| Литературное общество Ingenia: Александр Клименок - МАЛЕНЬКОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ В АВГУСТЕ. ЧАСТЬ ВТОРАЯ (НАЧАЛО) | | МАЛЕНЬКОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ В АВГУСТЕ. ЧАСТЬ ВТОРАЯ (НАЧАЛО) | | СТРЕКОЗИНАЯ КОРОЛЕВА
Чернотища сменяется слепящим светом. Я ерзаю, непроизвольно сжимаю глаза и отворачиваюсь.
- Стой! - он явно сердится. – Опять ты крутишься. Ну вот, прибор с головы съехал.
- Я соберусь.
- Соберись, пожалуйста. Месяц готовились, как никак. Нельзя раскомпилировать образ… Времени кот наплакал. Ты и сам в курсе…
- Ладно. Я готов.
- Молодец. Погоди, Серафим заведет контакты в район памяти. Поехали.
- Твой аспирант чересчур прыткий. Он там лишнего не сотрет?
- Я постараюсь, Георгич, - смущенно обещает Серафим, прикладывая что-то к моей правой затылочной части.
Следующая вспышка!
- Ух, братцы, зрачки сейчас растают. Кажется.
- Сейчас у тебя нет зрачков, - звучит в мозгу монотонный голос. - Ты плывешь, плывешь, очертания меняются. Тебя зовут Андрей, помни это…
Сон, показавшийся явью
Я заканчивал статью для университетского журнала. Работалось хорошо. Во-первых, отпуск. Во-вторых, жена и дочь отправились купаться, и никто не мешал сосредоточиться. В-третьих, вступление я сделал заранее, а когда есть отправная точка, пишется как по накатанной. Короче, пятничные старания до двух ночи не прошли втуне.
Статья вышла язвительной: никак не хотел угомониться мой давний приятель и по совместительству постоянный оппонент Савелий Гребешков, он же старший научный сотрудник, он же чудак и гений электронных исследований. Савелий на прошлой неделе разразился очередным перлом на излюбленную тему под названием «Придумщики волшебных палочек и их почитатели». Ишь, ерничает! И это после того, как в прошлом месяце в Крыму экспедиция профессора Добродеева обнаружила скелет трехголового существа, натурального Змея-Горыныча! А свидетельства людей из сибирского поселка о нападении трех медведей в одежде на пасеку? Кстати, медвежонок, был одет в вязаную кофту и треники. Даже по телику сюжет показывали. После похищения мишками улья, разумеется. Селяне наперебой клялись, что одетые медведи нагло похитили мед. Зачем фантазировать взрослым людям? Денег, чай, не заплатят. Да и следы остались. Гребешков, конечно, в своем стиле написал: мол, если кто-то нетрезвый, при чем здесь наука, но таким, как Савелий нужна цифирь даже в обсуждении стихов. Тем более, если речь идет о непознанном. И тем более, если речь о сказках. Таких, как Савелий надо прижимать фактами. Факты позволяют гипотезе обретать крылья утверждения.
- Ничего, - приговаривал я, сидя перед ноутбуком, - ничего, Сава, мы тебя перевоспитаем. Ты по нам скучной логарифмической линейкой, а мы в ответ – сказочным щучьим велением.
Сказки в моей жизни - штука потрясающая. Мало того, что я обожаю их с детства, так еще и статьи про них пишу. Какие? В защиту. Слишком сильно я сомневаюсь, что сказки – сплошной вымысел. К сожалению, люди избегают того, во что не верят. Или не хотят верить. Сказки же, по-моему, прежде всего напоминают о существовании добра и зла – и их перпендикулярных курсах. И, кстати, сообщают о тех, кто жил давным-давно. Другое дело, истории эти приукрашены, приглажены. Но не настолько же, чтобы скептически посмеиваться и относить все описываемое исключительно к элементарному вранью?
Сказки однажды вмешались в мою жизнь. И сегодня о том, что когда-то со мной случилось, мы с Машей предпочитаем не вспоминать. По разным причинам. Главная из которых, тем не менее, Машино неверие в произошедшее.
- Андрюш, сознайся, полночи сидел за книгами? Сидел. Кушал наспех? Наспех. Так откуда свежая голова? Откуда здоровый сон? Ну, а потом, сколько ты дорогу к моему дому запоминал, помнишь, - на первом курсе? Вот и тогда так же. Не выспался, заблудился в лесу, прикорнул под елочкой…
Выслушивая постоянно одну и ту же версию супруги относительно августовских событий двухтысячного года, я начинаю грустить. Нет, ну не злиться же на любимого человека. К тому же, осчастливившего меня ребенком. Это я об Иринке – неугомонной дочери. Итак, в определенные минуты я грущу и насвистываю «Танец пастушков» из «Щелкунчика» Чайковского. Маша знает – если начинается подобный «художественный» свист, значит, супруг ее не в своей тарелке. Еще бы. Ведь я-то твердо уверен в том, что произошедшее со мной абсолютная реальность.
