| Литературное общество Ingenia: Александр Клименок - РЕСТОРАТОР | | РЕСТОРАТОР | | Весь день в ресторане кипели приготовления. А какие запахи наперегонки летали по залам! Начищенные до янтарного цвета паркетные полы, свежие бордовые дорожки, даже старинные медные ручки дверей - всё блестело и радовало взор.
Готовились к свадьбе сына губернатора. Командовал распорядитель. Неморгающие его глаза, протяжные, значительные манеры, нарочито членораздельная речь – все выдавало тайное стремление походить на босса, и хоть на капельку за счет этого стремления быть ближе. Ведь всего четыре года назад не было умелого распорядителя, а был угодливый и вечно потеющий снабженец со своими смешными бедами, робко стоящий у дверей кабинета хозяина. Тот дал ему шанс, и все отлично получилось. Замечательный человек! А главное, какое тонкое обоняние, когда речь идет о деньгах… Такой будет стоять возле креста, на котором распинают Иисуса, смотреть вокруг встревоженно и думать, как заманить собравшихся в свой ресторан на поминальную трапезу — и ведь заманит! Нет, это положительно дар какой-то… Тогда же он дал себе клятву: никогда не предавать того, кто так помог, всегда быть рядом. Если его, неприглядного человека, захотят терпеть. И вот — конфуз. Кто же знал, что сегодня с утра привалит целая порция счастья. Один из конкурентов хозяина позвонил и предложил распорядителю место в своем основном ресторане — место управляющего. Ну как здесь откажешься! Такое случается раз в жизни. Один раз. А клятва... Что ж, ничего не поделать. «Ни-че-го не по-де-ла-ла-ла», — ему хотелось петь.
Воздух так и плескался нотами радужных перемен. Плавно курсируя по залам ресторана мимо всебегущего в разные стороны персонала, распорядитель в сотый раз, до милого зябкого холодка между лопаток, предвкушал свое перерождение в новом качестве. Теперь указывать и распекать станет он. После нового хозяина — он главный, он будет поучать и командовать. «М-м-м», — распорядитель закрыл глаза. День, несмотря на пасмурность, плыл перед взором яркой перламутровой птицей…
***
Накануне пробежал по городу быстрый робкий дождик. Да так и не успокоился. С утра продолжал сыпать мелкими надоедливыми иголками. Оттого даже огромное окно не давало толику приемлемого света огромной спальне. Единственный человек в спальне, по обыкновению с утра находящийся не в духе, лениво потянулся — в последний год из-за нарастающего кома дел приходилось засиживаться допоздна. Затем, нервно скинув тонкие ноги в шелковых пижамных брюках с огромной мягкой кровати, погрузил некрасивые стопы в старинный мягкий ковер и встал с постели. Длинный китайский халат почтительно принял его стремительно полнеющее тело в свои объятья. Начинался новый день — новые перспективы, возможно, новые полезные связи, а еще очередное, неотвратимое, неизбежное пополнение капитала. Сегодня в его ресторане свадьба сына губернатора. Набежавшая теплой волной мысль об этом, как и о том, что есть четыре других ресторана, принадлежащих ему же, и они самые лучшие и самые посещаемые в этом городе, наполнила кишечник сладкой истомой (прямо как в детстве, в новогодние праздники).
Около месяца назад губернатор впервые посетил его заведение. Тот день выдался нежно-теплым, как и положено в бабье лето. Сообразуясь с царящим спокойствием, неторопясь поглотив порцию царской ухи, отведав незамысловатого, но сочного тушеного мяса с овощами и утрамбовав проглоченное парой кулебяк с черной икрой, губернатор, дернув рукой, поманил Ресторатора.
— Ну, что же… Можешь. Занимайся, — добавил, пыхтя, вытерев дорогим платком величественный лоб. — Если что, помогу. И потрепал вялой горсткой-кистью его чуть дрожащие пальцы.
В это мгновение Ресторатору отчего-то стало необыкновенно чудесно. Почему-то захотелось вставить пару доисторических фраз, типа, «всепреданнейшее благодарю» или «почтительно кланяюсь». При этом хозяин заведения неприятно удивился самому себе.
