
исчезают в провалах дворов,
даже зная, что пусто в пещере:
ни животных, ни яслей, ни Той,
над Которою – нимб золотой.
Пустота. Но при мысли о ней
видишь вдруг как бы свет ниоткуда.
Знал бы Ирод, что чем он сильней,
Тем верней, неизбежнее чудо.
Постоянство такого родства –
основной механизм Рождества.
То и празднуют нынче везде,
что Его приближенье, сдвигая
все столы. Но потребность в звезде
пусть ещё, но уж воля благая
в человеках видна издали,
и костры пастухи разожгли.
Валит снег; не дымят, но трубят
трубы кровель. Все лица, как пятна.
Ирод пьёт. Бабы прячут ребят.
Кто грядёт – никому не понятно:
мы не знаем примет, и сердца
могут вдруг не признать пришлеца.
Но, когда на дверном сквозняке
из тумана ночного густого
возникает фигура в платке,
и Младенца и Духа Святого
ощущаешь в себе без стыда;
смотришь в небо и видишь – звезда.
Январь 1972
«Характеристика
1940 года рождения, еврей, образование среднее, беспартийный, член профессиональной группы писателей при МК Ленинградской писательской организации.
Холост, проживает вместе с родителями-инвалидами.
Трудовую деятельность начал в пятнадцать лет. Работал фрезеровщиком на заводе, техником-геофизиком на предприятиях Министерства геологии. Литературным трудом занимается с 1962 г.
Оригинальные и переводные стихотворные произведения опубликовал в издательствах «Художественной литературы», «Прогресс», «Наука» в книгах «Заря над Кубой», «Мы из ХХ века», «Современная югославская поэзия», «Современная польская поэзия», «Ярость благородная» (антология антифашистской подпольной поэзии стран Европы в период второй мировой войны). В альманахах «День поэзии» и «Молодой Ленинград», в журналах «Пионер» и «Костер» публиковались его оригинальные стихи.
В последнее время И. работал над переводами стихов Витезслава Незвала, над антологией английской поэзии ХVI-XVII веков, над составлением книги собственных стихотворений.
В профессиональной группе писателей с 1965 г.
Характеристика дана для представления в ОВИР.
Утверждена на заседании бюро 11 мая 1972 г. пр. № 15.»
О ком это я и почему такой совковый, или, как любит говаривать добрый знакомый родителей моего мужа Игорь Боровиков, совейский, стиль. Я думаю, что все уже догадались, что речь идёт о простом советском пареньке, родившемся 24 мая 1940 года в Ленинграде, единственным ребёнком в семье ленинградских интеллигентов, которому Анна Ахматова предсказала славную судьбу и тяжёлую жизнь.
Одному Тирану
Он здесь бывал: ещё не в галифе –
в пальто из драпа; сдержанный, сутулый.
Арестом завсегдатаев кафе
покончив позже с мировой культурой,
он этим как бы отомстил (не им,
но Времени) за бедность, униженья,
за скверный кофе, скуку и сраженья
в двадцать одно, проигранные им.
И время проглотило эту месть.
Теперь здесь людно, многие смеются,
гремят пластинки. Но пред тем, как сесть
за столик, как-то тянет оглянуться.
Везде пластмасса, никель – всё не то;
В пирожных привкус бромистого натра.
Порой, перед закрытьем, из театра
он здесь бывает, но инкогнито.
Когда он входит, все они встают.
Одни – по службе, прочие – от счастья.
Движением ладони от запястья
он возвращает вечеру уют.
Он пьёт свой кофе – лучший, чем тогда,
и есть рогалик, примостившись в кресле,
столь вкусный, что и мёртвые «о да!»
воскликнули бы, если бы воскресли.
Кем этот упрямый мальчишка только не хотел быть. Не хотел быть тем и не хотел быть этим. А вот, тем и тем – хотел. И был! Он был очень самостоятелен, решителен и твёрд. Интеллигентный еврейский мальчик, сын отца кап – три (капитана третьего ранга) и мамы – бухгалтера, не доучившись, уходит из 8-го класса средней школы (№ 196, что на Моховой). И поступает на военный завод фрезеровщиком. На все попытки родителей вразумить его, отвечает, что основой любого образования считает самообразование. А основой самообразования – многочтение. Книги для философа Бродского были первой и единственной реальностью. Чтение он считал занятием, ради которого можно пожертвовать всем. Правда, в шестнадцать лет он пожелал стать хирургом и даже целый месяц ходил в морг анатомировать трупы, став помощником прозектора в морге госпиталя тюрьмы «Кресты» . Что характерно, первые стихи он начал писать именно в шестнадцать лет. Ну, я знала, что паталогоанатомическая деятельность является источником вдохновения. Готова к гневным выпадам.