С первых же шагов Иринка повадилась потрясать и радовать. Особенно меня. Особенно вопросами. Я вообще считаю, что касается воспитания, надо не мешать детям задавать вопросы. Сколько всего происходит вокруг! Сколько неразгаданных загадок! Разве может ребенок ничего об этом не спрашивать? Отчего дует ветер и куда пропадает, зачем соседскому коту нужен хвост (он ведь не виляет им, как собака), почему Лев Сергеевич, дача которого напротив, лысый, а у его сестры наоборот - пробиваются усики, если есть город Киль, нет ли города Килька, где в голове спрятана соленая вода, из которой получаются слезы, как намекнуть однокласснику Сережке, что ты хочешь сходить с ним в кино так, чтобы он не загордился…
И это были еще цветочки. В связи с чем возникла в нашем ребенке любовь к насекомым – вот над чем мы с Машей ломали голову. Машины родители были геологами, мои работали в школе, но учителями русского и литературы… А Иринка исправно приносила из детского сада завернутых в конфетные фантики улиток или «косиножек» в баночках от леденцов. Раненые, мокрые от дождя, потерявшие лапку – им оказывалась Иринкина неотложная помощь. В то время как ее ровесники заводили щенков или попугайчиков, у нас поселялись выводки светлячков, подобно маячкам пульсирующих по ночам в квартире. Наша десятилетняя дочь росла странным ребенком. Но она точно не была равнодушной. А такие люди мне очень по душе.
***
В субботу после обеда мы шумно и азартно играли в русское лото. Как водится, на ягоды крыжовника, малины и клубники, причем, в ходе игры дружно объелись втроем. Посему было решено слегка отдохнуть на древнем бабушкином диване. Перемазанные ягодами, мы лежали и серьезно рассуждали о тайне акварелей художника Левитана. А еще о том, что яркий цвет непременно повышает настроение. После чего Маша оставила наше лежбище, галантно присела в реверансе и пошла ополоснуть лицо.
- Нет, милые мои! - донесся через мгновение ее смех из кухоньки. – Они нам не подвластны. Как только сделаешь последний мазок или поставишь точку, они тю-тю.
- Ты о чем, Маш? – я лениво перевернулся на живот.
- О творениях, вестимо! – И об ответственности творцов, разумеется.
- Да… - потянулся я, – бездумно - хуже, чем безумно.
- Мама, папа, а я ваше творение? – Иринка соскочила с дивана и подошла к окну. В солнечных лучах, с торчащими в разные стороны кудряшками она казалась пушистым птенцом.
- Конечно наше, родная. – Маша заглянула в комнату. – Пойдем-ка со мной, позагораем. - Перекинув через плечо Иринки салатовое покрывало, она подтолкнула ее к двери. - А заодно попереводим.
Переводить Маша будет стихи английского поэта с длинной заковыристой фамилией Вордсворт – это мне было известно. А Иринка займется процессом созерцания своих букашек. Ну ладно, а я тогда пройдусь, подышу. Вберу стихии, как когда-то говаривал дедушка.
Надо заметить, маленькая дача, где наше семейство традиционно предается отпускному и каникулярному бездельничанью, со всех сторон окружена развесистыми яблонями, вишнями, высокими грядками. Савелий Гребешков называет ее последним островом фантазеров. Ему виднее. Остров фантазеров... Хорошее название. В общем, летом мы на этом острове никогда не скучаем. Дружно рвем сорняки, изучаем букашек, пишем статьи…
- Папа, зачем живет гусеница? – Иринка дернула меня за рукав и прижалась к локтю.
- Чтобы стать бабочкой и радовать нас красотой, - ответил я, дунув на завиток ее светлых волос на макушке…
- Нет-нет. Ты про бабочку. А я про гусеницу. Вот из гусеницы получилась бабочка. Раскрыла крылышки, порхает. Радует. Но ведь гусеница-то исчезла. Навсегда. Несправедливо, по-моему.
- Видишь ли, так устроена жизнь. Кроме того, ничто бесследно не исчезает. Гусеница становится бабочкой, стало быть, перевоплощается… в бабочку. Подобно людям. Вначале младенцы, а годы спустя - дяди и тети.
