| Литературное общество Ingenia: Александр Клименок - ВОЙНА И ЛЮДИ (Цикл «Вчера и завтра») | | ВОЙНА И ЛЮДИ (Цикл «Вчера и завтра») | | Может ли война быть особенно нелепой? Любая – она отвратительна и неестественна. Но наиболее мерзка та, на которой находишься ты. Война в почти двадцать первом веке – нонсенс, бредовая фантазия. Но свистящие пули над моей головой очень даже реальны и наличие данной реальности вызывает глухую тоску и странное раздражение…
Уже через пару дней после прибытия мы с напарником Женькой Бобровским без сожаления расстаемся с «брониками» - бронежилетами.
Дубич – здоровенный омоновец из Рязани сразу отсоветовал носить «броню»:
- Прошьет пулька плоскость, изменит угол – и давай кишки мешать внутри. Зайдет в грудь, выйдет выше, - улыбнулся, постучав пальцем по крепкой лысой голове. - Так что, парни, смекайте.
Дубич – парень авторитетный. На его спортивной груди висят потемневшими чешуйками две «За отвагу». Я слышал, за Афган у него орден, но об этом периоде своей неугомонной жизни Илья помалкивает. Он вообще мало говорит после контузии. Контузия случилась обидно. Духи засели на третьем этаже многоэтажки в Старопромысловском районе Грозного. Один пулеметчик, другой снайпер – отсекал, блокировал попытки устранения напарника извне. Лейтенант Дубич тихонько обошел дом с тыла, влез в пролом, прокрался на нужный этаж. Вход в помещение, где «работали» духи был лишь один – и здесь они, как будто, сглупили – но! Дубич не знал метража помещения. И это обстоятельство на руку ему не сыграло. Метнув в проем одну за одной две «лимонки-эфки» («для закрепления» – его выражение), он, по обыкновению, вслед за взрывом бросился в комнату. Которая оказалась кладовой, площадью лишь метров пять квадратных. Всё, что запомнил – желтая вспышка и тугая волна, несущаяся тяжелым бульдозером со скоростью света прямо на него…
Советом Дубича мы воспользовались – и, как оказалось, не зря. Тем же вечером, у грозненской комендатуры номер пять стегануло меня вскользь по боку нечто твердое, быстрое, страшное. Да так, что клок куртки, выдранный невидимым лжезакройщиком, некрасиво свис до колена. Мы разом стекли-съехали с «бэтээра». Но других выстрелов не последовало. Минут через пять я отрешенно осознал, что это Илюха спас мне жизнь.
Когда «бэтээр» приплывает по грязюке назад в штаб, я разыскиваю Дубича (тот по обыкновению вырезает очередную деревянную ложку из куска доски от грузовика), молча подхожу к нему и протягиваю гранату РГД:
- Старик, я знаю, это не граната – фуфло. Другой нет. Бери. И рассказываю коротенько о случившемся. Глаза Дубича немножко светлеют, с губ срывается смачное:
- …мать! Тыщу тонн тротила на их башки, уроды!.. Утром наши «влетели». Двоих, на «Минутке», - напрочь, - безо всякой паузы монотонно продолжает Илья. - Проезжали на «бээрдээме», а из подворотни пацаны местные, лет по двенадцать – шмыг! Наши-то уши развесили, а пацаненок один возьми и как засандаль из «Шмеля»! - Желваки Дубича отчаянно пульсируют. - Два двухсотых. Остальные - контуженные… - При этом «эргэдэшку» у меня он все же забирает, зато лезет в тугой вещмешок красной своей лапищей и достает банку отличной литовской сгущенки. – Держи. Алаверды…
- Что же они, не спят никогда, падлы, - сокрушается Женька, одергивая солдатское одеяло, служащее светомаскировочной шторой.
Обстрел застал нас перед обедом, на пути в медпункт, где у Женьки обнаружился один московский знакомый. Москвич-медбрат прибыл вчера, попервой психует – но это у кого как. Зато у него есть хорошая водка. А адаптация – дело наживное.