Иосиф Александрович опробовал 13 профессий. Что и озвучил в 1964 году на судебном процессе по обвинению в тунеядстве. М-да… «Поиск своего пути» - слишком эфемерное понятие для системы. Особенно пенитециарной в масштабах шестой части земли «с названьем гордым…» Аббревиатуру все помните. Вернёмся к нашим… профессиям и неожиданным их комбинациям: фрезеровщик, техник – геофизик, санитар, кочегар, фотограф, переводчик… и т.д. и т.п.
Стать поэтом окончательно он решил в 1959 году, приобретя в геологической поездке в Якутске томик Баратынского: «Читать мне было нечего, и когда я нашел эту книжку и прочел ее, тут-то я все понял: чем надо заниматься. По крайней мере, я очень завелся, так что Евгений Абрамыч как бы во всем виноват».
Интересно, что «тунеядец» и «бездельник» самостоятельно выучил английский и польский, посещал лекции филологического факультета ЛГУ, изучал историю литературы. И с начала 60-х, человек, не имеющий диплома ВУЗа (беспрецедентный для совка случай) заключает договора с издательствами и работает, как профессиональный поэт – переводчик. Кстати, орфография и пунктуация Иосифа Бродского уникальны. Он ориентировался на ритм и не признавал общепринятых правил. У него было чувство языка. Вернее, языков. Коии он и правил, пользуясь незнанием правил… Эх, что- то я раскаламбурилась… Прочтение гения положительно влияет на серое вещество серого умишка…
Посылаю тебе безымянный прощальный поклон
С берегов неизвестно каких. Да тебе и неважно.
1973
В начале же 60-х Иосиф Александрович заинтересовался историей религии и литературой в религии. Именно так. И именно этим он особенно близок лично мне. Постоянно выясняющей вопросы своей «душевной ереси». Именно религии, а не института церкви, как такового, поскольку церковные догматы воссозданы людьми и при этом слишком… искорёжены. Как третьеклассником – второгодником – двоечником может быть искорёжен Александр Сергеевич. Библию Бродский впервые прочёл в 1963 году. «В возрасте лет 24-х или 23-х, уже не помню точно, я впервые прочитал Ветхий и Новый Завет. И это на меня произвело, может быть, самое сильное впечатление в жизни. То есть метафизические горизонты иудаизма и христианства произвели довольно сильное впечатление. Или – не такое уж сильное, по правде сказать, потому что так сложилась моя судьба, если угодно, или обстоятельства: Библию трудно было достать в те годы – я сначала прочитал Бхагавад-гиту, Махабхарату, и уже после мне попалась в руки Библия. Разумеется, я понял, что метафизические горизонты, предлагаемые христианством, менее значительны, чем те, которые предлагаются индуизмом. Но я совершил свой выбор в сторону идеалов христианства, если угодно... Я бы, надо сказать, почаще употреблял выражение иудео-христианство, потому что одно немыслимо без другого. И, в общем-то, это примерно та сфера или те параметры, которыми определяется моя, если не обязательно интеллектуальная, то, по крайней мере, какая-то душевная деятельность». Вот! Именно так! Душевная и духовная деятельность! Всюду!
С точки зрения воздуха, край земли
всюду. Что, скащивая облака,
совпадает – чем бы ни замели
следы – с ощущением каблука.
Да и глаз, который глядит окрест,
скашивает, что твой серп, поля;
сумма мелких слагаемых при перемене мест
неузнаваемее нуля.
И улыбка скользнёт, точно тень грача
по щербатой изгороди, пышный куст
шиповника сдерживая, но крича
жимолостью, не разжимая уст.
Обострение отношений с не любившей его партийной администрацией Ленинграда начались именно в 1963 году. «Несмотря на то что Бродский не писал прямых политических стихов против советской власти, независимость формы и содержания его стихов плюс независимость личного поведения приводили в раздражение идеологических надзирателей» Именно так выразился по сему поводу не очень любимый, но тем не менее, уважаемый мною Г-н Евтушенко.