- Хи-и-тренький! – запрыгала дочь. – И младенцы, и дяди с тетями – люди, а тут гусеница и бабочка… Из одного – другое, а не из малого – большое...
- Что? – посерьезнел я. – Как ты сказала? Ну-ка, повтори.
- Из одного – другое, это не как из малого - большое. И наоборот… - повторила Иринка… - Ты чего пап?
Я посмотрел на нее. Дежавю. Но откуда я знаю эти слова? Стоп.
- Ты нигде раньше не слышала вот этого: «Из одного в другое, из того-то в то-то…
- Нет, папуль. Сбегаю-ка я к маме, хорошо?
- Я вскочил с дивана и подошел к дедушкиному письменному столу, доставшемуся мне в наследство с диваном и дачей. Нижний ящик, набитый пожелтевшими бумагами, был приоткрыт. Не знаю почему, но приоткрытость меня насторожила. Устроившись на полу, я с ностальгическим уважением приступил к наведению порядка в кипе «преданий старины глубокой».
Сверху кучковались серые общие тетради. Отодвинув их в сторону вместе с гроссбухом времен дедушкиного дедушки, я заметил в самом низу до боли знакомую стопку листков. Край стопки кто-то небрежно загнул, бумаги смялись. Моя монография о сказочных персонажах! Ошибки, приведшие к большой буче. Но я ведь должен был все сжечь. Выходит, не успел, позабыл, пустил на самотек. Эх! А Иринка взяла и похозяйничала.
- Ай-яй-яй, - несколько по-стариковски протянул я, обдумывая план предстоящей воспитательной беседы с обожаемым, но слишком любопытным чадом.
И уже собрался позвать дочь, но тут раздался подозрительный шорох.
- Мышей нам явно не хватает! - воскликнул я.
- Без сомнения, - согласился некто под столом.
Я вначале застыл, потом покрутил головой. Опустился на корточки. Ну, юмористы… По-вратарски перекатившись на бок, заглянул под стол. Никого!
***
- Минутку, минуточку, минуту, - я сидел в сенцах на лавке, поджав ноги, и вполголоса повторял одно и то же слово на разные лады. Очень хорошо помогает – еще со студенческих времен. Начинаешь чуть ли не медитировать. Однако на сей раз медитация завершилась быстро – в связи с минимальным количеством вариантов.
- Так-с. – Посмотрим на стены. Стены ничего себе. Белые. Пол крепкий. Помогал с полом деду я, класса после восьмого, летом. Успокойся. Давай рассуждать спокойно. Распечатку нашли и распотрошили. Кто? Иринка? Не факт. А ее слова, до боли знакомые… И этот бархатный баритон из ниоткуда… Снова?! Снова вернулось?
Я вскочил и треснулся затылком о висящую на гвоздике кадушку.
- Девчонки! На помощь! Я с ума сейчас сойду! Я - герой? Чего им опять от меня надо?
Будь я повнимательнее, наверняка заметил бы, как по потолку побежала рябь. Но я скакал от боли, звал на помощь маму и эллинских богов и ничего не заметил.
Девочки меня тоже не услышали. И хорошо. Вернувшись на лавочку, я попытался взять себя в руки. Необходимо поразмыслить. Связать понятое и недопонятое воедино.
Дверь скрипнула так пронзительно, что по коже мороз пошел. Маша рта не успела раскрыть, а я уже насторожился.
- Иринка?
- Да. – Машу затрясло.
- Что? – я вскочил.
- Мы пошли прогуляться, на луг, туда, к низине, ты знаешь…
- И?
- Иринка побежала нарвать одуванчиков. Я буквально на секунду отвернулась, и тут… окрестности стали зыбкими, поплыли… а лопухи… увеличились. И она там, в них, пропала. Ерунда полная, Андрюша, - она заплакала, - я носилась как безумная, звала...
Пока я впрыгивал в сандалии, Маша, окаменев, покорно ждала у окна.
- Маша, ты должна меня выслушать, - взмолился я…
- Какая милиция? Ни к чему нам милиция! Получите лучше отправление! Живенько! - В комнате возникла шумная женщина-почтальон с пухлой сумкой корреспонденции. В руке у нее белела свернутая бумажка.
- Чего вам? У нас дочь потерялась, - нервно процедил я. И тут же схватился за Машино плечо. – Фантастика! Маша, радуйся, вот наше спасение. Ферония! Ты… вы… исчезли тогда… неужели… А у нас тут… - я жалко улыбнулся визитерше. - Помогите, а?
- Чаво помогите? Куда спасите? Хто потерялся? – тетка с пухлым, добродушным лицом лениво протянула квитанцию. – Подпись поставь, сердешный, - вздохнула она на все помещение.