У медбрата мы собирались разжиться и новыми розовыми жгутами – наши сплошь разопрели. Не дай бог подстрелят, - жгут может дать единственную надежду на жизнь.
Лупят по нам в последние дни капитально. И почему-то очень нравится им «шмалять» сплошь из «эрпэгэшек», да «шмелей». И все по стенам, да по стенам, будто кто снаружи кувалдой прикладывается – ритмично и с нескрываемым удовольствием. Стреляют они вряд ли из-за того, что одного гада ихнего с «СВД» в объятъях наши выловили позавчера при зачистке чердака жилого дома напротив, а потом он «нечаянно» упал с крыши шестиэтажки. Нет, просто сегодня 23 февраля – День Советской Армии по старому. А единиться с армией неверных «чехи» явно не хотят. Оттого и поздравляют с перманентно возрастающей настойчивостью. Потому и сидим с Женькой между двух ржавых цистерн – неподалеку от медпункта. А над головами посвистывают в поисках остановок деловитые пульки.
- Представляешь, брат, а сейчас в городе нашем столько симпатичных девчонок на улицы повысыпало, - бормочет Женька, поправляя бренькающий «Калаш» со сдвоенными рожками. - А мы в Грозном - в дерьме, да среди трупанов безголовых…
- Это потому мы здесь, что ТАМ пока не так весело, - отвечаю с важным видом.
Женька смотрит на меня, потом кивает головой, улыбаясь во всю веснушчатую пасть. Отчего-то он похож на исхудавшего после зимних передряг рыжего голодного собакана. Почти сразу по одной из цистерн противно щелкает пуля и мы инстинктивно пригибаемся. Я машинально провожу пальцами по свежему шраму – шву от пришитого назад к куртке лоскута.
К вечеру «поздравления» затихают. Мы возвращаемся в нашу «квартиру» при штабе, - переделанную бытовку для геологов. Внутри «квартиры» – пара самодельных обогревателей – спираль от электроплитки намотана на кирпичи, провод с вилкой – в розетку. Еще старый стол, окультуренный газетами и несколько панцирных коек. Телек в углу – черно-белый, старинный на вид мы используем в качестве радио – напряжения не хватает, - но и то хорошо, что звук льется исправно. Каждый день слушаем полулживые новости, дежурный (по графику) готовит еду из концентратов, принимаем немного на грудь, ездим по блокпостам, - в общем, живём.
Витёк из Калуги, сгорбившись на табурете, вдумчиво почесывает обнаженную мозолистую пятку и напевает - без фальши и с завидным выражением:
«Вот и верь после этого лю-у-дям,
Я ему отдалась при луне-е-е…»
Витёк шесть лет опером в уголовном розыске в Калуге. Красивый и черный, как чистокровный цыган. Хотя пытается убедить, что родом исключительно из под Чернигова. Вечно в тельнике, вечно с прибауткой, и патронов для «ПМ» у него целый цинк откуда-то. Высунув язык, он пишет сотое письмо сотой любимой и продолжает:
«А он взял мои девичьи гру-уди,
«И узлом завязал на спине…»
На прошлой неделе у Витька просил взаймы трусы полковник Стрюков – наш куратор-москвич из МВД. Стрюков банально нажрался вышпаренного в медпункте спирта, а потом обгадился прямо под себя. Утром Стрюков пару часов устранял вонь. Потом, поглаживая лысину, стыдливо выпросил у калужанина запасные «семейники», благо захватил Витёк с собой их штук десять – от души. Получив испрашиваемое, куратор-позорник отбыл на опохмел. Трусоватый по натуре, вечно отсиживающийся в штабной канцелярии, Стрюков, однако, успел перед отбытием в столицу (через неделю) выправить себе документы на медаль «За боевые заслуги».
Через неделю Витёк подорвался на мине под Черноречьем и уехал в родную Калугу в ящике. Патроны его мы с Женькой разделили поровну. Как и бутылку противной местной водки. | | |
| |
