| Литературное общество Ingenia: Сергей Фарватер - Перчатка | | Перчатка | |
Хотя и сладостен азарт
идти по сразу двум дорогам,
нельзя одной колодой карт
играть и с дьяволом и с Богом.
И. Губерман
Тень промелькнула и пропала. Прохожий вздрогнул и остановился в растерянности: «Что бы это могло быть?». Он оглянулся и увидел её.
Рыжая лайковая перчатка. Она лежала на сером, окутанном поздними сумерками снегу, и свет от покачивающегося на ветру фонаря то отступал, то снова обозначал её контур.
«Какая-то растяпа потеряла», – размышлял человек, поднимая находку и стряхивая с неё невесомый снег.
«Правая, правая… Где же твоя пара? – мужчина поднёс её к лицу и принюхался. – Какой тонкий, таинственный аромат! Так пахнет дурман-трава на закате», – подумал прохожий, пытаясь представить хозяйку потерянной вещи.
- Надо положить тебя на видное место. Глядишь, владелица спохватится да и вернется, – произнес он вслух и, поймав себя на этом, насторожился. «Что-то я стал заговариваться», – подумал одинокий художник.
Он оставил перчатку на металлическом заборчике у края заснеженного тротуара, тоскливо посмотрел по сторонам и отправился к себе домой – в пустую холостяцкую берлогу.
Переступив порог выстуженной квартиры, человек остановился. В лицо ударил порыв ветра. Всколыхнув седеющую шевелюру, он вмиг овладел его и без того продрогшим телом. Необъяснимое чувство тревоги закралось в душу художника. На лбу выступила испарина. По спине пробежал зловещий холодок.
«Что за ерунда?!» – подумал он.
Включив свет, не разуваясь, человек прошёл на кухню и закрыл распахнутую настежь форточку.
«Странно! Ведь я её не открывал... Кажется ». Мужчина задумался.
Внезапно перед глазами вспыхнул образ рыжей перчатки на фоне сумрачного снега. Затем видение затуманилось, картинка пропала. Но возникла другая – художник отчётливо видел перчатку под зеркалом в прихожей, между синим флаконом с туалетной водой и зелёной замызганной расчёской. Он метнулся туда и застыл как вкопанный.
Рыжая перчатка, местами потёртая и подмокшая, лежала на полочке, отражаясь в зеркале чёрной дырой расправленной манжеты.
«Я что, свихнулся?» – продолжался внутренний монолог. Художник точно помнил, что оставил предмет во дворе. Как он мог оказаться тут, было непонятно, и это обстоятельство наводило на тревожные мысли.
«Одно из двух – либо у меня белая горячка, и я взял перчатку, сам того не осознавая, либо здесь присутствует чертовщина», – опять мысленно сказал себе растерянный человек.
Потом он заметил (или ему почудилось), как из-за холодильника, отражённого в зеркале, выскочил маленький бесёнок с отливающими при свете лампочки белыми рожками, и прошмыгнул в тёмную кладовку.
Перчатка вдруг зашевелилась. Сначала пришёл в движение большой палец, затем мизинец, после чего она словно надулась. Воспарив в воздухе и принимая объём руки внезапно объявившейся хозяйки, перчатка взялась ощупывать пространство в прихожей. Немного освоившись, она подплыла к зеркалу и проделала некоторые манипуляции, напоминавшие движения прихорашивающейся женщины. Затем, повернувшись пальцами к художнику, перчатка произнесла (если конечно слово «произнесла» здесь могло быть уместным):
- Здравствуй, милый! Ты позволишь мне тебя так называть?
Речь прозвучала у художника в голове, но ощущал он её так, словно звуки исходили от самого предмета.
- Успокойся, дорогой! Ты весь дрожишь. Поговори со мной, пожалуйста. Я так этого хочу, – она приблизилась к лицу ошеломлённого мужчины и нежно провела по небритой щеке указательным пальцем. – Тебе необязательно произносить слова общепринятым способом. Достаточно воспроизвести их в мыслях, и я услышу это точно так, как сейчас ты слышишь меня. Попробуй!
Тембр её голоса казался обворожительным, а произношение столь очаровательным, что художник некоторое время не мог прийти в себя от таинственного восторга. В нём боролись два чувства: страх перед чем-то неведомым и восхищение неповторимо прекрасным.
- Кто ты? – наконец вымолвил он, опускаясь на стоявший у стены табурет.
- Кто я?.. неважно! Возможно, когда-нибудь я расскажу тебе об этом. Но не теперь! Сейчас мне необходимо просто быть с тобой. И это главное!
- Но почему я? – изумился художник. – С чего такая честь? И что означает фраза «быть с тобой»?
Сначала он говорил вслух, но потом, сам того не заметив, стал разговаривать с перчаткой мысленно.
- Ну, во-первых, ты меня нашел, – томно ответила она. – Во-вторых, ты художник, и это очень важно. Быть с тобой означает находиться всегда рядом, особенно в те часы, когда ты работаешь над своими холстами, творишь, фантазируешь. Я буду любоваться твоими работами, ухаживать за тобой, стану твоим единственным другом. Я сделаю тебя счастливым! Ты удовлетворен моим ответом?
- А я? Что должен сделать я взамен? Ты ведь не просто так собираешься со мной нянчиться? Верно?
- Ты прав, – произнесла она, зависнув прямо у него над головой. – Взамен я попрошу одно: пока мы будем вместе, ты не станешь встречаться с женщинами и тем более не посмеешь жениться.
- Ничего себе! А что ты ещё потребуешь, а?! И вообще тебя нет. Я, наверное, болен, – художник потрогал свой лоб. – Может, мне отдохнуть и ты исчезнешь? – он снял пальто и подошёл к холодильнику. Достав непочатую бутылку водки, хранившуюся для особого случая, бедняга отправился на кухню. Там он достал из шкафчика гранёный стакан и за несколько минут опустошил всю бутылку. В полуобморочном состоянии он прошёл в спальню и рухнул на кровать как был – в одежде и обуви.
Утро выдалось тревожным и, как оказалось, фатальным. Художник лежал на кровати навзничь, проснувшись, но не открывая глаз. Голова словно была напичкана крупинками разбитого стекла. Неровный пульс стучал в ушах испорченным метрономом.
«Опять нарезался», – размышлял он, прислушиваясь, как из крана в ванной комнате срывается очередная капля воды и с оглушительным треском разлетается вдребезги, усеивая мелкой рябью мутную гладь воспалённого сознания. Он оглох.
«Где я? Что Я?» – человек напрягал память, пытался вспомнить, что с ним произошло накануне. Веки, будто чугунные задвижки, не хотели подниматься, и он смирился с этим. В его голове стали возрождаться образы и события вчерашнего дня. Они были разбросаны на чёрном фоне зелёными и синими пятнами. Вдруг кто-то выплеснул на мистический холст потоки багровой крови. Картина мгновенно затянулась алой плёнкой и стала стремительно уменьшаться. Вскоре от былого рисунка осталась лишь крошечная точка, готовая в любой момент раствориться в глубинах человеческого самосозерцания. И когда это произошло, последовал взрыв, развеявший магическую палитру, и на ослепительно белом фоне возник пульсирующий образ рыжей перчатки.
Он вспомнил! Вспомнил всё!!! Но что это? Сон или явь?
Мысли стали проясняться. К художнику вернулся слух. Едва ощутимо задрожали оконные стёкла от гула проезжающего по улице грузовика. Что-то хрустнуло и зашипело на кухне. Совсем рядом раздался шелест бумаги. Человек с усилием открыл глаза и увидел… вчерашнего бесенка! Тот с умным видом сидел за столом и невозмутимо перелистывал потрепанный журнал.