- Извините, перепутал. - Я потряс головой, достал с полки карандашик и нарисовал завитушку.
Почтальонша пристально посмотрела на меня:
– Небось, ученый? Чудной вы народ, ученые. Как понаболтают чего, как понапишут! А другие страдай потом!
Машинально комкая бумажку, я тщательно поморгал, всматриваясь в ее лицо, снова приобретающее знакомые черты.
- Покедова, - подмигнула тетка Маше. – Пора мне. А ты береги его, касатушка. И слушайся. Да, телеграмму не потеряйте. Эх, родители-родители, - промолвила она у дверей.
- «Мама и папа, идите в лопухи. По плану», - прочитал я, каждой клеткой ощущая нахлынувшую растерянность.
- Ну, а дальше? – воскликнула Маша.
- Дальше все. Больше ни строчки. Убедись сама.
- Мистика сплошная. - Она пробежала взглядом по приклеенным полосочкам. - План, лопухи. Какой план? – слезы вновь полились из ее глаз. – Глупости. Идем в милицию. Андрюша, я прошу тебя!
- Погоди, пожалуйста, - голос мой обрел уверенные, даже металлические нотки. - В милицию успеем. С Иринкой ничего не случилось. Судя по телеграмме. Но ты должна меня выслушать. Ту историю. Она – правда. Чистая правда. Лесомир, красноволосый, умеющий говорить аист, колдунья Ферония. Кстати, это она только что приходила. Короче, расскажу по дороге. Пошли.
К моему удивлению, Маша послушно кивнула головой:
- Хорошо, Андрюша. Но на всякий случай возьмем телеграмму… Что это? Андрей! – закричала она, показывая на стол.
Я подскочил к столу. Телеграмма как испарилась. На дерматиновой скатерке лежал… крупный кленовый лист!
***
Есть уголки, где хорошо в любую пору. Наш дачный поселок компактно расположился, к слову, в таком месте. Поблизости находилась рощица. За ней – цветочные луга, в теплую пору наполняющие воздух ароматом. Зимой мы катались здесь на санках по горкам. Летом купались на речке. Ее берега были песчаными, а не глиняными, как водится. Только сейчас, в тяжелую минуту я понял, что красивее ничего и никогда не видел. И посередине такой красоты пропадает ребенок. Дочь.
Кленовый лист, волшебным образом «заменивший» телеграмму, оказался мини-картой. Нарисованный фломастером домик, очевидно, изображал дачу. От домика шла пунктирная линия – мимо левого берега реки, огибала орешник и утыкалась в ложбину, заполоненную лопухами…
В низине клубился предвечерний туманчик. Рыжий пончик солнца тонул в сливовом сиропе заката. Посвежело. Я снял куртку:
- Держи. Ты с левого края, я с правого. Встречаемся в центре.
Маша кивнула и шагнула в заросли.
Лопухи в нынешнем году вымахали громадные, выше пояса, и походили на зеленые ладони инопланетных пришельцев. Раздвигая эти ладони, я громко звал Иринку, делал паузу, прислушивался, опять звал ее. Издалека доносился голос Маши. Минут через двадцать, запыхавшиеся, мы добрались до центра лопушиного царства.
- Пока не стемнело, беги к участковому, - вытирая пот со лба, сказал я.
- Андрюша, мне страшно, - Маша всхлипнула.
- Я останусь и поищу один. Возвращайся. Прошу тебя.
- Наводка. Откуда фон? Доиграешься ты у меня, - зазвучало из бурьяна, как из радиоприемника.
- Ты слышала? – я присел.
- Нет, а что?
- Ничего. Показалось. Ступай.
Проводив взглядом ее фигурку, я углубился в бурьян, но ничего и никого не обнаружил.
- Пойду, исследую дальний край поляны, - бодро отрапортовал я сам себе, широко шагая. И ухнул в яму, «притаившуюся» в высокой траве.
***
Никогда раньше не думал, что падение может быть настолько приятным. Я падал медленно, скорее даже не падал, а плавно опускался вниз. Над головой потихоньку уменьшался кружок неба. Страх совершенно отсутствовал. Какие-то здешние обитатели время от времени проносились мимо, изредка задевая меня то ли крылышками, то ли лапками. Смешанные звуки, помноженные эхом, раздавались повсюду. Теплая, но дружелюбная чернота накрыла меня. Небо давно пропало, а я по-прежнему падал. Неожиданно до меня донесся монотонный хрипловатый голос:
- Далеко-далеко, в подземелье есть скала. Ее называют пиком тысячи стрекоз. На острой вершине, в окружении дивных трав, у ручья находится маленькая поляна. Раз в десять лет к ночи сюда слетаются стрекозы – красные, белые, синие, зеленые. Никто не знает, отчего они облюбовали это место. Но они собираются здесь, словно ждут чего-то. Когда раздастся мелодия свирели, миллионы стрекоз взмоют над поляной и повиснут в воздухе крылатым облаком. Наступит момент, и стрекозы образуют как бы арку, живой полукруг. Каждый, если сердце его чисто, может войти в полукруг...