29 ноября 1963 г. в газете «Вечерний Ленинград» за подписью А.Ионина, Я.Лернера, М.Медведева был опубликован пасквиль «Окололитературный трутень» на Бродского, где о нем и его ближайшем окружении было сказано следующее:
«...Несколько лет назад в окололитературных кругах Ленинграда появился молодой человек, именовавший себя стихотворцем… Приятели звали его запросто – Осей. В иных местах его величали полным именем – Иосиф Бродский… С чем же хотел прийти этот самоуверенный юнец в литературу? На его счету был десяток-другой стихотворений, переписанных в тоненькую тетрадку, и все эти стихотворения свидетельствовали о том, что мировоззрение их автора явно ущербно… Он подражал поэтам, проповедовавшим пессимизм и неверие в человека, его стихи представляют смесь из декадентщины, модернизма и самой обыкновенной тарабарщины. Жалко выглядели убогие подражательные попытки Бродского. Впрочем, что-либо самостоятельное сотворить он не мог: силенок не хватало. Не хватало знаний, культуры. Да и какие могут быть знания у недоучки, не окончившего даже среднюю школу?
…Тарабарщина, кладбищенски-похоронная тематика – это только часть невинных развлечений Бродского… еще одно заявление: «Люблю я родину чужую».
Как видите, этот пигмей, самоуверенно карабкающийся на Парнас, не так уж безобиден. Признавшись, что он «любит родину чужую», Бродский был предельно откровенен. Он и в самом деле не любит своей Отчизны и не скрывает этого. Больше того! Им долгое время вынашивались планы измены Родине.
Кто же составлял и составляет окружение Бродского, кто поддерживает его своими «ахами» и «охами»?
Марианна Волнянская, 1944 г. рождения, ради богемной жизни оставившая в одиночестве мать-пенсионерку, которая глубоко переживает это; приятельница Волнянской – Нежданова, проповедница учения йогов и всяческой мистики; Владимир Швейгольц, физиономию которого не раз можно было обозревать на сатирических плакатах, выпускаемых народными дружинами;… уголовник Анатолий Гейхман; бездельник Ефим Славинский, предпочитающий пару месяцев околачиваться в различных экспедициях, а остальное время вообще нигде не работать, вертеться около иностранцев. Среди ближайших друзей Бродского – жалкая окололитературная личность Владимир Герасимов и скупщик иностранного барахла Шилинский, более известный под именем Жоры.
Эта группа не только расточает Бродскому похвалы, но и пытается распространять образцы его творчества среди молодежи. Некий Леонид Аронзон перепечатывает их на своей пишущей машинке, а Григорий Ковалев, Валентина Бабушкина и В.Широков, по кличке «Граф», подсовывают стишки желающим
Очевидно, надо перестать нянчиться с окололитературным тунеядцем. Такому, как Бродский, не место в Ленинграде… Не только Бродский, но и все, кто его окружает, идут по такому же, как и он, опасному пути… Пусть окололитературные бездельники вроде Иосифа Бродского получат самый резкий отпор. Пусть неповадно им будет мутить воду».
М-да –с… Дамы и Господа, не знаю как вам, а мне каждый раз становится беспредельно стыдно каждый раз, когда я встречаю подобное в архивах, библиотеках, книгах, журналах, на просторах нета, etc… Меня каждый раз начинает бить мелкой дрожью, а рука тянется к сигарете и стакану (известным средствам спасения совести русской интеллигенции), поскольку каждый раз я примериваю подобное заявление на себя. И, поверьте мне, здесь нет мании величия, а только способность сопереживать, СО – чувствовать, чувствовать С… И неспособность про - чувствовать, пройти мимо подобной грязи… Да Бог с ними… Всё таки и меня, порой, грызёт мысль, а что было бы, если… Если бы я жила тогда и вертелась в этой среде, хватило бы у меня сил и мужества? Или только сил потянуться рукой к стакану и сигарете. История не имеет сослагательного наклонения. Но, всё же…
Время больше пространства. Пространство – вещь.
Время же, в сущности, мысль о вещи.
Жизнь – форма времени. Карп и лещ –
сгустки его. И товар похлеще –
сгустки. Включая волну и твердь
суши. Включая смерть.