«Дело дрянь!» – художник снова зажмурился. Шелест прекратился. Он вновь поднял веки. За столом было пусто.
Художник протянул руку и, достав из тумбочки небольшое зеркальце, стал всматриваться в своё отражение.
- Красавец! – прошептал он, разглядывая покрасневшие глаза и помятую физиономию. Затем, приподняв голову, уставился на свои ботинки.
«Чёрт возьми! Обутым я еще не спал», – он встал с кровати и пошатываясь отправился на кухню. По всем признакам, там кто-то находился: в воздухе стояла серая дымка, пахло подгоревшей яичницей, отчётливо слышались шорохи и скрипы.
Художник подошёл к кухонной двери, и то, что он увидел, повергло его в шок, а из больной головы мгновенно выветрились остатки вчерашнего хмеля. Над газовой плитой, ловко управляясь со сковородкой, словно трудолюбивая пчела, кружилась та самая перчатка из его бредового кошмара. Почувствовав, что на неё кто-то смотрит, бестия повернулась пальцами к художнику и произнесла: – Милый! Ты проснулся? Какой у тебя непривлекательный вид. Ступай в ванную, приведи себя в порядок и быстрее возвращайся. Завтрак почти готов!
Не смея перечить, словно под воздействием гипнотической силы, мужчина удалился. Уже через полчаса он сидел за столом чисто выбритым, переодетым и с жадностью поглощал приготовленную пищу.
- Я ничего не понимаю! Объясни мне, что всё это значит? – произнёс художник, покончив с яичницей.
- Всё в порядке, дорогой! – сказала она, наливая крепкий чай в жёлтую, улыбающуюся неглубокой трещиной чашку. – Я же всё объяснила тебе ещё вчера! Разве ты не помнишь?
- Да… я помню! Но не возьму в толк, зачем тебе всё это?
- Придёт время – и ты всё поймёшь. Можешь мне поверить, – едва слышно произнесла перчатка.
Воцарилась неуютная тишина.
Художник взглянул на древние ходики, мерно отсчитывающие время в дальнем углу кухни, затем поднялся, подошел к небольшому телевизору и включил его.
Цветной экран подсевшей трубки засветился размытыми картинками новостной заставки.
- Я приготовила тебе подарок! – неожиданно сказала перчатка.
- Подарок?! Что за подарок? По какому случаю? – удивился мужчина.
- Он находится в кладовке. Пойди посмотри!
Художник, заинтригованный её словами, отправился к тёмной комнатке. Подойдя, он осторожно приоткрыл скрипучую дверь и от удивления ахнул.
Белый столб дневного света, ворвавшись в неубранное помещение, выхватил из черноты пыльного угла несколько предметов, которых раньше там не было. В полумраке, упираясь ножками в пол, а вертикальной стойкой в зелёную стену, возвышался новенький, обёрнутый упаковочной бумагой мольберт. Справа, на полу, располагались три этюдника, сложенные стопкой. Немного в стороне стояла большая картонная коробка, доверху наполненная красками, растворителями, кистями.
Но то, что художник увидел после, ошеломило его и потрясло. В затенённом углу, завалившись набок, лежала объёмная инкассаторская сумка. Запорная рамка удерживала кладь в стальных объятиях. Свинцовая пломба притаилась поверх проушин серебристым скарабеем.
«Что это?» – мужчина приподнял сумку и сдернул защитное приспособление.
Кладь раскрылась. Из неё вывалилось несколько пачек зелёных банкнот, аккуратно перетянутых бумажной лентой. У художника закружилась голова. Он присел, облокотившись на стену, и закрыл глаза.
Зимнее солнце, запутавшись в изгибах кухонных занавесок, сияющим пятном упало на столешницу. Рядом неподвижно лежала перчатка. Казалось, бархатный голос теледиктора убаюкал ее, и сон на время сковал кожаные складки притихнувшей ведьмы.
Монотонное вещание неожиданно сменил возбужденный женский голос: «Уважаемые телезрители! Прослушайте, пожалуйста, сообщение, поступившее к нам этим утром. Минувшей ночью на одной из улиц нашего города совершено нападение на инкассаторский автомобиль, перевозивший крупную сумму денег. Водитель и двое сотрудников сопровождения погибли». На экране телевизора замелькали кадры ночной съёмки – шокирующие эпизоды жестокого убийства. «Граждане! Если кто-то из вас стал свидетелем этого преступления или может помочь в его расследовании, просьба немедленно сообщить… » На экране появилась заставка, где синим шрифтом были выведены номера контактных телефонов.
Художник застыл у кухонной двери, словно изваяние, с пачками денег в руках, потрясённый и обескураженный. Он в страхе оторвал взгляд от экрана и уставился на перчатку. Лишь внимательнее присмотревшись, художник заметил на её кожаной поверхности едва различимые следы крови, хорошенько затёртые или замытые водой. Он всё понял. Сомнений быть не могло. Человек, осторожно ступая по вздыбившемуся от частых протечек паркету, направился в прихожую. Там он положил на табурет пачки зелёных купюр и протянул дрожащую руку с закостеневшими, словно у мертвеца, пальцами к спасительному телефону.
- Ты не сделаешь этого! Не сделаешь… ведь правда? – раздался голос у него над ухом. Художник вздрогнул. Он на мгновение оторопел, и трусливая фраза сорвалась с его пересохших губ.
- Да... Ты права, – прошептал он, безвольно опустив руку. В его сознании замелькали кадры репортажа и изуродованные трупы инкассаторов, застывшие в нелепых позах. – Я не сделаю этого.
- Ну вот и хорошо, милый! А сейчас иди установи мольберт и подготовь всё необходимое. Пора работать, дорогой! Пора работать!
Человек стоял перед чистым холстом с колонковой кистью в руке, намереваясь сделать первый мазок. Он ещё не знал, что собирается писать, и оттого прибывал в нерешительности. В его покрасневших глазах блестели слёзы.
- Почему ты стоишь? – спросила перчатка. – В чём дело?
- Я не знаю с чего начать, – художник поднёс кисть к холсту и снова убрал руку.
- Смелее! Попробуй! Просто прикоснись к нему.
Невольник попытался снова. На этот раз он дотронулся до холста и… о боже! Произошло чудо! Колонок словно ожил. Он плавно скользнул вверх, затем, описав окружность, принялся беспорядочно сновать по холсту, словно неугомонная каретка принтера, временами припадая к палитре. Рука человека, казалось, срослась с кистью и двигалась за ней, точно нитка за иголкой. Мужчина опешил. Не понимая, что происходит, он отрешённо наблюдал за процессом создания картины, словно посторонний. Будто не его рука писала на холсте, а работал кто-то другой – гениальный творец! И когда шедевр был закончен, художник со злостью зашвырнул отпустившую его кисть в дальний угол комнаты.
- Что с тобой? – перчатка нырнула вниз и подобрала брошенный предмет. – Я не пойму, что опять не так?
- Это не моя работа, – сказал мужчина, глядя на картину. – Я хочу создавать свои произведения сам и не желаю, чтобы дьявол творил их моей рукой. – Ясно?
- Конечно, ясно, мой милый. Только ты ошибаешься, если думаешь, что кто-то создал это за тебя, – перчатка положила поднятую кисть рядом с палитрой, затем включила свет и, приблизившись вплотную к картине, замерла. – Это, действительно, н;что! У тебя потрясающий почерк.