Едва успев очароваться легендой, я больно ударился оземь.
- Дайте дослушать! Ау!
Поднявшись, я осмотрелся. Сиреневый свет, исходящий отовсюду, позволял осмотреться. Я находился в центре круглой пещеры, из которого расходилось множество дорог. В темноте промелькивали золотистые искорки, сплетались незримые линии тайной жизни... А еще совсем рядом кто-то с кем-то беседовал. На всякий случай пришлось спрятаться за гладким валуном. Я резко отдернул руку от камня, поскольку он показался горячим. Коснувшись камня в другой точке, я ощутил покалывание. Оттолкнувшись от валуна, вдогонку я почувствовал легкое вибрирование. Только эмоционального камня мне не хватало. Ишь, лакмус твердолобый!
Мало-помалу сердце утихомирилось. Я терпеливо ждал, пока собеседники, направляющиеся в мою сторону, приблизятся ко мне.
- Итак, успеет ли он, Ваша полезная пухлость? – почтительно обратился к спутнику пушистый зверек с охотничьим рожком в изящной лапке.
- Вряд ли, Мохнокряк, - степенно отвечал кругляш, смахивающий на колобка-акселерата. – Госпожа прознала о похищении страницы. И повелительница крошечных у нее. Переживать не следует, мой друг. Мы научились сражаться. Кстати, вы в курсе, что от переживаний выпадают усы, а носы покрываются глубокими морщинами?
Зверек остановился, комично сморщился, потрогал бежевой лапкой усики. Убедившись, что все в порядке, он облегченно вздохнул:
- Неужели прибыла повелительница? О, умноголовая Ферония!
Кругляш повернулся к Мохнокряку и утробным басом продолжил:
- Более всего меня заботит другое. Будущее. Да, тот, имя которого не называют, низвергнут на дно Перевернути. Но нам-то с тобой известны его истинные намерения. Он продолжает плодить агентов. Он тайно скупил последние свитки. Теперь детенышам нечего читать. Остается малая надежда на юных с Поверхности, но и там положение плачевное. Дети человеков больше смотрят, чем читают. Оттого они больше желают и поглощают, чем мыслят…
Мохнокряк присел и зашевелил ушками:
- Я в праведном гневе! Я негодую!
Его коллега одобрительно подбоченился и принял форму груши.
- Ребята, вы тут девочку не видели? – Я покинул свое убежище. – Лет десяти, в синих джинсах, как у меня и футболке с надписью «Крылатая душа»?
Зверек от неожиданности ойкнул, отскочил и принял боксерскую стойку. Колоб вытянулся, затем увеличился и страшно на меня задышал.
- Ну, будет. – Я сел на корточки и потер лицо. - Между прочим, я друг. Подтверждения? Э… Момент. Вот, перечисляю: Вольфус, Паллиатив, Клубнипут, потом… очень похожий, на вас господин по имени Мохнохрюк.
- Но Лесомира нет больше, - пригорюнился зверек. – Мохнохрюк? Вы знакомы? – он оживился.
- Как и с красноволосым, хотя… с этим я расправился… Вроде бы.
И колоб и зверек бросились ко мне:
- О, гость, выходит, вы с ним лишь похожи? С тем, чье имя больше не называют.
- Объясните же. Мы внимаем!
- Вы правы. Мы как две капли воды. Более того, я его создал.
***
Лесомира больше не существовало. Точнее, он слился с миром людей, называемым бывшими лесомирцами Поверхностью. Брошенные на произвол судьбы, создания, кто не желал существовать в обычном мире, ушли под землю. Они населили свою страну - не зависящую от изменчивой воли людей, красноволосого, зла. Новой страной отныне управляла Ферония – последняя из рода серединных волшебниц – стоящих между Вселенными.
Прекрасная Перевернуть. Только жить в ней смог не каждый. Первыми ее оставили птицы. Птицам нужно небо и солнце, а здесь и ветер гостил редко. Паллиатив, стареющий, но не утерявший изысканных манер, поклялся за всех пернатых оставаться зорким глазом Перевернути и сообщать обо всех земных новостях. За ними ушли почти все волки, медведи, лисы. Хищникам нужен простор, а тут разгуляться трудно. Небольшие животные подались последними – каменистая почва не давала достаточно злаков и листьев. Остались те, кто привык к свободе и заповедям Лесомира. Заповедям справедливости и любви. Последние жители исчезнувшего мира.