Иногда в том хаосе, в свалке дней,
возникает звук, раздаётся слово.
То ли «любить», то ли просто «эй».
Но пока разобрать успеваю снова
всё сменяется рябью слепых полос,
как от твоих волос.
Он уехал в Москву из-за разрастающейся травли. Но ему было всего 23 года. Мальчишка узнаёт о том, что его невеста Марина Басманова встретила Новый Год в компании Бобышева на даче общих друзей Шейниных в Зеленогорске, где во хмелю переспала с тем, кого он считал лучшим другом. Банальное бытовое предательство. Что- то ещё может быть хуже? Арест. 13 февраля 1964 года. Неожиданно. На улице. А дальше, как положено. «Психушка». «Это самое важное – пространство, в котором находишься. Помню, когда мне было года двадцать три, меня насильно засадили в психиатрическую больницу, и само «лечение», все эти уколы и всякие довольно неприятные вещи, лекарства, которые мне давали и т.д., не производили на меня такого тягостного впечатления, как комната, в которой я находился. Здание было построено в XIX веке, и размеры окон были несколько... Отношение размеров окон к величине комнаты было довольно странным, непропорциональным. То есть окна были на какую-нибудь восьмую меньше, чем должны быть. Это доводило меня почти до помешательства...»
Опуская веки, я вижу край
ткани и локоть в момент изгиба.
Местность, где я нахожусь, есть рай,
ибо рай – это место бессилья. Ибо
это одна из таких планет,
где перспективы нет.
Тронь своим пальцем конец пера,
угол стола: ты увидишь, это
вызовет боль. Там, где вещь остра,
там и находится рай предмета;
рай, достижимый при жизни лишь
тем, что вещь не продлишь.
Местность, где я нахожусь, есть пик
как бы горы. Дальше – воздух, Хронос.
Сохрани эту речь; ибо рай – тупик.
Мыс, вдающийся в море. Конус.
Нос железного корабля.
Но не крикнуть «Земля!»
Можно сказать лишь, который час.
Это сказав, за движеньем стрелки
тут остаётся следить. И глаз
тонет беззвучно в лице тарелки,
ибо часы, чтоб в раю уют
не нарушать, не бьют.
То, чего нету, умножь на два:
в сумме получишь идею места.
Впрочем, поскольку они – слова,
цифры тут значат не больше жеста,
в воздухе тающего без следа,
словно кусочек льда.
Открытый суд (выездное заседание Дзержинского народного суда по делу И.А.Бродского, обвиненного в тунеядстве) состоялся 13 марта 1964 г. в помещении клуба 15-й ремстройконторы (Набережная Фонтанки, д. 22); протокол заседания опубликован Ю.Варшавским в 1998 г. (у нас же любят ретро – очистку совести перед «широкой общественностью» и «перед народом, как понятием историческим»), но уже в 1964 г. широчайшую известность в России и за рубежом получила стенограмма заседания «Запись судебного разбирательства по делу И.Бродского», выполненная журналисткой и писательницей Фридой Абрамовной Вигдоровой. За что ей огромное мерси! Решение суда – высылка на 5 лет с обязательным привлечением к физическому труду. Вроде он когда – то отказывался от него. От физического труда, ё-к-л-м-н….
Ссылку Бродский отбывал в Коношском районе Архангельской области, в деревне Норинской. «В Норинской сначала я жил у добрейшей доярки, потом снял комнату в избе старого крестьянина. То немногое, что я зарабатывал, уходило на оплату жилья, а иногда я одалживал деньги хозяину, который заходил ко мне и просил три рубля на водку»
«Деревня находится километрах в тридцати от железной дороги, окружена болотистыми северными лесами. Иосиф делал там самую разную физическую работу. Когда мы с писателем Игорем Ефимовым приехали к нему в октябре шестьдесят четвертого года, он был приставлен к зернохранилищу – лопатить зерно, чтоб не грелось. Относились к нему в деревне хорошо, совершенно не подозревая, что этот вежливый и спокойный тунеядец возьмет их деревню с собой в историю мировой литературы». (Я. Гордин) Избу, в которую поселили Бродского, срубил в прошлом веке прадед хозяйки. В комнате (четыре на пять шагов), где жил поэт, умещались только диван и стол. Стены обшиты широкими досками, пол – из грубых еловых плах. В окно видны кусочек главной деревенской улицы, избы напротив, за ними – луг и дальше – темная полоска леса. «Послал его бригадир жердья для огорожи секти. Топор ему навострили. А он секти-то не умеет – задыхается, и все ладони в волдырях. Дак бригадир Лазарев Борис Игнатьевич стал Иосифа на легкую работу ставить. Вот зерно лопатил на гумне со старухами, телят пас, дак в малину усядется и, пока не наестся, не вылезет из малины. А телята разбрелись. Он бегом за ними. Кричу ему: не бегай бегом, растрясешь малину-то, я сейчас железиной поколочу, и телята вернутся все!» (Это его хозяйка, Таиска, для истории зареферировала. Да уж… Не «историческое понятие», а отдельная нормальная архангельская тётка Таисия Ивановна, сочувствующая (СО – чувствующая) хорошему человеку. Без всяких рефлексий. Призывая философскую категорию [действие]. Хотя сама Таиска, я думаю, вряд ли об этом догадывалась.