- Ты издеваешься?
- Нет, нет, я и не думала! Пойми одно. Всё, что ты сейчас создал, на самом деле находилось глубоко внутри тебя. Это твои мечты, надежды, желания. Я лишь посодействовала тебе, высвободив их из прочных сетей стереотипов, комплексов, робости, а колдовство помогло освоить наилучшие техники письма. В дальнейшем ты будешь создавать всё сам. П-о-л-н-о-с-т-ь-ю!
Внимательнее присмотревшись к «своему» творению, художник вдруг обнаружил что-то до боли знакомое, выстраданное. Да, да! Сюжет и образы, отражённые на полотне, стремительно всплыли на поверхность помутневшей с годами памяти. Его мысли неожиданно отделились от происходящего в комнате и умчались далеко-далеко, по нисходящей спирали воспоминаний, к забытым, но еще не разрушенным замкам и дворцам юношеских грёз и наивных желаний. Там он снова, на миг, обрёл покой и умиротворение.
Вернувшись в реальность, человек словно преобразился. В глазах вспыхнул азартный блеск, лицо просветлело, и он произнёс: – Ты права… это всё моё… только моё! Мне хотелось написать эту картину ещё тогда – в пору молодости и творческой эйфории. Но не хватало смелости, а главное – мастерства. Я всё откладывал на потом. Но это «потом» так и не наступило. Моя душа очерствела. Ощущения мира потускнели. В итоге я стал тем, кто я есть. Но теперь я воскрес. Я чувствую в себе столько творческих сил, что их хватит на десятки… нет! сотни подобных картин! Я буду работать! Решено… я буду…
Два года художник трудился не покладая рук. Он сотворил множество шедевров. Его картины стали сравнимы с лучшими творениями Ван Гога и Тициана, а в чем-то даже превосходили их. Ни одна из крупнейших художественных выставок мира не обходилась без его полотен. Человек стал немыслимо богат. Гениальные картины мгновенно раскупались на престижных аукционах «Сотбис» и «Кристи», оседая в частных коллекциях. Утлая квартирка в рассыпающемся от времени доме сменилась на просторное двухуровневое жилище недалеко от центра города. Оно было оснащено большой мастерской и просторным балконом на самом верху современного небоскреба, с высоты которого открывался ошеломляющий вид на неустанно пульсирующее сердце гигантского мегаполиса.
Художник стал настолько знаменит, что любой представитель богемного общества почитал за честь иметь мастера кисти и кудесника палитры в тщеславном списке своих знакомых.
Однажды на одной из званых вечеринок, в полутёмном зале уютного ресторанчика, художник отдыхал от творческих трудов. Он сидел у стойки бара, гоняя соломинкой прозрачные кубики льда по дну хрустального бокала с остатками коктейля, отрешённо уставившись в пустоту. Наверное, в его голове зарождались образы новых творений, а может, человек думал о чем-то другом, совершенно постороннем. Кто знает?!
Небольшая группа музыкантов в белых смокингах расположилась в глубине маленькой эстрады. Звучала ненавязчивая музыка. В широком окне, за тюлевой вуалью, утопая в неоновых красках наружной рекламы, кружились первые лепестки зарождающегося снегопада.
Вдруг будто молния с небес встряхнула сознание захмелевшего мужчины. Он вздрогнул и мигом протрезвел. Его испугал голос. Знакомый голос! Он различил бы его из миллиона похожих голосов. Эти тембр и благозвучность были уникальны. Лирическое сопрано, едва касаясь слуха, доносилось со стороны эстрады. Художник осторожно, словно опасаясь спугнуть присевшую на плечо бабочку, обернулся.
На низенькой сцене, с серебристым микрофоном в руке, стояла ослепительно рыжая девушка. Её красное искрящееся платье высоким разрезом дразнило подвыпивших мужчин, а глубокое декольте подчёркивало выразительные формы прелестной дивы. Художник оставил стойку и направился к эстраде, пробираясь меж столиков под тихий шёпоток потрескивающих свечей.
Когда он достиг сцены, певица уже закончила выступление. Она спускалась в зал по зеркальным ступеням, придерживая подол платья. В тот миг, когда нога девушки коснулась мраморной поверхности пола, каблук её туфельки скользнул в сторону. Казалось, падения не избежать! Находясь рядом, художник изловчился и подхватил оступившуюся девушку. Он обнял ее за талию и прижал к себе. Их взгляды встретились. Они находились совсем рядом – лицом к лицу. К его щеке прикасался рыжий локон её дивных волос. А запах! Он был неповторим. Похожий аромат художник ощутил только однажды, когда нашёл ту самую перчатку, круто перевернувшую всю его жизнь (в эти минуты она дожидалась художника дома, как верная жена).
- Кто ты? – тихо спросил мужчина, ослабив объятия.
- Я женщина твоей мечты, – шепнула рыжеволосая красавица и, озорно улыбнувшись, выскользнула из его рук.
Мужчина понял, что ошибся. Голос, действительно, оказался очень похожим на тот, о владелице которого он всегда вспоминал с содроганием.
- Постой! Нам нужно поговорить, – сказал художник, пытаясь найти повод, чтобы ещё хоть на миг задержать девушку.
- Когда-нибудь потом. Сейчас за столиком меня ждут друзья.
- Но где я смогу тебя найти? – художник был настойчив. Пытаясь удержать красотку, он взял ее под локоть.
- Я буду петь весь вечер.
- Тогда позволь мне сегодня проводить тебя.
- Боюсь, что сегодня уже скоро превратится в завтра. И наступит ночь. А по ночам разумные люди, как известно, спят…
- Я плохо сплю, – произнёс мужчина, освобождая её руку. «Я всё равно тебя дождусь», – сказал себе он и направился в сторону барной стойки.
Художник добился своего. Он дождался окончания вечеринки и проводил певицу, расставшись с ней у порога её квартиры.
Так они познакомились. Встречи стали частыми. Они проходили в отелях, кемпингах, иногда у неё в квартире, но ни разу художник не пригласил девушку к себе домой. Однажды он сделал своей возлюбленной необыкновенный подарок – изумительное кольцо. Оно было инкрустировано платиной по золоту и увенчано редким дымчатым бриллиантом.
Восхитившись подарком, она спросила: – Любимый! Когда ты пригласишь меня к себе домой? Мне очень хочется посмотреть на твои новые картины, увидеть, как ты работаешь. А, может, ты женат? Может, наши встречи для тебя всего лишь мимолётный флирт?
- Ну что ты, милая! – мужчина не знал, что ответить. – Просто у меня там полный разгром. Холостяцкий бедлам. Совсем нет времени разобраться и навести порядок.
- Так давай я тебе помогу!
- Нет нужды затруднять себя такими пустяками. Я справлюсь сам. Потерпи немного. Всему своё время!
Но его возлюбленная оказалась очень любопытной и нетерпеливой (впрочем, как и многие женщины). Она решила прийти к нему неожиданно – как снег на голову. Ведь не выгонит же он ее, в конце концов. Благо она знала, где он живёт.
Зимним непогожим вечером, после организации одной из выставок, художник возвращался домой. Он шел, кутаясь в меховой воротник, размышляя о жизни и своей главной проблеме – перчатке.