...Он считался потомственным Ресторатором. Еще бабушка рассказывала, что когда-то предки их держали едально-питейные места в шести городах Франции. Она даже называла пару. Чёрт их упомнишь. При Наполеоне Бонапарте один такой непоседливый пращур рискнул податься на военное освоение лакомой территории в Россию. Несмотря на итоги «освоения», в России род Ресторатора не зачах. Прадед владел сетью трактиров в Москве. Дед Самуил — кофейней в Петербурге и кондитерской в Саратове: пошел в гору во времена НЭПа, но был сметен метлой репрессий тридцатых годов. Отец вовремя открестился от смертельно опасного родства с дедом и пролез в систему общепита Союза, чтобы в шестидесятые стать неформальным владельцем уже трёх ресторанов. Однако по прошествии лет нагрянули недобрые события, и попал папаша в переделку. Пошли процессы уголовные по торговым махинациям в Москве, Ленинграде — больно много народу было во взаимосвязанной цепи. И полетели звенья цепи — головушки некоронованных королей овощебаз и гастрономов, кафе и столовых. С великим трудом, потратив кучу денег и здоровья, вылез тогда подпольный делец из страшной передряги. Семья уехала в Новосибирск и зажила потихоньку. Но удары судьбы истощили отца, иссушили его тело. Недолго протянул, тихо скончался на скромной двухэтажной даче.
Время шло. Выросли новые бизнесмены — нахрапистые, молодые, энергичные. Сменщики. Выдавили стариков — «мамонтов», убрали с пути ортодоксов и остальных прошлых. Настало время тысячи свобод, отсутствия морали и законов. Крутись-суетись, зашибай деньгу, коль не лох совковый. И полетело, поехало! Теперь уже не отравляло жизнь национальное происхождение, бившее деду и отцу по рукам, так мешавшее быстро двигаться в «верха».
Все эти удачные обстоятельства, да плюс еще кое-какой капитал позволяли сыну надеяться на продолжение семейного бизнеса. И он, разумеется, продолжился. Нынешний Ресторатор стартовал в самом начале девяностых — осторожно, под прикрытием крыл райкома комсомола, где скромно просиживал завотделом. Тихонько приторговывая спиртным, прибрал к рукам несколько полулегальных торговых палаток, затем, спихнув их с выгодой такому же предприимчивому малому, приобрел контрольный пакет акций у по-советски доверчивых представителей крупного молодежного центра… С обещанием профиля деятельности ни в коем случае не менять. Выждав, сдал часть помещений под офисы приятелям-купчикам — конечно, «для самоокупаемости в тяжелые времена». Потом поработали ушлые юристы Ресторатора над документами — и пожалуйста. Старый коллектив был целиком уволен. Причина — смена профиля. А именно: превращение в ресторан. Позже прикупил большой рыбный магазин, распустил его работников. До кучи. А вместо магазина цех по переработке мяса наладил. Повыгоднее будет. И пошло. Через два года единоличный владелец первого в городе настоящего престижного ресторана, радостно потирал руки, наблюдая, как из унылого и скучного совдеповского здания благодаря умело продвигающемуся ремонту вырисовываются очертания его прекрасного детища. Потирал и вспоминал: только один раз в жизни на душе было так же хорошо.
В возрасте десяти лет его мечтой стал замечательный синий космонавт на витрине магазина игрушек. Космонавт был как настоящий — в скафандре, с ранцем за спиной, в круглом, тускло мерцающем лаком шлеме. Каждый раз, когда маленький Ресторатор смотрел на предмет обожания, ему казалось, что космонавт смотрит именно на него. И — о горе! Однажды, тихим декабрьским утром, проходя мимо магазина, мальчик с ужасом увидел, что предмета обожания нет. Мир упал на детские плечи. Всё — небо, черные дома, покрытые первым легким снегом, снующие фигуры горожан, — всё сузилось до размера иголочного ушка. А тоска выросла до размеров кинотеатра напротив. Понуро, еле передвигая ноги, мальчуган побрел домой. Входная дверь оказалась незапертой. А в коридоре… В коридоре стоял улыбающийся значительно отец и протягивал ему коробку с космонавтом внутри:
— С днем рождения, сынок!.. Тем более что год заканчиваешь без троек? А? - И заговорщически подмигнул.
— Почти, пап… С ботаникой не вышло.
Лицо папы переменилось.
— Это как понимать? А мои требования? А обещания твои? — Глаза отца налились тяжелым. Медленно, как во сне, его аккуратные руки вскрыли коробку, вынули космонавта. А дальше раздался неприятный треск и... В одной руке отца лежала голова, в другой — тело игрушки.