4 сентября 1965 г. поселковая коношская газета «Призыв» опубликовала стихотворение Бродского «Осеннее» (напечатано внизу четвертой страницы, в разделе «Из редакционной почты»; гонорар ссыльного поэта составил два рубля с мелочью):
Скрип телег тем сильней,
Чем больше вокруг теней,
Сильней, чем дальше они
От колючей стерни.
Из колеи в колею
Дерут они глотку свою
Тем громче, чем дальше луг,
Чем гуще листва вокруг.
Вершина голой ольхи
И желтых берез верхи
Видят, уняв озноб,
Как смотрит связанный сноп
В чистый небесный свод.
Опять коряга, и вот
Деревья слышат не птиц,
А скрип деревяных спиц
И громкую брань возниц.
(Ну, не знал он про чёртовы «стеклянный – деревянный – оловянный», да и в поселковой газете «Призыв» не знали! И слава Богу!)
Во время ссылки его навестили друзья – Е.Рейн и А.Найман, привезшие письмо от Ахматовой и сделавшие снимки опального поэта.
И, ох, как я люблю Мужчин Натуральных! Как я их люблю!!! Простил он, на фиг, дуру Маринку. Приехала она к нему. И родила в 1967 г. от него сына Андрея (несмотря на протесты Бродского, Андрей был записан в метриках Осиповичем с фамилией Басманов). М-да… Андрей Осипович Басманов это вам не Андрей Иосифович Бродский. Не под всех прогибается изменчивый мир. Некоторые прогибаются под него. И зря!
В 1965 году под «давлением мировой общественности»! Тьфу! Мировой, а не отечественной. Стыдно, господа. Итак, в 1965 году «под давлением мировой общественности решением Верховного суда РСФСР срок высылки сокращён до фактически отбытого (1 год, 5 месяцев)» . «Тунеядец» свободен от «физического труда». Но не свободен от несвободы.
Что интересно, в этом же 1965 г. в Нью-Йорке вышла первая книга Иосифа Бродского на русском языке «Стихотворения и поэмы». Вы скажете, это справедливо и любой на его месте обрадовался бы… Сам Бродский отозвался об этом событии так: : «Я очень хорошо помню свои ощущения от моей первой книги, вышедшей по-русски в Нью-Йорке. У меня было ощущение какой-то смехотворности произошедшего. До меня никак не доходило, что же произошло и что это за книга». Он хотел быть (и был) русским поэтом. В силу особенностей биографии (и судьбы) стал космополитом и осчастливил, заодно уж (если можно осчастливить «заодно уж» англоязычную литературу).
Двадцатипятилетний Иосиф Бродский написал с 1957 по 1965 г. свой первый том (460 страниц высокой поэзии) в вышедшем ныне в Санкт-Петербурге шеститомнике. Даже если бы им ничего больше не было написано, он остался бы в истории русской литературы как неоклассик, чье творчество по таланту, совершенству, масштабу и новизне в ХХ веке было бы равносильно вкладу ранних Цветаевой, Ахматовой, Мандельштама, Есенина, Хлебникова, Маяковского, Пастернака... А, может, и превосходило бы его… Но история не терпит сослагательного наклонения. Лермонтова, влияние которого было очень выражено на Бродского в юности, он пережил… И ему еще оставалось прожить такую же по длительности жизнь и сделать – если измерять рамками шеститомника – в пять раз больше.