Там где рельсы метро выходят на поверхность земли, мужчина ненадолго задержался. Он стоял, наблюдая за мелькавшими огоньками поезда, и думал: «А может, плюнуть на всё и уехать куда-нибудь далеко-далеко, на край земли – в ледяные пустыни или знойные джунгли. Но… разрешит ли это ситуацию? Ведь нечисть вездесуща». И одна фраза из самого первого разговора с перчаткой отдавалась в его голове ритмичным стуком колёс проносящихся рядом вагонов: «НЕ ПОСМЕЕШЬ ЖЕНИТЬСЯ… НЕ ПОСМЕЕШЬ… НЕ ПОСМЕЕШЬ».
Добравшись до своей квартиры, художник снял верхнюю одежду, переобулся в домашние туфли и отправился в мастерскую. Устроившись в зелёном кресле, недалеко от трехного мольберта, он включил торшер. Голубоватый свет, скользнув по ламинированному паркету, засиял млечной дорожкой, разбавив чернила тьмы во всех углах помещения.
Откинувшись на мягкую спинку, человек задумался. Призрачная тень мелькнула возле приоткрытой двери. Это была перчатка. Она притаилась в глубине мастерской и долго наблюдала за мужчиной, читала его мысли, отслеживала ход рассуждений.
Но художник был неглуп. Он научился скрывать потаённые мысли в самых дальних уголках своего сознания. Всякий раз, приходя домой, художник включал виртуальный тумблер на панели своего разума. Человек старался думать только о тех вещах, значение которых не могло повредить ему, если ведьма вдруг решит покопаться в его голове. Вот и сейчас он сидел, размышляя о деталях и эскизах своей новой картины. Перчатка тщетно пыталась пробиться сквозь неприступную стену его подсознания. Она как всегда неожиданно выплыла из темноты и предстала перед отсутствующим взглядом мужчины. Он не испугался, как бывало прежде. Художник давно привык к неожиданному появлению перчатки и отреагировал только тем, что повернулся в другую сторону и продолжил размышления.
- Дорогой! Ты меня совсем не замечаешь. А ведь я для тебя так стараюсь. В доме всегда порядок. На твоём счете много денег. А где благодарность?
- О какой благодарности ты говоришь?! – не сдержался мужчина. – Может, купить манекен и надеть тебя на его пластмассовую руку? Как можно отблагодарить «дерматиновую рукавицу»?
- Твои слова можно расценить как оскорбление? Ты хочешь меня разозлить? – вспылила перчатка.
Художник хотел выпалить что-нибудь более дерзкое, но сдержался, вспомнив, с кем имеет дело.
- Что ты! Я и не думал тебя оскорблять, – примирительно сказал он. – Просто хотелось бы, в конце концов, узнать, с кем уже два с лишним года я живу в одном доме?
Где-то в недрах квартиры часы пробили полночь.
- … Хорошо, – чуть помедлив, произнесла перчатка. – Я расскажу тебе эту печальную историю о себе и о том, что со мной произошло, – она скользнула художнику на плечо и на время замолчала.
Комнату объяло безмолвие. Но тишина была не полной, а какой-то сыпучей. Казалось, ведьма через сито просеивает песок времени, пытаясь отыскать нужные песчинки, хранящие память о давно минувших днях.
Наконец она шевельнулась, и повествование началось.
В небольшой стране на окраине средневековой Европы во времена Святой Инквизиции и охоты на ведьм появилась на свет девочка. Её от рождения огненно-рыжие волосы удивляли соседей и восхищали домочадцев. Очаровательное дитя. Она родилась в семье крупного землевладельца. Мама девочки умерла при родах, и ответственность за воспитание ребёнка легла на плечи отца. Поместье находилось в дивном краю, затерянном среди живописных холмов.
По соседству, на широком взгорье, покуривая печными трубами кузниц и мастерских, раскинулся город. На его центральной площади возвышался готический храм, воздвигнутый среди витиеватого лабиринта узеньких улочек. Черепичные крыши домов пестрили потемневшими заплатками.
Предместье вплоть до дальних холмов утопало в виноградниках. Изумрудными грядами они кочевали по возвышенностям и упирались на юге в скалистые горы, а на севере – вплотную подбирались к старому лесу.
На восток виноградник простирался не так далеко. Его ограничивала река. Рождённая водопадами в глубине скалистых гор, петляя среди холмов, она убегала на запад к самому горизонту, где, подпирая дозорными башнями поднебесье, высился графский замок.
В низине, на речном перекате, неутомимо вращалось большое колесо водяной мельницы. Медленно поворачиваясь, оно врезалось широкими лопастями в бурлящие потоки, жалобно поскрипывая древним механизмом. Рядом с мельницей расположился большой дом, выложенный из серого камня и покрытый бурой черепицей. Там жил мельник со своей многочисленной семьёй. Чуть ниже по течению через реку перекинулся каменный мост, соединив город с процветающей провинцией.
Время двигалось неторопливым всадником. Жаркие летние месяцы сменялись промозглыми зимними днями. Вода в реке разрушила не одно колесо старой мельницы, а деревья в садах обзавелись множеством новых ветвей.
Дочка землевладельца – маленький нежный ангелочек – превратилась в красивую молодую девушку. Её прекрасные рыжие волосы с возрастом немного потемнели и приобрели каштановый оттенок. У неё появились подруги. Девушки часто приходили к реке и подолгу стояли на старом мосту, наблюдая, как вода, закручиваясь в водовороты, разбивается о каменные опоры. Им нравилось разглядывать прохожих и сплетничать, озорно посмеиваясь в ладошки.
Но самым обожаемым занятием рыжеволосой девушки была верховая езда. В день совершеннолетия отец подарил ей прекрасного коня – белого, как снег, и горячего, словно пламя. Подобного скакуна не знала округа.
Частенько подруги садились на коней и уносились прочь от старого города. Прекрасные амазонки удалялись в бескрайние просторы вдоль кудрявых виноградников, мимо глазеющих крестьян, оставляя за собой лишь пыль, взвихряющуюся под копытами разгоряченных лошадей.
У девушек были свои излюбленные места. Нередко подруги отправлялись к таинственному лесу, считавшемуся непроходимым. Спешившись на одной из полян, не углубляясь в дебри, они лакомились ягодами, веселились и, забыв про всё на свете, растворялись в круговороте девичьих забав.
Иногда подруги отправлялись к скалистым горам. Следуя вдоль петляющего русла реки, они проносились на резвых скакунах по самому берегу, обдавая радужными брызгами зазевавшихся рыбаков.
В тени величавых гор притаилось озеро. Ночью в нём отражались звезды, временами падая в его прозрачные воды, а днём любовались собой облака. Окрестные скалы слезились водопадами. Можжевеловые заросли чередовались с безжизненными каменистыми пустырями.
В жаркие дни подруги любили купаться вблизи одного из водопадов, подставив обнажённые тела под прохладные ниспадающие струи. Это место находилось так далеко от города и дорог, что девушки могли часами плескаться в воде, не беспокоясь, что их застанут за этим занятием.
Но как-то раз двое молодых людей, скитаясь по окрестностям графства, ненароком забрели в эти края. Они остановились у озера, чтобы напоить уставших лошадей и передохнуть. Услышав голоса резвящихся девушек, молодые люди незаметно подкрались к ним, притаились в зарослях и долго наблюдали за обнажёнными озорницами.
Одним из юношей был не кто иной, как единственный сын старого графа. Второй приходился ему кузеном. Графскому отпрыску очень понравилась рыжеволосая девушка. Дождавшись, когда амазонки, вдоволь нарезвившись, помчатся домой, братья поспешили следом. Так они узнали, где живёт рыжеволосая красавица.
