| Литературное общество Ingenia: Александр Клименок - ТЕАТРАЛ | | ТЕАТРАЛ | | Бизнесмен Гладких в понедельник натолкнулся на удивительное открытие: еще ни разу он не посещал городского Драматического театра. Несолидно! Не уровень!
«Правил» Викентий Петрович крупным обувным предприятием: для чего сновали «те, кому положено» по странам южным, закупали партиями обувь среднего пошиба. Другие «те, кому положено», развозили ботинки да сапоги по городским бутикам – кучками поменьше. Вопросы с заменой дешевых лейблов на «от кутюр» решал малоприметный (как тень) заместитель Викентия Петровича по фамилии Нырков.
Гладких был неунываем; жирноват телом, ровен душой, а подбородок держал параллельно земной поверхности. Таким же прочным состояло и его дело. Жена, Виктория Львовна – худая, мускулистая, развивала гостиничную коммерцию. Старший сын, Никита – юрист и ловкач метил в … в общем, метил, что только можно и куда надо. Младший, Антон – веснушчатый шельмец, посещал восьмой класс самой дорогой и престижной гимназии города.
Итак, во вторник Гладких послал за театральными программками сметливого Ныркова, и тут же сдернул, сопя, с длинного книжного стеллажа кабинета увесистую энциклопедию, - о театре почитать, знаний набраться. Устроившись в грандиозном начальственном кресле из мягкой коричневой кожи, приготовился читать. Удобно обмякши, надул предварительно щеки, взялся пухлой пятерней за первую страницу. Да вот незадача – уснул. Подустал от текущих забот.
И приснился бизнесмену огромный и важный мужик – прямо как пожарная каланча. Рожа медная, глаза будто фрамуги. Свесил мужик голову и гремит на всю окрестность: «Я - театр!» «Театр – я!» Углядел Викентия Петровича, и завопил: «А ты – театр?!» И ну за ним гнаться! А тот – по мостовой, по мостовой. Брюшко, однако, мешает, ноги быстро чугунными стали, онемели. И так Викентию Петровичу страшно стало, обидно, так он перенервничал во сне, что аж с кресла сверзнулся. Вскочил, влажный, тремором объятый, однако в театр потянуло еще больше: «Ах, черт тебя дери, как хочется», - прошептал азартно. – Даже в казино так от азарта не распирает».
Под вечер третьего дня засел Гладких внимательно программки изучать. Раньше не смог: ездили с Нырковым «куда надо» таможенные вопросы решать. Все обставили – лучше не придумать. И кейс Ныркова пригодился: коньяк, балык, шоколад – и прочая: со всё возрастающей душевизной. Однако перебрали краешек с «кем надо». Потому и добрался Викентий Петрович до программок к закату среды: весь день в здравие возвращался. Нырков заботливо-льстивый исправно с порошочками да минералкой курсировал туда-обратно.
Пришлись по душе буклетики театральные: гладенькие, как собственная фамилия, узорчатые, вычурные. Словечки умные, заграничные (!) красивенько поскакивают: «антракт», «партер», «либретто». Крутил-вертел-пыхтел, выбрал. «Лес» Островского. Название фактурное, впечатляет. А что комедия написано – так оно и лучше. Значит, скучать не придется. Персонажи – помещики, дворяне всякие - коллеги, значит. Из древности только. Вполне подходит ассортиментик. Вызвал Гладких «кого обычно», велел купить билеты. На завтра. Самые дорогие. На наилучшие места. На полусогнутых конечностях умчались порученцы исполнять приказание.
В четверг семейство Гладких в составе: Сам, супруга Самого, Антон – младший сын-шельмец, плотно отужинав и выпив душистого чаю, неторопливо и с достоинством отправилось в театр. Водителя Гладких вызывать не стал. Лично сел за руль одного из четырех лимузинов. Коньячным цветом отливающего, - словно из чудо-кейса Ныркова.
В гардеробе освободились от верхней одежды: Викентий Петрович, слегка запутавшись и плассируя, вылез из рукавов броского енотового полушубка, Виктория Львовна вызмеилась из дорогого некрасивого норкового манто цвета «белые ночи». Непоседливый сын Антоша сорвал с себя рывочками утепленную замшевую куртку с накладными карманами.