В мертвом запределье, за воротами, скрепленными ртутной печатью Феронии и ее сестер, скрывался красноволосый - тот, чьего имени больше не называли. Раздавленного, презираемого, его сослали на самое дно - влачить никчемное существование изгоя. Однако уроки не пошли ему на пользу. Затаив ненависть, он принялся вынашивать новые планы. Осыпая проклятиями живых, их врожденное противление злу, красноволосый взялся подчинять неживое. Великаны из гранита и водяные стены, слизь-ловушки и железные щупальца – порождения, не имеющие души, не пугающиеся боли, не ведающие добра. Но самыми опасными были не холодные истуканы. Злодеи из компьютерных игр, книжные головорезы, отпетые негодяи из фильмов – вот кого принялся брать на службу красноволосый...
- Получается, он жив и не унимается, - прошептал я. – Оборотистый. Погоди же…
А еще я со слезами умиления узнал, что старые мои знакомые живы и здоровы. Мохнохрюк сильно сдал, хоть и старается держаться молодцевато, воспитывает племянника Мохнокряка, подающего (со слов последнего, разумеется, большие глашатайские надежды), Паллиатив держит слово, и о каждом, держащем путь к Перевернути, Ферония узнает незамедлительно.
- Мы до сих пор не представлены друг другу, - пробасил ком, наклоняясь ко мне. – Я полезнопухлый Вечнобоб.
- Полезнопухловечно?
- Боб.
- Род полезнопухлых, - вмешался Мохнокряк, очень почитаем за то, что… От них можно откусывать, когда хочется кушать. На месте откуса тотчас вырастает новая съедобная пухлость.
- Абсолютно правильно! – пылко подтвердил кругляш. Мои родственники существуют, чтобы помогать. Помогать – лучше не придумаешь! Кусай и не бойся! Кусай и живи! Кусай и делись! Клубнипут, Упруголет, Пенномыл – мои общественно памятные предки, - важно сообщил ком.
- Тронут, - учтиво молвил я. – Помнится, в Лесомире была говорящая мясная фасоль…
- Это родственники по линии папы. – Вечнобоб осклабился.
- Мохнокряк младший, - стремительно раскланялся смахивающий на похудевшего грызуна сопровождающий Вечнобоба бурундучок-муравьед. – Единственный талантливый из нынешних глашатаев Большого круга, - крякнул он, сжимая помятый медный рожок.
- Андрей, - простецки подытожил я. – Человек, литератор, старший сын собственного отца. Живу там. Наверху. На Поверхности, точнее.
- Вас привели сюда поиски? – тактично справился Мохнокряк – И только ли девочки?
- Искал дочку и провалился, - признался я. – Очень рад общению с потомками тех, кто... остался в моем сердце. Готов помочь, друзья. Но прежде мне надо отыскать Иринку. – Горло мое сковал спазм.
- Надеюсь, вы точно не лжете, о человек Андрей, старший сын собственного отца, по виду тот, чье имя больше не называют. Надеюсь, вы прибыли не к тому, кто… вы понимаете меня, - задушевным тоном протянул Вечнобоб, указывая вытянувшимся отростком-рукой вниз, - а действительно ищете дочь.
- Даю слово искреннего друга и ученого. Кроме того, я провалился. Нечаянно. А до того и знать не знал о Переверну… как там?
- О Перевернути, Андрей. И коли вы попали сюда не по своему капризу, а… случайно, – он потер нос, то… – вам предстоит совершить нечто важное. И нам – коль вы нас встретили.
- И тому, кого мы еще встретим, - резюмировал ком.
Я обалдел. Эх, Савелия бы сюда, Гребешкова, с его ехидными смешками!
- Одна маленькая девочка сегодня утром появилась у нас по приглашению госпожи Феронии, - доверительно молвил Мохнокряк (я облегченно вздохнул)… - но она ли та, которую вы ищете?
- Поможет ответить Ферония. Не проводите к ней?
- Возможно, - вполголоса ответил Вечнобоб. – Но дорога неблизкая. Мы на пятой ступени, а она у самого дна. Там, где воины. Близятся суровые времена…
- А сколько всего ступеней? - спросил я.
- Десять, - Мохнокряк оживился. - Расположены по спирали. Верхние – обиталища крошечных, ниже обосновались остальные.
- Крошечных? Гномов, что ли?