Вернувшись в замок, графский сын отправился к отцу. Он рассказал ему о своей прогулке и о прекрасной девушке, чья красота покорила его сердце.
Молодой граф был серьёзно болен. С детства он страдал падучей болезнью. Часто во время приступов парень разбивался в кровь. Доктор подолгу залечивал его раны и кормил пилюлями. Врачи и знахари говорили старому графу, что, скорее всего, болезнь отступит или вовсе пройдёт, если юноша женится на спокойной девушке и будет избегать стрессов и волнений. Старик задумался. Он задался целью подобрать подходящую жену для своего наследника. Но беда в том, что сыну никто не нравился, и родитель находился в постоянном ожидании чуда. Только чудеса в данном случае оказались бессильны, и вот почему. Старый граф слыл в округе колдуном. Местные жители его побаивались, приписывая старику всевозможные нечистые поступки. В народе ходили слухи, что он занимается колдовством и алхимией. Говорят, в тёмные ночи чародей серым филином вылетает из окна высокой башни и парит над городом, высматривая всё и вся. Ночная птица спускается во дворы горожан, подкрадывается к раскрытым окнам и подслушивает их разговоры. С тем, кто о нём отзывался нелестно, случалась беда. Беспричинные болезни и пожары в округе были не редкостью. Некоторые люди так и считали, что знатный старик – самый настоящий колдун, если не сам дьявол! Но доподлинно этого знать не мог никто. С другой стороны, молва не возникнет на пустом месте, и во всём этом было что-то непонятное, бесовское.
Как бы то ни было, граф оказался не в силах укротить недуг своего чада и надеялся только на докторов.
Разговор с наследником порадовал его. В душе отца затеплилась надежда, что сын наконец женится и всё переменится коренным образом. К тому же девушка происходила из богатой и знатной семьи, и этот брак мог стать неплохой партией для его ребёнка.
Неделю спустя после случая на озере граф отправил отцу рыжеволосой девушки послание. В нём он настоятельно просил его вместе с дочерью посетить замок. Он недвусмысленно намекнул о причине сего приглашения. Землевладелец в тот же день позвал к себе дочь, и они долго разговаривали.
Не так давно, во время очередной прогулки с подружками к каменному мосту, рыжеволосая девушка познакомилась с приятным юношей. Он оказался сыном мельника. Молодые люди очень понравились друг другу. С тех пор они считали часы и минуты до очередного свидания. По вечерам влюблённые убегали вдвоём на дальние виноградники, где подолгу лежали под спелой лозой, смотрели на звёзды и разговаривали. Они мечтали о будущем, о том дне, когда священник и господь навечно свяжут их сердца и души брачными узами.
Сын мельника хорошо рисовал и умел слагать неплохие стихи. Одну из своих картин он подарил возлюбленной. Каждое утро, просыпаясь и открывая глаза, она любовалась его творением, украсившим розовую стену её уютной спальни. Доставая из тайника свой дневник, красавица по многу раз перечитывала посвящённые только ей поэтические строки.
Когда девушка узнала о приглашении в замок, она сначала наотрез отказалась от поездки. Но отец сумел переубедить её. Он уверил дочь в том, что отказ от приглашения могут расценить как оскорбление, а наживать себе таких врагов неразумно. Старый граф приходился дальним родственником самому королю, и такого рода конфликт мог не лучшим образом повлиять на их дальнейшую жизнь. Вскоре, погожим летним днём, к дому землевладельца подъехала графская карета с золочёным вензелем на двери.
Немногим позже отец и дочь с волнением ступали по дубовому полу одного из залов старого замка. Дневной свет, проходя сквозь мозаичные окна, насыщался красно-сине-зелёными красками и ложился на каменные стены и янтарные панно расплывчатыми мазками. Справа от входа возвышался широкий стол, сервированный в лучших традициях средневековья.
После роскошного обеда, когда разомлевшие родители погрузились в стариковские беседы, графский сын предложил гостье осмотреть замок и его достопримечательности. Молодые люди с радостью покинули каменное помещение и отправились на свежий воздух. Графский сын долго водил девушку по территории цитадели. Они проследовали по оранжерее, восхищаясь красотой чудесных орхидей. Побывали в бесконечных подвалах, где в массивных бочках зрели терпкие вина. Огромная библиотека поразила воображение начитанной девушки, а загадочная лаборатория старого графа, куда они проникли тайком, привела в восторг сверкающими колбочками, змеевиками и диковинными штучками. Затем молодой человек предложил спутнице забраться на стену замка, чтобы увидеть, как выглядит графство с высоты исполинской крепости. Они поднялись по крутым ступеням на самый верх восточной башни и, приникнув к широким бойницам, замерли, будучи очарованными открывшимся видом. У девушки перехватило дыхание. На такой высоте она была впервые, и ей вдруг показалось, что её сознание и мысли сейчас закружатся, как водоворот в быстрой реке, а душа отделится от тела и улетит прямо с башни в бесконечные дали. Постепенно девушка привыкла к новым ощущениям и стала рассматривать открывшуюся панораму. Далеко внизу зеленели виноградники. На подёрнутых желтизной полях суетились крестьяне, казавшиеся маленькими чёрными буковками на пёстрых страницах бескрайней нивы. Далеко, почти у горизонта, едва прорисовывались очертания городского храма, где она исправно молилась, посещая церковные богослужения.
Девушке вдруг отчего-то стало грустно и очень захотелось домой. Но сначала нужно было разрешить проблему, возникшую на пустом месте и застрявшую «словно кость в горле». Пообщавшись с графским сыном, девушка поняла, что человек он незлой и застенчивый. Скорее всего, он поймёт её и не станет настаивать на помолвке. Наконец она собралась с мыслями и рассказала молодому графу о своей любви к сыну мельника и о том, что мечтает выйти за него замуж. Сделав это, девушка подняла голову и заглянула в глаза юноше. Беда пришла неожиданно – как крик ночной птицы среди сонной тишины. Молодой человек переменился в лице. Его руки затряслись. Он неестественно запрокинул голову. Изо рта вырвалась белая пена. Ошеломлённая девушка сильно испугалась и, испустив пронзительный крик, упала без чувств. Перепуганные стражники, цепляясь друг за друга звенящими доспехами, бросились наверх по лабиринтам узких каменных проходов в направлении растаявшего возгласа. Тем временем эпилептик, потеряв над собой контроль, повалился в проём пушечной бойницы. Он бился в судорогах и, упираясь ногами в ребристые стены амбразуры, медленно, но неумолимо, продвигал своё тело навстречу неминуемой гибели. В тот момент, когда подоспевший стражник протянул руку, чтобы вызволить парня из каменного зева, юноша неожиданно выгнулся всем телом и, оттолкнувшись от выступа, сорвался вниз. Он распрощался с жизнью у подножья родового замка, окропив смертельным багрянцем взгорбленные спины серых валунов.
После этой трагедии старый граф разразился всеми проклятиями, на которые был способен обезумевший в горе колдун. Он наслал великую порчу на бедную, ни в чём не повинную девушку и на могиле сына поклялся именем дьявола отомстить за смерть единственного наследника, обвинив во всём случившемся только её.