Выпукло обозначив фактурное тело в вестибюле, Гладких, пока семейство направлялось к буфету, испросил у служащего, где клозет. Затем, присоединившись к своим, заказал: рюмку Martell с кружком лимона – себе, бокал Pinot с шоколадкой – половине дражайшей, рыжий сынок же удовольствовался простым фруктовым коктейлем и тут же принялся ковырять в носу, за что получил от мамаши легкую молчаливую затрещину.
Обустройство буфета Викентию Петровичу понравилось: складчатые тёмно-бордовые шторы на высоких окнах, лепные матовые потолки (как у него в кабинете) массивные дубовые столы, дубовые же стулья с высокими удобными спинками, квадратные хрустальные графины, ловкий буфетчик - мужчина, наглаженный и галантный - как циркуль… Коньяк все же оказался не французским. Гладких усмехнулся с омерзением: технология известная. Но – жульё и канальи!
Неподалеку резко задребезжали звонки – один за другим, с короткими паузами.
- Пора, - скомандовал, неторопливо поднимаясь, глава семейства. Гуськом перетекли в зал.
Пока устраивались в широких желтых плюшевых креслах, Викентию Петровичу всё не давала покоя мысль: «Зачем мы напротив сцены? Это и есть – лучшие билеты? Не обмишуриться бы». Но вот померкли искрящиеся люстры под потолком. Разбежался волнами занавес. На сцене возникли разные люди, чего-то заговорили-завыкрикивали.
«А костюмчики вполне. Соображали в иные времена мастера-то, как делать», - отметил шепотком Викентий Петрович, поглядывая в костяной театральный биноклик. Обернувшись, и проведя бинокликом чуть выше, он приметил знакомую яйцеобразную голову. Гладких присмотрелся: «Точно, Никандров – банкир. Но почему так далеко? Никандров, где попадя, не присядет. Идиоты! Растяпы! Наиотличные места, значит? Паразиты. Вы у меня будете бледный вид иметь завтра! Опозорюсь, точно опозорюсь», - назойливо крутилось в мозгу. Гладких заерзал, осторожно обвел взглядом соседей. Знакомых, сдается, нет. Справа притих Антон, зачарованно уставившийся на происходящее. Слева тревожной выпью целила в зал супруга. Недвижная, аки палка.
В антракте Викентий Петрович велел супруге и сыну мест не покидать, прошел в буфет, выпил рюмку водки, закусив бутербродиком. Водка оказалась добротной, пришлась хорошо, и бизнесмен тихо крякнул от удовольствия. «Однако, уточнить бы – насчет дислокации», - червячком сверлила сознание надоедливая мыслишка. Взор Гладких выхватил из толпы прогуливающихся в фойе знакомый череп. Поспешив к Никандрову и поздоровавшись, походя болтнув о том о сем – без разницы, Викентий Петрович поинтересовался, как бы невзначай, подозрительно заглядывая собеседнику в глаза:
- Скажи-ка, а чего это ты так… неблизко забрался? Кресла, что ли, там золотые?
Никандров, пощипывая редкую бородку, досадливо махнул рукой:
- Ну его! Вот если б в партер, как ты, поближе к представлению, - другой коленкор! Да не один я: cупружнице, вишь, с амфитеатра видеть сподручнее – проблемы с глазами у нее. Вот и мучаюсь... Слушай, там возле тебя Шарыгин с любовницей должен быть – не заметил?
- Шарыгин? Депутат что ли? Нет, не лицезрел, - расслабленно, дружелюбно ответил Викентий Петрович. Тут же, изрядно повеселевший, махнул еще водки – за компанию с Никандровым, и вскоре, находясь на своем приветливом плюшевом месте, умиротворенный, снова пялился на сцену, на искусно выполненные декорации, на тех, «кто обязан играть» - жестикулирующих артистов…
«В сущности, тут довольно мило, - внушал себе бизнесмен. - Надо бы еще… Надо... Э-э»...
«А что вы сделали? Кого накормили? Кого утешили? Вы тешите только самих себя, самих себя забавляете», - взывал кто-то со сцены.
Но Гладких ничего не слышал. Он в очередной раз неожиданно уснул. Водка ли, переживания утомили его – неважно. Слегка откинувшись назад, Викентий Петрович блаженно улыбался.
| | |
| |