— Зачем, папа? - только и смог прошептать мальчик сквозь набегающую горячую обиду.
— Все надо доделывать до конца, сынок. Привыкай, тебе жить…
Навсегда застыл в памяти еще один урок, преподанный матерью: однокласснику дал недостающие на булку десять копеек в школьном буфете. Бескорыстно, по-детски, находясь в дружбе со всем миром, поделился. Внезапно кто-то подкрался сзади, больно сжал мочку:
— Пойдем, миленький, скоро папа с работы приедет, а нас дома нет…
Обернулся и наткнулся на свинцовость взгляда сквозь улыбку-фальшивку. Побрел понуро за матерью. В темном школьном коридоре сухие пальцы ловкими холодными змейками погрузились в волосы на затылке, потянули больно вбок:
— Никогда больше. Понял? Никому. Бесштанных содержать за свой счет с отцом мы не будем. И тебе не дадим.
Жгла обида, жгли неожиданно брызнувшие слёзы. В глазах Ресторатора отныне свинцово застыли копейки в разжатой руке, боль от материнских пальцев, треск отламываемой космонавтовой головы. В общем, всё зеленой желчью разъело в его душе. И жалость к другим понемногу стала вытекать из сердца.
Лет в четырнадцать в голову впечатались окончательным тавром отцовские слова:
— Жизнь, сын, большое дело, созданное из цепочки дел малых. Не профукай её в напрасных растратах. Думай о себе и родне. И все. Тот живет никчемно, кто ничего не передал детям — ни дома, ни денег, ни дела. Запомни.
Юный Ресторатор стоял и слушал в большом недоумении: а как же школьные сочинения, встречи с ветеранами войны, уроки истории? Совсем не стыковался девиз того, школьного мира: «Жить для всеобщего блага, не в деньгах счастье» с постулатами главы семьи.
Немного побаиваясь, уставившись в пол, он промямлил тогда:
— Папа, учительница говорит, счастье должно быть общим. Чтоб не думать только о себе. Чтоб коммунизм построить. Мы скоро вступаем в комсомол и…
— Замолчи! Дурак! — Отец вскочил с кресла – побагровевший, всклокоченный, резко изменившийся в лице. — Заткнись. И послушай. Никто, слышишь, никто из неудачников, которые вбивают другим в голову подобную дурь, никто из них никогда не будет счастлив и богат. Коммунизм! Ни у кого из них семья не будет в достатке и радости. Общее — это ничьё, понял? — С этими словами отец выбросил в пустоту руку, сложенную на конце в объемистую дулю. — Всё общее, совместное, коллективное — ничьё! Счастье — когда своё. Вынул из кармана, положил на стол и гладишь. Понял?
Немного погодя он хрипло добавил:
— А в комсомол вступай. Должна быть первая ступень, с которой можно начать строить будущую жизнь. Будущее дело.
Ресторатор шибко призадумался в тот вечер. И однажды стал комсомольцем.
Теперь, часто взирая на город с высоты своей многометражной суперквартиры, из огромного синего окна, он чувствовал себя вполне Человеком. Многое имеющим. Многими повелевающим… Богом, наверное. Небольшим таким, городского масштаба.
***
Слегка вздрогнув, он словно очнулся от легкой дремы. Ах, как давно это было! Ресторатор попытался улыбнуться. Его физиономию исказила диковинная гримаса — словно волны пробежали по глади пруда. Науку родительскую он запомнил крепко. С тех пор — никому ничего. И никого не жалеть. Лишнее. А ещё хорошо от родителей вкрутилось в голову: люди — инструменты и приспособления. Одни, которые выше, — канат. Схватись и лезь вверх. Изо всех сил. Другие, что ниже — ступени. Опирайся на них, оставляя грязь с подошв, прилипшие ошметки, долги, обещания. Оставил. Двоих детей, походя, в разное время, с их глупыми молоденькими матерями на пути туда — вверх. Затем уже законную супругу — ради более выгодной пассии. Которая, став женой, годами находится за границей (свой бизнес на поприще моды) и женой является только формально. Отбрасывай ненужное, выжатое, отработанное, вызывающее раздражение. Потому что молоденьких баб, приятелей, обещаний на пути что комарья летом. А вот шансов пробиться наверх с годами все меньше.