Жизнь продолжалась, но для дочери землевладельца она круто изменилась не в лучшую сторону. Бедняжка тяжело переживала, сожалея о случившемся в замке. Вскоре неожиданно заболел, а затем и умер сын мельника. Это стало большой трагедией для любящей девушки. Но то, что произошло после, не вписывалось в рамки реальности и здравого смысла. Бедняга стала замечать – всё, к чему бы она ни прикоснулась, непременно меняло свою сущность. Если дотрагивалась до цветка – растение тут же увядало. Погладив домашнего пса, на утро она обнаружила его мёртвым. У её отца внезапно случился удар. Вот уже несколько дней он лежал недвижим. Сердобольная дочь винила во всех бедах только себя. Наконец она дала себе слово не дотрагиваться ни до чего живого и стала неукоснительно соблюдать это правило. Девушка забыла подруг. Стала жить как затворница и начала всерьёз задумываться о монашеском уединении.
Она горевала по своей умершей матери и нередко в молитвах взывала к ней о помощи. Мать приходила к несчастной дочери в её снах, и они подолгу беседовали, витая в облаках возле чудесных врат небесной обители. После этих грез девушка просыпалась счастливой и отдохнувшей. Жизнь уже не казалась ей такой пропащей, а в душе снова вспыхивали искорки надежды и веры в то, что все, в конце концов, наладится и беды умчатся в безвозвратную даль.
Однажды затворница решилась выйти в город, пройтись по знакомым улицам и исповедаться в храме, который так давно не посещала. На главной площади, где в воскресный день собралось множество горожан, внимание девушки привлекла толпа людей, скучившихся вокруг седого безликого шарманщика. Молод шарманщик или стар, толст или худ – определить было невозможно, так как лицо его до самых глаз скрывала засаленная повязка, а туловище укутывал длинный зеленый плащ.
Возле ног комедианта на полосатом коврике крутилась облезлая обезьяна. Она исполняла мудрёные трюки под заунывные звуки ветхого инструмента. Протиснувшись сквозь скопление зевак, девушка стала с улыбкой наблюдать за комическим представлением. Неожиданно обезьяна прервала выступление. Она пристально уставилась на нового зрителя и, оскалив свои жёлтые зубы, злобно закричала. Пронзительный вопль перешёл в истерический смех. Этот хохот казался таким громким и неестественным, что девушка, дабы не оглохнуть, прикрыла ладонями уши, опустила голову и зажмурилась. Когда она вновь посмотрела перед собой, мерзкая тварь как ни в чём не бывало продолжала кривляться и гримасничать в угоду глазеющей толпе.
Девушка решила, что всё произошедшее ей пригрезилось, и виной тому нервные переживания, тяготившие её последнее время. Иначе люди по-другому бы отреагировали на случившееся.
Затем её взгляд задержался на облепленных дорожной грязью длинных полах плаща загадочного шарманщика. Они спускались до самой земли, и когда комедиант в очередной раз повернулся, чтобы поклониться в ответ на аплодисменты зрителей, плащ слегка приподнялся, и девушка мельком увидела ноги владельца обезьяны. Ступней, как и самой обуви, под плащом не оказалось. Вместо этого в землю упирались два уродливых обрубка, туго затянутые в затёртые до дыр кожаные мешочки. Без сомнения, это были копыта, а их владелец, наверняка, – сам дьявол! И когда девушка подняла голову, чтобы рассмотреть глаза незнакомца, их взгляды встретились. В его зрачках на миг вспыхнул ослепительный свет. Словно бриллиант сверкнул отшлифованной гранью. В то же мгновение девушка почувствовала чью-то руку, осторожно спускавшуюся в карман её платья, где лежал гобеленовый кошелёк. Это был молоденький беспризорник, одетый в жуткие лохмотья, грязный и босой. Девушка ловко схватила незадачливого воришку за шею. В ту же секунду раздался душераздирающий вопль, подобный тому, что прозвучал недавно из пасти злобной обезьяны. Чтобы мошенник не вырвался, она схватила его за руки и сильно сжала запястья. На его крики собрался народ со всей площади. Толпа обступила место происшествия, шумно галдя, словно стая ворон, и возмущаясь беспредельной наглостью юного плута. Неожиданно крик прервался, и люди уставились на мальчика. На глазах у всех его руки стали покрываться отвратительными водянистыми пузырями, которые, лопаясь, расползались по телу краснеющими воспалёнными язвами. Лицо подростка вдруг почернело, и он бездыханным рухнул на булыжную мостовую, выскользнув из ослабшей девичьей хватки мерзким слизистым угрём. Наступившая тишина продержалась недолго. Через мгновение среди горожан, словно возглас глашатая, прозвучало страшное слово – «ведьма». И в один миг его подхватила вся толпа.
Через некоторое время несколько стражников, следивших за порядком на городской площади, уже вели бедную девушку к мрачному зданию, где располагался трибунал Святой Инквизиции. Они шли быстро, брезгливо подгоняя её длинными копьями, выдерживая безопасную дистанцию. Судьи не стали долго церемониться с ведьмой. Посоветовавшись, они вынесли ей страшный приговор: «Сжечь на костре». Но старый граф остался недоволен столь «мягким» наказанием. Хотя суд Святой Инквизиции не подчинялся местным правителям и вельможам, он всё же прислушивался к их мнению. Учитывая пожелания графа, приговор был ужесточён, и главный судья повелел сначала четвертовать ведьму, а уже потом бросить её останки в огонь. Но злопамятный колдун не успокоился и на этом. Чародей придумал более страшное наказание. После четвертования девушки он приказал своему слуге тайно выкрасть отсечённые руки мученицы и принести их к нему в замок. Затем велел одному искусному мастеру снять с них кожу и сделать добротные перчатки: – Они должны быть непременно рыжими, в тон волос этой змеи, – распорядился старик: – А оставшуюся плоть немедленно сжечь в раскалённой печи.
Спустя несколько дней пара красивых рыжих перчаток лежала на столе перед старым графом в ожидании своей участи. Гнусный колдун долго ворожил над тем, что осталось от бедной девушки. Он читал заклинания, не раз окроплял перчатки всевозможными зельями и с помощью потусторонних сил вызвал душу умершей, повелев ей отныне прибывать в этих двух кожаных предметах. Когда же старик завершил свой страшный ритуал, ясное доселе небо над замком внезапно закрыли свинцовые тучи, а в почерневших небесах затрепетали огненные стрелы, оглушая округу могучими громовыми раскатами. Подойдя к раскрытому окну, некромант последний раз посмотрел на перчатки, плюнул на них и выбросил с высокой башни, предав порыву налетевшего ветра.
Закончив рассказ, перчатка вздрогнула на плече у художника. Ему даже показалось, что она заплакала, издавая негромкие всхлипы, но это были всего лишь воздушные пузыри, бегущие тонкой струйкой в глубине уютного аквариума. Она тихо соскользнула с плеча мужчины на письменный стол и снова замерла в ожидании вопросов.
- Действительно, печальная история, – промолвил художник. – Но что же случилось потом?
- Затем произошло очень много событий, и я не стану тебе о них рассказывать, так как на это могла бы уйти целая уйма времени.
- Но мне всё же интересно, куда ты попала, после того как граф выбросил тебя из окна замка? Где вторая перчатка? Вас же было две?
- Да, действительно, нас было и остаётся две. Разные судьбы, но одна душа.
- Разве так бывает?
- Как видишь, это есть. Мы существуем в разных измерениях. Одновременно. Я здесь, но я и там. Тут у меня одно предназначение, а там – совершенно другое, никак не сравнимое с этим. Я надеюсь, ты не сомневаешься в существовании иных измерений?
- После нашей встречи я уже во многом перестал сомневаться и готов поверить во всё что угодно, – художник вздохнул и откинулся на спинку кресла. – И что… вы больше никогда не были рядом?