- Извините, - Мохнокряк насупился, - смею вас заверить, никаких гномов в реалии нет. Крошечными здесь именуются насекомые. Жужжат себе, не мешаются…
- Вот как… Ясно.
- Андрей, перед началом пути вам следует прочитать послание Феронии. Она передала его с пожеланием удачи. – Мохнокряк протянул мне свиток.
- Послание? Почему же сразу…
- Мы должны были убедиться.
Я развернул свиток. Мои провожатые деликатно отошли и устроились на холмике.
«Здравствуй, дорогой Андрей. Вновь пути наши пересеклись не в лучший час. Вновь понадобится твое участие в судьбе многих созданий. Самая реальная реальность – мысль. А на бумаге - вдвойне. Десять лет назад ты ошибся, но сумел остановить красноволосого. Остановить - не раздавить. Монография о сказочных персонажах осталась».
- Распечатка? Вот оно что. Теперь понятно, кто ее разворошил! - воскликнул я.
«Его агенты похитили страницу, - сообщала далее Ферония. - Чтобы влиять на целое, хватит и частицы. Горе, если страница окажется в лапах красноволосого. Он получит ключ к двери на Поверхность. Полчища его солдат ринутся в ваш мир, как только включится чей-нибудь компьютер в вашем мире, как только откроется книга. На Земле они обретут плоть. Надо помешать совершению ритуала воплощения. Но перехватить страницу - не все. После того, как творец страницы (ты, Андрей) напишет: «Не существует», красноволосый утратит возможность призывать новых воинов. Однако армия, уже собранная им, несметна. Вряд ли мы справимся без нее - без твоей дочки. Я позвала ее. Прошу прощения у тебя и твоей жены, но девочка нужна нам так же, как и ты. Она – повелительница крошечных. Она повлияет на ход событий. Так говорит предсказание. Не беспокойся, с Иринкой сейчас все хорошо. Мы ждем тебя.
…Помни, он знает, что ты идешь к нему. Убеждай же любого интересующегося, что ищешь страницу, что идешь сразиться с красноволосым. И никому не говори о дочери – в интересах всех нас»…
– Упыри, мерзавцы – и моя дочь? - я был вне себя. Обессиленный, сел на пенек и понурился. Моя дочь в сражении с ордой нелюдей. Девчонка и громилы! Ну, Ферония!
- Андрей, если послание прочитано, поспешим к госпоже, - мои тягостные размышления прервал Мохнокряк.
***
По дороге я думал о Маше и дочке. Ни мобильника, ни денег… какие здесь деньги и телефоны?
Ландшафт особым разнообразием не отличался. Растения, похожие на кораллы, кристаллические образования, гладкие валуны. Я долго не мог понять, что привлекало мое внимание, а потом понял – свет. Чистый, мягкий он проникал везде и наполнял собой все.
Иногда мы отдыхали – накоротке.
- Почему никого нет? – спросил я у провожатых.
- Я склоняюсь к мысли, что отсутствие чьего-либо присутствия иногда уместно, - отчеканил Вечнобоб.
- Что ж, толково. А откуда берется свет?.. - непривычный, фиолетовый.
- Видите ли, досточтимый Андрей, он ниоткуда. Свет здесь живет, - пояснил Мохнокряк. – В Перевернути куча непроглядных территорий. А работа света - освещать. Вот он и освещает. Как может. На все его пока не хватает. Но и на том спасибо.
- А огонь?
- Огонь – агрессия. Битва – вот где ему место.
Я постеснялся спросить насчет зажарки мяса на огне. Хотя, доставало и других мыслей. Как может свет мало того, что жить, так еще и происходить самостоятельно, без какого-либо источника? Определенно, Перевернуть – сплошная интрига.
- На разных ступенях свет разный, - включился в беседу Мохнокряк. Есть даже черный свет – свет дна… однако не будем об этом, - зверек поморщился. – Полезайте сюда, - позвал он, взобравшись на кусок скалы.
Я полез за ним. И остолбенел от увиденного. Напротив меня, как слои пирога друг над другом, лежали ступени - разноцветные, вернее разносветные. Можно было заметить работу каких-то машин, массы обитателей перемещались, словно зрители вдоль театральных ярусов, точнее, словно деятельные муравьи, воздвигающие свое сложное жилище. Дух захватило настолько, что потрясенный, я на миг онемел.
- Вам нравится?
- У вас совершенно отличный от нашего мир. Смахивает на соты. Или пирог. Во всяком случае, дрожащих камней у нас точно нет.
- А! – отмахнулся Мохнокряк. – Остатки големов.
- Гиганты?
- Да. Разрушенные. Иногда со дна поднимается всякая дрянь.