Потому что поздно сказать «прощай»
и услышать что – либо в ответ, помимо
эха, звучащего как «на-чай»
времени и пространству, мнимо
величавым и возводящим в куб
всё, что сорвётся с губ,
я пишу эти строки, стремясь рукой,
их выводящей почти вслепую,
на секунду опередить «на кой»,
с оных готовое губ в любую
минуту слететь и поплыть сквозь ночь,
увеличиваясь и проч.
Я пишу из Империи, чьи края
опускаются под воду. Снявши пробу с
двух океанов и континентов, я
чувствую то же, почти, что глобус.
То есть, дальше некуда. Дальше – ряд
звёзд. И они горят.
"Уважаемый Леонид Ильич, покидая Россию не по собственной воле, о чем Вам, может быть, известно, я решаюсь обратиться к Вам с просьбой, право на которую мне дает твердое сознание того, что все, что сделано мною за 15 лет литературной работы, служит и еще послужит только к славе русской культуры, ничему другому. Я хочу просить Вас дать возможность сохранить мое существование, мое присутствие в литературном процессе. Хотя бы в качестве переводчика – в том качестве, в котором я до сих пор и выступал.
Смею думать, что работа моя была хорошей работой, и я мог бы и дальше приносить пользу. В конце концов, сто лет назад такое практиковалось. Я принадлежу к русской культуре, я сознаю себя ее частью, слагаемым, и никакая перемена места на конечный результат повлиять не сможет. Язык – вещь более древняя и более неизбежная, чем государство. Я принадлежу русскому языку, а что касается государства, то, с моей точки зрения, мерой патриотизма писателя является то, как он пишет на языке народа, среди которого живет, а не клятвы с трибуны.
Мне горько уезжать из России. Я здесь родился, вырос, жил, и всем, что имею за душой, я обязан ей. Все плохое, что выпадало на мою долю, с лихвой перекрывалось хорошим, и я никогда не чувствовал себя обиженным Отечеством. Не чувствую и сейчас. Ибо, переставая быть гражданином СССР, я не перестаю быть русским поэтом. Я верю, что я вернусь; поэты всегда возвращаются: во плоти или на бумаге.
Я хочу верить и в то, и в другое. Люди вышли из того возраста, когда прав был сильный. Для этого на свете слишком много слабых. Единственная правота – доброта. От зла, от гнева, от ненависти – пусть именуемых праведными – никто не выигрывает. Мы все приговорены к одному и тому же: к смерти. Умру я, пишущий эти строки, умрете Вы, их читающий. Останутся наши дела, но и они подвергнутся разрушению. Поэтому никто не должен мешать друг другу делать его дело. Условия существования слишком тяжелы, чтобы их еще усложнять. Я надеюсь, Вы поймете меня правильно, поймете, о чем я прошу.
Я прошу дать мне возможность и дальше существовать в русской литературе, на русской земле. Я думаю, что ни в чем не виноват перед своей Родиной. Напротив, я думаю, что во многом прав. Я не знаю, каков будет Ваш ответ на мою просьбу, будет ли он иметь место вообще. Жаль, что не написал Вам раньше, а теперь уже и времени не осталось. Но скажу Вам, что в любом случае, даже если моему народу не нужно мое тело, душа моя ему еще пригодится".
Рано утром 4 июня 1972 года, покидая страну, как казалось и оказалось, навсегда, собираясь в аэропорт "Пулково", Иосиф Бродский написал письмо Генеральному секретарю КПСС Леониду Брежневу. И мне опять стыдно его читать. Стыдно, потому что не на Родине, а в США Бродский в полной мере реализовал все те возможности творческого и карьерного роста, а также издательской активности, которые ему предложили двухсотлетняя демократия, сверхразвитые рыночные отношения и чрезвычайно мощная система поддержки университетского образования. Его исключительный творческий потенциал и эффективная система постоянного самообразования привели к быстрому освоению письма на языке новой родины – английском, при этом стихи и проза Бродского на английском языке явились таким же общепризнанным выдающимся вкладом в мировую культуру, как и его сочинения на русском языке.