- Почему же, иногда мы встречаемся. Это происходит в те минуты, когда одной из нас угрожает опасность. Если это вдруг случается, то мы мгновенно оказываемся рядом. Пространство для нас ничто.
- Если судить по твоему рассказу, ты была доброй и милой девушкой. Откуда тогда эта злость, нетерпимость к людям, жестокость? Я помню тех инкассаторов, которых ты лишила жизни.
- Я многих погубила на своём веку. Отчасти теперь это моё предназначение в данном мире. Но в душе я всё та же – добрая рыжеволосая девушка. Только порой наступают минуты, когда мной овладевает слепая ярость. Будто дьявол начинает руководить моими действиями. В такие моменты я становлюсь непредсказуемой в своих поступках, и тогда непременно жди беды, – она на мгновение замолчала, затем осторожно добавила: – Вот и сегодня я сделала нечто такое, о чём теперь сильно жалею.
- Что же это? – мужчина боязливо посмотрел на перчатку.
- Поднимись на второй этаж, пройди в ванную комнату, и ты всё увидишь сам.
Художник как ошпаренный вскочил с места, сдвинув в сторону массивное кресло и, предчувствуя нечто непоправимое, рванулся по винтовой лестнице наверх.
Добежав до комнаты, где находилась большая джакузи, человек приоткрыл дверь в неосвещённое помещение и остановился, не решаясь войти. Постояв несколько мгновений, он нащупал выключатель и нажал на клавишу.
Картина, представшая перед его глазами, могла поразить и привести в ужас любого, даже самого стойкого человека с железными нервами. Посреди широкой, некогда белой ванны стоял больших размеров чёрный пластиковый мешок, а всё пространство вокруг него, включая высокий потолок, было обильно заляпано кровью. В углу за дверью валялся широкий разделочный нож. От засилья красного цвета художник зажмурил глаза и на мгновение застыл, чтобы не потерять сознание. Затем, с трудом взяв себя в руки, он осторожно приблизился к зловещему мешку и расправил его горловину.
- Нет! Только не это! – в отчаянии воскликнул он.
Окровавленный мешок оказался доверху набит кусками обветренного мяса. В этом месиве вдруг что-то сверкнуло. Глаза художника вмиг наполнились слезами. Он рухнул на колени, упёршись лбом в холодный кафель, и глухо разрыдался. Художник узнал вещь, которая излучала леденящий блеск, – дымчатый бриллиант!
- Ты расстроен, милый? – услышал он сочувствующий голос перчатки у себя за спиной.
- Расстроен?! – задыхаясь от негодования, закричал художник. – Ты спрашиваешь, расстроен ли я?! Да я тебя ненавижу! Будь ты проклята!!!
- О-о-о, дорогой! Меня столько раз проклинали, что я к этому давно привыкла. Но ты сам виноват в том, что произошло. Ведь это не я нарушила наш договор. Зачем ты стал встречаться с этой женщиной? Тебе было известно, к чему это может привести, но все-таки ты пошёл на такой шаг. Значит, ты убил её! И вина в её гибели лежит только на тебе.
- Не было никакого договора. Ты меня ко всему принудила, – сказал художник, повернувшись к убийце. – Если бы я не стал выполнять все то, что ты велела, я давно был бы мёртв.
- Возможно… но ты с удовольствием пользовался теми благами, которые я тебе предлагала и ни разу не отказался от чего-либо. Значит, ты принял мои условия.
Художник поднялся на ноги, оперся рукой о стену и замолчал. «А ведь она права! – размышлял он. – Во многом виноват я сам, и за всё рано или поздно нужно платить. Но это не повод лишать жизни ни в чём не повинного человека! По большому счёту, наверняка, все было подстроено с самого начала, – он попытался вспомнить тот вечер. – Черт меня дёрнул поднять эту перчатку. Но я знаю, что делать. Да-да, я знаю».
Художник вышел из жуткого помещения, отстранив парящую в воздухе ведьму, и отправился в свой кабинет, где заперся на ключ и пробыл в одиночестве некоторое время. Далеко за полночь замок в двери щёлкнул, художник вышел и направился в прихожую. Там он облачился в пальто, переобулся и позвал перчатку.
- Ты уже не сердишься на меня, дорогой? – произнесла она, медленно выплывая из-за угла. – Зачем ты оделся? Уже так поздно! Куда ты собрался?
- Я смирился со своим горем, – бесстрастно произнёс мужчина. – Того, что произошло, не исправить. А сейчас мне нужно кое-что тебе показать, и это очень важно. Может, тогда ты от меня отвяжешься.
- Но почему в такой час? Не лучше ли подождать до завтра?
- Идти туда лучше ночью, когда люди спят. Я же не хочу, чтобы меня увидели со своей летающей подружкой какие-нибудь зеваки. Ты ведь понимаешь?
- И что это за таинственное место?
- Почему таинственное? Честно говоря, я не хочу сейчас посвящать тебя в подробности. Считай данную прогулку сюрпризом. Ты же мне делала сюрпризы. И не раз! Я уверен, что ты об этом не пожалеешь.
Человек протянул руку, и перчатка, немного помедлив, словно в чем-то сомневаясь, улеглась к нему на ладонь.
- Хорошо. Ты заинтриговал меня. Я люблю сюрпризы.
Художник положил её в карман пальто и захлопнул за собой входную дверь.
Старые часы над заводской проходной показывали четверть второго. Как давно он здесь не был. Внешне всё осталось прежним: тот же высокий забор с протянутой по периметру колючей проволокой, те же коричневые двери, только выкрашенные свежей краской, и неизменно серое ступенчатое здание, упирающееся в ночное небо длинными стволами почерневших труб. Сколько лет он отработал на этом предприятии художником-оформителем и не вспомнить. Здесь его ценили. Оформление стендов, создание стенгазет, изготовление плакатов – всё это входило в обязанности мастера. Даже надписи, которые до сих пор красовались у входа на территорию завода, – дело его рук.
Но главная гордость художника – расписанная стена заводской столовой, на которой мастер изобразил тайную вечерю Христа Спасителя в окружении своих учеников. Сначала директор завода был против такой росписи, сюжет которой явно не вязался с интерьером рабочей столовой, но, увидев красоту и точность, с которой художник сумел передать дух времени и достоверность знаменитого творения Леонардо, разрешил оставить всё как есть.
Подойдя к турникету, мужчина негромко постучал по стеклу, за которым в полудреме томился вахтёр, и жестом попросил его выйти из своей каморки. Пожилой человек нехотя поднялся из-за стола и направился навстречу ночному гостю.
- Это вы? – дружелюбно произнёс он. – Что-то вас давненько не было в наших краях. Наверно, зазнались. Я слышал, вы разбогатели, стали знаменитым. Это правда?
- Что есть, то есть, – смутившись, ответил художник. Он не ожидал увидеть здесь старого знакомого. – Думал, вы на пенсии, а, смотрите-ка, ещё в строю и выглядите молодцом, – он на мгновение вспомнил время, когда пожилой вахтёр по утрам пропускал его через заводскую проходную, как иногда разговаривал с ним перед уходом домой, а порой одалживал старику немного денег.
- А как же? Жить-то надо. На одну пенсию сегодня не протянешь, – старик сплюнул и играючи крутанул вертушку турникета. Металлическая рамка с противным писком сделала несколько оборотов и остановилась.
- А вас-то что сюда привело в такой час? – вахтёр с любопытством взглянул на художника.
