| Литературное общество Ingenia: Александр Клименок - ХОЛОДНЫЙ БОРЩ | | ХОЛОДНЫЙ БОРЩ | | Лежалось не очень. Прогноз из радиоприемника подтвердился: за окном сгущались тучи. А диагноз оставался неясным, и это ерошило душу и злило до крайности.
Раздражала медсестра – красивая до пояса, но с бегемотовыми ножищами. Так же взбесили однажды продажные бабы, по непонятным причинам сгрудившиеся около проходной его завода. Он садился в служебный автомобиль, а они, отпуская дешевые сальности в адрес приглянувшихся мужчин, не обошли вниманием и его.
- Не хочешь чпокнуться, начальничек? – узко улыбнулась одна, совсем юная, с рыжими кудряшками, посыпанными октябрьской моросью.
- Ты бы сходила… На работу. Совесть поимей, – строго ответил он, не оборачиваясь.
- А я и зарабатываю, умник. Тем, что имеют. Существую моментом. Кха-Кха! - заржала – резко, похабно.
Из коридора несло хлоркой и немытыми чужими людьми. Константин Львович лег поверх койки. Лежалось неуютно. Тоска упала на грудь плашмя, словно большая коровья лепешка. Серые события последних дней вразнобой запрыгали в голове.
…По весне отремонтировал садовый дом. Точнее, оплатил замену старой крыши. Просевший, охрупший шифер давно нервировал. Неопрятный бригадир работяг старался лыбиться, умничал. Намекал на чаевые… Куда там!
Той же весной заболел желудок. Покалывало, выворачивало наизнанку по утрам. Отмахивался, старался не замечать. Раздражение плавно сменило «отмахивания». Нудная жена, однообразная работа, ущербные улицы, теперь вот медсестра, а главное неизвестность выводили из себя настолько, что хотелось орать.
Буйно дыша, с хрустящим пластиковым пакетом, обнимаемым обеими руками, возник сосед по палате – пожилой любитель пожрать. Дожрался до отделения гастроэнтерологии. Он тоже «под вопросом», но второй день без устали словоблудит и улыбается. И сейчас сел напротив и затарахтел:
- Что такое старость? Наказание за молодость. Человек живет с подсознательным бременем наказания. Едва родился – уже виноват. Вянет, вянет помалу... Или по-быстрому. – Сосед неровно вздохнул. - И вроде семьдесят лет жизни – прилично для действительности российской, но...
- Но? – Константин Львович приподнял голову с жидкой своей подушки.
- Слушай, друг - сосед полез в пакет и вытащил литровую банку с розово-зеленым содержимым. – Знаешь, тут у меня замечательная штука. Внучок притащил. Холодный борщ. Свежие огурцы, лук зеленый, свеколка… Кефир ядреный, а? Март напоминает. А ведь через пару дней и есть весна. Холодный борщ зимой, брат, – вызов тоске и равнодушию. – С этими словами сосед водрузил банку на ближайшую тумбочку и посерьезнел. – Переводят в другое… состояние. Ухожу.
- Вас как звать? – спросил Константин Львович после паузы.
- Никак, - раздался голос уже из-за двери.
Оставленная банка забирала внимание. Вообще, супы ему нравились больше. Особенно с фрикадельками. Но эта емкость с розовым… Бурда сплошная. Отвлекшись от неприятной темы даже на мгновение, попытался расслабить лоб, покинуть больничные коридоры. А мысли возвращались во вчера, когда пришлось проглатывать отторгаемую пищеводом трубку. И когда потом его крутили-вертели безликие врачи… А самый старый из них, называемый остальными вроде бы Антонычем, устроился на стульчике и каракулями старательно исписал белый лист – будто сообщая о нем, Константине Львовиче, какому-то неизвестному существу особенную информацию. Будто вне ярлыка с путаными словечками Константин Львович не представлял уже никакого интереса.
Он вернулся взглядом к банке. Намешано бестолково… От своей теперешней никчемности, оттого, что пять тысяч человек, во главе которых он стоял еще во вторник, а теперь, в пятницу, он неизвестно кто, Константин Львович содрогнулся. Протянув похолодевшую руку, открыл тумбочку, нашарил тряпичную сумку. Неверной рукой потянулся к банке, поставил в сумку, распахнул окно и поставил все на подоконник.
Спустя минуту, опять лежал поверх казенного одеяла, прислушивался. Гремя ведром, вползла старая ругливая санитарка, и он сомнамбулически начал угождать ей в уборке: отодвигать стулья, переносить ведро. Вот всунулось чье-то лицо на предмет установления точного времени, и он с подобострастием сообщил, который час. Крохотный дедулька, подремывающий в дальнем углу, задумал похрапеть, и Константин Львович с терпеливым пониманием отнесся к происходящему.
Однако не уходило из головы: «Сколько ждать?» Обход, судя по всему, заканчивался, а сюда никто не заглядывал. Хотелось и не хотелось увидеть врачей, но в любом случае они должны были появиться. И сказать.
Шорох за окном заставил отвлечься. Подоконник с той стороны был пуст. Тотчас же дверь распахнулась. Дыхание Константина Львовича свело. Он покорно поднялся и встал навстречу нечетким фигурам в белом.
- Ну, даете, дорогой друг, - буркнул материализовавшийся Антоныч. – Оба даете. Особенно супружница. «Положите, ай-ай, срочно положите», - запричитал доктор на женский манер. – А смысл? Гастрит и дома пролечивается. В спокойной семейной обстановке. – Антоныч хихикнул и хлопнул себя по колену. – Домой, уважаемый, завтра же.
- Гастрит? Как? – переспросил ватно Константин Львович.
- Не более того.
…Ночью он проснулся от голода. Тихо поднялся, осторожно раскрыл створки окна, высунулся почти до пояса во двор, однако в сером свете фонарей сумки внизу не разглядел. В шлепанцах и халате прокрался к запасному выходу, аккуратно отодвинул гладкую щеколду. С крыши редко капало. Осторожно, придерживая живот, увесистым привидением скользя по гололеду, свернул за угол. Сумки не было. Походил вдоль стены – без толку.
- Не могли же с асфальта слизать вместе с осколками, - возмутился вслух Константин Львович, поднимая голову к небу. Ничего себе! Сумка, зацепившись за самый край подоконника, отчетливо чернела на фоне светлой стены.
- Это шо там за гости? – вскрикнул издалека ночной сторож – А ну…
Не дожидаясь охранщика, Константин Львович подхватился, чертыхнулся задорно, с настроением, и рванул назад - в тепло, в палату, к борщу. До утра.
| | |
| |