Я не буду долго и нудно утомлять вас вехами забугорной жизни великого русского писателя. В – общем и целом она была достаточно сыта и благополучна. Многим он помог. Очень многим. Даже тем, кто в своё время не захотел помочь ему. Им восхищались известные писатели и политические деятели. Один отзыв Солженицына чего стоит: : «Ни в одном русском журнале не пропускаю Ваших стихов, не перестаю восхищаться Вашим блистательным мастерством. Иногда страшусь, что Вы как бы в чем-то разрушаете стих, — но и это Вы делаете с несравненным талантом».
К своему сорокалетию Бродский сам себе написал стихотворение:
Я входил вместо дикого зверя в клетку,
выжигал свой срок и кликуху гвоздем в бараке,
жил у моря, играл в рулетку,
обедал черт знает с кем во фраке.
С высоты ледника я озирал полмира,
трижды тонул, дважды бывал распорот.
Бросил страну, что меня вскормила.
Из забывших меня можно составить город.
Я слонялся в степях, помнящих вопли гунна,
надевал на себя что сызнова входит в моду,
сеял рожь, покрывал черной толью гумна
и не пил только сухую воду.
Я впустил в свои сны вороненый зрачок конвоя,
жрал хлеб изгнанья, не оставляя корок.
Позволял своим связкам все звуки, помимо воя;
перешел на шепот. Теперь мне сорок.
Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной.
Только с горем я чувствую солидарность.
Но пока мне рот не забили глиной,
из него раздаваться будет лишь благодарность.
24 мая 1980
На сорок лет в подарок русский поэт получил американское гражданство. К 24 мая 1980 г., т.е. к сорокалетию Бродского, его друзьями был издан альманах «Часть речи», который ваша покорная слуга измусолила вдрызг в восьмом классе. И настоятельно рекомендует к прочтению всем, кто не знаком с творчеством Иосифа Бродского, а также тем, кто знаком с ним и любит его. К повторному прочтению.
«Те пятнадцать лет, что я провел в США, были для меня необыкновенными, поскольку все оставили меня в покое. Я вел такую жизнь, какую, полагаю, и должен вести поэт – не уступая публичным соблазнам, живя в уединении. Может быть, изгнание и есть естественное условие существования поэта, в отличие от романиста, который должен находиться внутри структур описываемого им общества. Я чувствовал некое преимущество в этом совпадении моих условий существования и моих занятий. А теперь из-за всех этих «изменений к лучшему» возникает ощущение, что кто-то силой хочет вторгнуться в мою жизнь… Как если бы ты на рынке, к тебе подходит цыганка, хватает за руку, пристально смотрит в глаза и говорит: «А теперь я тебе скажу, что будет...» Я привык жить в стороне и не хочу это менять. Я так давно живу вдали от родины, мой взгляд – это взгляд извне, и только; то, что там происходит, я кожей не чувствую... Напечатают меня – хорошо, не напечатают – тоже неплохо. Прочтет следующее поколение. Мне это совершенно все равно... Почти все равно».
В 1981 г. перенес операцию на сердце (шунтирование). Врачи запрещали ему много курить, но он продолжал это делать, непременно отламывая у крепких сигарет фильтры. Разве может миокард быть здоровым у небезразличного человека? Нет. Не может. И не говорите мне, что дело в перенесенных нервных нагрузках и образе жизни. Я дипломированный врач. Я знаю физиологию не хуже вас. Только миллионы людей курят, пьют, работаю, переживают бытовые стрессы и личные трагедии и живут гораздо больше 55-ти лет. Бродский был небезразличен. Не без разбора к личностям. Не без разбора личности. Не без разбора. Пропуская через свою личность разбор всего, что происходило с временем, пространством, сущностями в прикладном философском аспекте.
В декабре 1987 г., в возрасте сорока семи лет, Бродский награжден Нобелевской премией по литературе (вслед за Буниным и Пастернаком он стал третьим русским поэтом, получившим Нобелевскую премию): «за всеохватное авторство, исполненное ясности мысли и поэтической глубины» (Бродский – один из самых молодых лауреатов Нобелевской премии за все годы ее присуждения).
«Оглядываясь назад, я могу сказать, что мы начинали на пустом – точнее на пугающем своей опустошенностью месте. И что скорее интуитивно, чем сознательно, мы стремились именно к воссозданию эффекта непрерывности культуры, к восстановлению ее форм и тропов, к наполнению ее не многих уцелевших и часто совершенно скомпрометированных форм нашим собственным новым, или казавшимся нам таковым, современным содержанием.