- Дело в том, – произнёс ночной гость. – Сегодня утром я улетаю в другую страну, и мне хотелось бы забрать некоторые вещи, которые я оставил в своём кабинете и не успел взять, когда увольнялся с работы. Они мне просто необходимы. (Схитрил художник).
- А почему ночью? – с недоумением произнёс вахтер. – Что, днём зайти времени не хватило?
- Честно говоря, я про это совсем забыл, а сейчас… скоро самолёт, и вдруг как осенило. Может, пропустите меня по старой памяти. Я мигом – одна нога здесь, другая там, – художник улыбнулся и заискивающе заглянул старику в глаза.
- Вообще-то, сами знаете, не положено, но вас, так и быть, пропущу – в виде исключения. Только быстро, а то вдруг какой проверяющий! – вахтёр снял один из ключей, висевших на доске рядом со столом, и протянул полуночнику. – Куда идти-то, не забыли?
Художник двигался быстрым шагом по расчищенной от снега дорожке в направлении литейного цеха. Полная луна, путаясь в ветвях промерзших лип, сопровождала его печальным взглядом. Яркие звёзды нет да и падали с ночного неба искрящимися слезами, оставляя за собой длинные, быстро исчезающие линии.
Подойдя к двери, над которой висела табличка с надписью «Литейный цех», он остановился. Ещё раз взглянув на звёздное небо, художник взялся за дверную ручку.
Полумрак внутри строения нарушался лишь мерцанием люминесцентных ламп дежурного освещения да маревом раскалённого металла над широким жерлом плавильной печи. Хрупкую тишину разбавлял монотонный гул водяных насосов и ненавязчивая песенка вентиляционной вытяжки.
Процесс плавки металла на заводе давно автоматизирован, и людей в ночном цехе не было, если не считать нескольких полусонных операторов, находившихся в отдельной комнате и следивших за приборами, управлявшими ходом работ.
Пройдя в дальний конец цеха, художник поднялся по металлической лестнице на самый верхний ярус высокой железобетонной конструкции и, ступив на широкую платформу, остановился, чтобы осмотреться. С такой высоты всё производство выглядело как на ладони. Со стороны входа, на широкой площадке, возвышались промышленные станки, казавшиеся спящими чудовищами в ночной полутьме. Недалеко от художника над горловиной печи, где потрескивал раскалённый металл, располагался большой контейнер, доверху наполненный ломом, готовым к переплавке. Из контейнера выглядывало множество металлических деталей и вещей, давно отживших свой век. Человек разглядывал эту кучу, что-то искал. Среди прочего хлама художник заметил на краю железного ящика толстую цепь. Свисая с бортика, она заканчивалась острым крюком. Другая сторона цепи крепилась к большому чугунному ядру, покоящемуся на обрезке ржавого швеллера. Это необычное приспособление напоминало древние кандалы, где вместо запорного кольца находился замысловатый крючок.
«Это как раз то, что нужно», – подумал художник и подошёл к контейнеру. Он оказался прямо над пылающей бездной.
Мужчина опустил руку в карман и достал томившуюся там спутницу.
- Что это, милый? – спросила она, едва выбравшись из заточения. – Куда мы пришли? – это всё, что успела произнести ведьма.
Художник что было сил сжал её в ладони и, схватив свисающий крюк, продел его в манжету перчатки и рванул на себя. Раздался треск рвущейся плоти. Поражённая жертва начала неистово извиваться на крючке, словно изворотливая рыба, не желавшая просто так сдаваться хитрому ловцу.
Человек с трудом вытащил из контейнера ржавое ядро и, словно натренированный атлет, запустил его вниз, прямо во чрево раскалённой печи. Художник стоял и наблюдал, как чугунный шар медленно, но неотвратимо приближается к неспокойной поверхности огненной ванны, утягивая за собой ржавую цепь с извивающейся на ней ведьмой. Раздался сильный всплеск, и едва перчатка соприкоснулась с раскалённым металлом, произошла яркая вспышка, обернувшаяся тотчас огненным бесом. Он повизгивая заметался по жгучей поверхности преисподней, после чего, забравшись на верхний выступ печи, спрыгнул на бетонный пол и, петляя меж станков, скрылся из виду, оставив за собой лишь огненный угасающий шлейф.
Изумлённый человек ещё долго стоял, отрешённо уставившись в пылающий омут, пока его глаза не заболели от потоков обжигающего воздуха, и он отшатнулся.
- Ну вот и всё! – устало произнёс художник. – Теперь я свободен… и снова одинок.
Собираясь уходить, он сделал шаг, но в ужасе замер. Прямо перед ним на расстоянии вытянутой руки парила перчатка, зловеще подрагивая всем своим существом.
- Левая?! Но как?!
- Милый. Зачем ты это сделал? – с сожалением произнесла она. – Ты, действительно, думал, что от меня так легко избавиться? Ты думал – думал – думал…
Это слово нарастающим эхом заметалось под сводами здания, отражаясь от балок и перекрытий. Звук усиливался со страшной силой. Когда художник почувствовал, что его барабанные перепонки вот-вот лопнут, шум оборвался. Коварной змеёй зашипела тишина.
Перчатка пропала. Человек тщетно пытался отыскать её блуждающим взглядом.
Вдруг окружающее пространство стало искажаться. Ожили стены, станки. Лебёдки талей взвыли и протянули к художнику свои тросы-щупальца, ведомые стальными крюками. Словно черви в гниющей утробе, закопошился ржавый хлам, выползая из раздувшегося контейнера. Искорёженный металл начал собираться в корявый монолит и – восстал железный голем. Тяжёлой скрежещущей поступью он двинулся на художника.
Человек, хватаясь за перила, начал отступать. Вдруг гладкий поручень ощетинился, словно ёж, и вонзил острые иглы в нежные пальцы мастера.
Оступившись на краю платформы, художник на миг задержался, балансируя над бездной, и рухнул с большой высоты в жуткие объятья огненной геенны. Раскалённые массы расступились перед падающим телом и, поглотив его, сомкнулись снова, выпустив из своих глубин небольшое чёрное облачко. Оно поднималось всё выше и выше, корчась в метаморфозах, словно многоликий демон, и, достигнув замасленной решётки воздуховода, мгновенно улетучилось вместе с беспокойной душой упокоившегося человека.
ЭПИЛОГ
Мороз крепчал, и прохожий глубже уткнулся в тёплые недра старенькой дублёнки. Свежевыпавший снег лишь слегка припорошил дорожную грязь, зато, не скупясь, приодел голые кусты сирени в белые пушистые полушубки. День заканчивался, однако вечер ещё не наступил. Высоко на старом тополе вскрикнула ворона. Она взлетела, обломив сухую ветку, и умчалась прочь, рассекая усталыми крыльями холодный воздух. У человека бешено забилось сердце. Он остановился. Через мгновение всё прошло. Вдруг прохожему показалось, будто рядом на землю опустился голубь. Он повернулся. Вместо птицы на снегу лежала рыжая перчатка. Человек нагнулся и поднял её.
- Ещё тёплая! – вслух произнёс мужчина и тут же осёкся.
Рядом кто-то рассмеялся и затих. Через мгновение смех повторился. Человек украдкой посмотрел по сторонам – поблизости никого не оказалось.
- Что за чертовщина? – снова в голос произнёс молодой поэт.
Пристроив находку среди промёрзших веток сирени, он ещё раз оглянулся и, отбросив посторонние мысли, отправился дальше, повторяя и подгоняя под размер никак не поддающийся сонет.
| | |
| |