- Взяли бы и раздавили его окончательно. Кто мешает-то?
- Никто. Но нельзя обойти Закон творения, - строго ответил ком.
- В чем его суть?
- Одолеть того, чье имя больше не называют, может его создатель. К тому же, теперь он стал во сто крат хитрее и могущественнее, - глухо констатировал Вечнобоб.
- Ничего, найдем Феронию, - уверенно ответил я, машинально уклоняясь от вырастающей тени, - тогда…
- Враг! – заверещал Мохнокряк, размахивая перед собой неизвестно откуда взявшейся палкой, похожей на ракетку для большого тенниса.
- Берегись! – Вечнобоб закрыл меня своим необъятным телом как раз в тот момент, когда сверху полилась какая-то отвратительная жижа.
- Что это? – отступая вместе с ним, - спросил я.
- Коварная грязь! Умна, жестока, хищна! - Мохнокряк свирепо рассеивал жижу своей хворостиной-ракеткой на мелкие кусочки. – Не позволяй ей скапливаться около ног. Начнет засасывать – не спасешься!
Поздно. Я по щиколотку завяз в зловонной массе, и выбраться из нее не получалось.
- На помощь! Помогите! – заорал я.
- Помогать! Помогать! – задорно воскликнул Вечнобоб и так шарахнул меня в бок, что я вылетел из мини-трясины, а заодно из кроссовок.
- Спасибо, - промямлил я, потирая ушибленный бок и наблюдая, как с противным чавканьем в лужице исчезают мои ношеные кроссовки.
- Вместо ответа любезный ком несколько уменьшился в размерах и проворковал что-то о скромности, красящей героев.
С агрессивной грязью, появившейся из ниоткуда, было покончено.
- Что ж, - Мохнокряк окинул меня критическим взглядом, – думаю, срочно надобен арсенал.
- Мне бы лучше башмаки, - я расстроился.
- В арсеналах продают и башмаки. Вперед.
- Да, и хорошо бы… - я замялся и украдкой посмотрел на Вечнобоба.
- Вероятно, вы голодны? – догадался Мохнокряк.
- Абсолютно, мой друг, - я понизил голос, - однако врожденная деликатность...
- Ах, нет ничего проще. Вы слабо осведомлены о здешних порядках, - поклонился зверек.
- Держите же. – Он быстро вернулся и протянул кусок – по виду хлебного мякиша. – На первый раз он пообещал не обижаться. Но лишь на первый. Вечнобоб такой ранимый!
- Конфуз. Не стоило мне…
- Вы неверно поняли. Большим оскорблением для Вечнобоба и его сородичей считается необращение в минуту трудности. Вы обязаны были отломить от него сами, дабы соблюсти этикет.
- Я учту. Передайте ему мои искренние извинения.
- Уже передал, Андрей. Конфликт исчерпан.
Мы шли в полной тишине. Я старательно жевал кусок (по вкусу – свежая французская булка), и прикидывался, что не замечаю, как Вечнобоб тайком наблюдает за моей трапезой. Иногда под ногами что-то похрустывало, а однажды вдалеке рыкнуло неведомое животное.
- Чем вы прогнали грязь? – спросил я Мохнокряка.
- А, ну это не так сложно, когда имеется сетковетка.
- Сетковетка?
- Да. Удобное оружие. Произрастает у нас на родине. – Он протянул мне упругий прут, изгибающийся кверху петлей. Все стороны петли перекрещивали веточки, образовывая своего рода сетку. – И недурно справляется с нечистью вроде грязи. Внезапно шерстка Мохнокряка вздыбилась. - О, шестая ступень. О, братья, о, сестры, о, дом! - он вытер бархатной тряпицей хлюпающий нос.
Скоро дорога слегка сузилась, а воздух потеплел. Ком и Мохнокряк остановились.
- Отдохнем тут. – Вечнобоб направился к небольшой впадине в скале.
- Давно пора, - пролепетал я, устраиваясь под развесистым кустиком, похожим на плакучую березу в миниатюре.
Веки слипались, тело болело от усталости.
- Кстати, ребята… А медведи? Те, что похищали мед с пасеки? Ведь похищали? – я уже засыпал.
- Вне всякого сомнения. Медведи-беглецы, - задумчиво сказал Мохнокряк. - Последние свидетели Лесомира… Одураченные этим… Изгнанным. Люди не приняли их. Те и одичали, бедные. Разговаривать отучились, в положенное время впали в спячку. Пропали. Опасно среди людей нормальным зверям… Опасно.
- Кто бы спорил, - прошептал кто-то. Но я уже спал.
| | |
| |