Существовал, вероятно, другой путь – путь дальнейшей деформации, поэтики осколков и развалин, минимализма, пресекшегося дыхания. Если мы от него отказались, то вовсе не потому, что он казался нам путем самодраматизации, или потому, что мы были чрезвычайно одушевлены идеей сохранения наследственного благородства известных нам форм культуры, равнозначных в нашем сознании формам человеческого достоинства. Мы отказались от него, потому что выбор на самом деле был не наш, а выбор культуры – и выбор этот был опять-таки эстетический, а не нравственный».
Умер Иосиф Бродский в возрасте 55-ти лет, 28 января 1996 года. Пётр Великий и Достоевский скончались 28 января, Пушкин – 29. Это я так. Для общего образования.
Век скоро кончится, но раньше кончусь я.
Это, боюсь, не вопрос чутья.
Скорее — влияние небытия
на бытие; охотника, так сказать, на дичь, —
будь то сердечная мышца или кирпич...
И. Бродский. FIN-DE-SIEKLE, 1989
Не окликайся на "Эй, паря!" Будь глух и нем.
Даже зная язык, не говори на нем.
Старайся не выделяться — в профиль, анфас; порой
просто не мой лица. И когда пилой
режут горло собаке, не морщься. Куря, гаси
папиросу в плевке. Что до вещей, носи
серое, цвета земли; в особенности — белье,
чтоб уменьшить соблазн тебя закопать в нее...
И.Бродский. Назидание, 1987
Здесь, на холмах, среди пустых небес,
среди дорог, ведущих только в лес,
жизнь отступает от самой себя
и смотрит с изумлением на формы,
шумящие вокруг. И корни
вцепляются в сапог, сопя,
и гаснут все огни в селе.
И вот бреду я по ничьей земле
и у Небытия прошу аренду.
И.Бродский. Новые стансы к Августе, 1964
Состоя из любви, грязных снов, страха смерти, праха,
осязая хрупкость кости, уязвимость паха,
тело служит в виду океана цедящей семя
крайней плотью пространства: слезой скулу серебря,
человек есть конец самого себя и вдается во Время.
И.Бродский, Колыбельная трескового мыса, XI
Разрастаясь, как мысль облаков о себе в синеве,
время жизни, стремясь отделиться от времени смерти,
обращается к звуку, к его серебру в соловье,
центробежной иглой разгоняя масштаб круговерти.
И.Бродский. BAGATELLE, 1987
Мы с тобой никто, ничто.
Сумма лиц, мое с твоим,
очерк чей и через сто
тысяч лет неповторим.
И.Бродский. В горах, 1990
Независимо от того, является ли человек писателем
или читателем, задача его состоит прежде всего в том,
чтоб прожить свою собственную, а не навязанную или
предписанную извне, даже самым благородным
образом выглядящую жизнь.
И.Бродский, Нобелевская лекция, 1987
И если бы мне, каким – то чудом, было бы позволено присоединиться к венку некролога, написанного его друзьями… Нет, не так… Если бы я произносила речь… Нет. К чёрту пафос. Он был человеком безалаберным. Он ел малину, а телята разбегались. Его должны были арестовать, а он поехал проверить, чем занимается его ветреная невеста. Он курил и пил, несмотря на запреты. Посему, я привожу его цитату из «Похорон Бобо» из «Части речи»:
Ты всем была. Но, потому что ты
Теперь мертва, Бобо моя, ты стала
Ничем – точнее, сгустком пустоты.
Что тоже, как подумаешь, немало.
Бобо мертва. На круглые глаза
Вид горизонта действует, как нож, но
Тебя, Бобо, Кики или Заза
Им не заменят. Это невозможно.
Идёт четверг. Я верю в пустоту.
В ней, как в Аду, но более херово.
И новый Дант склоняется к листу
И на пустое место ставит слово.
1972
P.S. Не читайте биографии. Читайте Великого Русского Поэта Иосифа Александровича Бродского.
| | |
|
Обсуждение
| Александр Коврижных
 | Спасибо,Таша.
Процитирую своё любимое:
"В ушную раковину Бога,
Оглохшую к исходу дня,
Скажи всего четыре слога:
Прости меня."
СК
03.10.2006
|
|
|
