| Литературное общество Ingenia: Александр Клименок - ЧЕТВЕРОНОГИЕ | | ЧЕТВЕРОНОГИЕ | | «Пил, пью и буду пить, - повторяет бывший инженер Карпов. - И идите вы в задницу», - добавляет по обыкновению.
Карпов - дрянь и рвань. С утра до ночи он в городе. А то ворует пенсию у безногой жены. Хитро открадывает – ждет, покуда той приспичит, и пока культяпистая тетка по-паучьи ползет в общественную уборную к унитазу, подскакивает к ее панцирной койке, запускает окаянные пальцы под испятнанную подушку, выуживает ловонько коробку из-под цветных карандашей с припрятанными туда деньгами и минусует содержимое на несколько купюрок. Сразу намного нельзя – будет заметно. Тогда буйный скандал и ор на весь дом. Половина у Карпова больно горластая. Бывшая дворничиха, по нетрезвому случаю однажды попала под трамвай, и ноги стали короткими. До колена. Хорошо, хоть комнатку в коммуналке еще не профукали. В пьяном-то угаре.
Харя бывшего инженера цветом напоминает вытянутую из грядки в дождь свеклину. Топорщится, запрокидываясь гордо навстречу каждому, кто вздумает порицать образ жизни ее владельца. Ощеривается и вопит, сатанея: «Иди ты в задницу! В задницу!» Годами отработанное и отповторенное ругательство изрыгается эдаким превосходным в своем безобразии шматком. И смущенный доброжелатель с позором стремится быстренько исчезнуть долой с глаз непотребного существа.
Обычно Карпов находится вблизи центрального проспекта. Здесь выгодно. Перепутье. В одном направлении базар. В другом – центральная площадь. В третьем направлении - мэрия.
Бывший инженер удачно прикидывается полупаралитиком и просит подаяние. Потоки людей – с улицы и с проспекта миновать его не могут, и Карпов, наслаждаясь козырной везухой, довольно возит челюстями в ответ на позвякивание падающих в картуз монет.
Тщедушное немытое попрошайкино тело - в замацанной и лоснящейся от несусветной грязи синей вельветовой куртке. Башка в разноцветных колтунах, широкие розовые портки парусят на семи ветрах. Черные матросские «гады» - обувка ништяк. Всепогодная.
Нищий Карпов восседает на фанерной коробке неподалеку от аптеки, и символизирует собой потенциальный объект милосердия. Но он абсолютно никому не нужен. Ни аптекарю. Ни прохожим. Ни аппетитно-оранжевым окнам мэрии, поблескивающим в отдалении. Ни себе толком.
Милостыня течет, однако, исправно. Порой до четырехсот рубликов выходит в «смену».
Понимающий и надушенный постовой Грушин (в сочно начищенных сапогах) за ежевечерний стольник не замечает Карпова.
Карпов и сам себя не замечает. С того дня, когда лишился глаза после аварии на заводе, а потом от него избавились и этот завод, и друзья, и супруга – не нынешняя - с фигурой тумбочки, а другая, настоящая. Затерялись в сутолоке похмельной документы... Кто теперь Карпов? Факт - каналья. С тех самых пор он валяется на самом дне и вызывающе гундит оттуда, по случаю: «Пил, пью и буду пить, понимаешь?»
В сотоварищах у бывшего инженера – Сима, Мишка, Аспид, Дура и Пупок – бездомные собаки. Ночуют рядом - в подвале ветхой, под снос, двухэтажки. Карпов костерит их каждый божий день. Хромого пуделя Мишку – того частенько и дубасит – чтоб не задирал доходягу, похожего на болонку, Пупка. Аспид – выкинутый зачем-то хозяевами чернющий ротвейлер – самый мирный. Больше заморочек с шебутной дворнягой Дурой (потому и кличка такая). Возьмет, пропадет на неделю, вернется и воняет помойкой. А то кинется через дорогу по собачьей причуде наперерез несущимся машинам. И как жива еще? Дура! То ли дело Сима. На трех лапах, но к старшему соплеменнику будто привязана.
После каждодневного похода на базар за полустухшей требухой для стаи, Карпов, высунув посинелый язык, кропотливо делит жратву, разрезает ломти раскладным ножичком с выщербленной рукояткой; собаки поодаль внимательно наблюдают, Пупок несдержанно поскуливает. Вскоре бывший инженер дает общую команду: «Кореши! Айда!» Во время кормежки «кореши» не грызутся, глотают только жадно, иногда давятся, и Карпов немедленно и грозно рычит: «А ну – цыц!» Но в голосе – едва скрытая теплота.
Черед Карпова наступает позже. Полкруга просроченной копченой колбасы – с того же базара и бутылка чернильного суррогата – из палатки напротив…
Знающие бывшего инженера обыватели, наблюдая за его трапезой и питием, кидают милостыню, и, подтрунивая, просят: «Спой, Карпыч». И тот, увязая в патоке дешевой нирваны, пытается с подвыванием затянуть: «Когда я пья-а-а-ан, а пьян всегда я-а-а-а...» Но каждый раз, едва начав, умолкает, тупо качая головой. Оставшийся глаз бывшего человека выпячивается и гневно искрит при свете фонарей, тонкая шея багрово напрягается, щеки пузырят. Зеваки хохочут, и, передразнивая наклюкавшегося типа, нестройным глумливым хором завывают по-волчьи... Карпов - дрянь и рвань, разве нет? Собаки спокойно и осуждающе смотрят – то на собрата, то на людей. Четвероногие…
В один из дней псины исчезают – неизвестно куда. Карпов же сидит на привычном месте - неподвижный, мутный, упираясь спиной в серую стену. Выясняется: подскочила живодерка и присоседила собак в металлический фургон – гамузом. Накануне из мэрии узрели происходящее «звериное безобразие», сообщили в соответствующую организацию - и…
Бывший инженер зачем-то трезв. Из полуоткрытого страшного рта его, соединяясь со скопившейся слюной, вытекает знакомое: «И идите вы в задницу…»
Одноглазый взгляд Карпова в жутком бессильи воткнут в низкое небо.
| | |
| |