Он продолжил семейное дело среди самой лакомой бестолковщины новоявленного российского капитализма, которая сулила на первых порах просто идиотскую удачу. Это было золотое время, когда за год при удачном раскладе, обладая некоторой ловкостью, люди делали миллионные состояния. Но и смертельный риск тоже присутствовал. Одного из его приятелей еще по комсомольскому прошлому зарезали и вышвырнули за городом из машины на обочину — за долги. Такова была цена созданной приятелем финансовой пирамиды. А одного неожиданно для всех посадили. Связался с кавказскими ловкачами, на темных схемах сделал быстрые деньги. Попался на волне фальшивых авизовок — сгубила страстишка к легкой наживе. Нет, этот подход к бизнесу не для Ресторатора. Осторожно, но твёрдо, мелкими шажками, но вперёд. Так он строил свою жизнь, обрастал связями, подмасливал местных чиновников и банкиров. Кирпичик за кирпичиком выкладывал уютный мирок с претензиями на будущую значимость. Все, все здешние воротилы и хозяева жизни теперь постоянно обедали и ужинали у него и только у него. Пешки — в других заведениях. Ресторатор кое-чего добился. Нет, определенно он умный мужик. Отец бы гордился. А когда не хватало ума, спасала удача. Так, когда на него тоже наехали, выручил прикормленный мэр, который лично добился положительного для Ресторатора результата в ходе последовавшей «стрелки» (послал людей, а те разобрались, как полагается). Хотя, если бы мэра в свое время не удалось купить долей от продажи супермаркета, кто его знает, как бы сложилось. А потом пошло как по накатанной…
Ресторатор окончательно отбросил нахлынувшие воспоминания и задумался. Его вполне разучившийся волноваться мозг вот уже дня три что-то тревожило. Что-то словно махало с противоположного берега рукой, неслышно взывало и тонкой струной позванивало в голове.
Да к чёрту все! Он решил перекусить – скоро ехать.
Вскоре после завтрака разомлевший Ресторатор держал путь к ресторану — туда, где через пару часов состоится свадьба. Втиснутое в салон тёмно-синей «Ауди» предпоследней модели (пора менять машину), тело чуть вздыхало от подсознательного волнения.
Как изменился его город за последние десять лет! Взметнулись вверх ракетами новые деловые высотки, невзрачные здания обросли вывесками бутиков, улицы очистились от рытвин. Насаждала себя прибывающая рабочая сила, разрасталась по окраинам, просачивалась всюду. Появлялись десятки фирм и фирмочек. Город богател. Его элита жирела и хотела продолжать жиреть. И для этого предназначались заведения Ресторатора. Там встречались, договаривались, жали руки большие люди.
Проезжая последний перед родным заведением перекресток, Ресторатор привычно посмотрел налево. У входа в дешёвую закусочную, как обычно на протяжении многих лет навязчивой камышиной маячил нищий. Ресторатор помнил его с детства. Летом нищий гундосо напевал песни возле главного рынка, зимой тёрся, кутаясь в какое-то немыслимое пальто, должно быть, мезозойского периода, возле остановок или вокзала. Затем прижился возле закусочной. Откуда он появился, никто не знал, но обидеть его считалось кощунством, ибо нищий был вечным талисманом и порождением города, всегда улыбающимся и заглядывающим в глаза каждому прохожему. Дети побаивались этого нелепого и грязного человека. Маленький Ресторатор тоже. И даже немножко сострадал оборванцу. Правда, втайне… Но шло время. Ресторатору исполнилось пятнадцать. Отец и мать давно открыли ему глаза на жизнь. Милосердие и бескорыстие как-то незаметно и бесследно ушли из жизни мальчика. Вместе со сверстниками паренёк частенько подразнивал нищего, а то и запускал в него камешком, издевательски насмехаясь. А тот знай заливался беззубым смехом, притопывал на месте, протягивая руки-жерди:
— Ну, купите мне булочку, а? Гы. Купите мне булочку. Гы-гы.
Однажды Ресторатор даже решился применить любимый приёмчик. Подобравшись поближе, он ловко заехал носком ботинка в чахлую голень нищего и сразу отскочил. То, что потом произошло, стало его карой. Издав утробное: «Ымк!» нищий упал на колени и погрузил лицо в ладони. Компания малолеток сразу рассыпалась, разбежалась. А маленький Ресторатор отчего-то не смог. Застыл-влип намертво. Через несколько секунд бродяга поднял голову, и взгляд его уперся точно в побледневшего мальчика, как шпага. Рваные губы стали что-то шептать. Бесцветные глаза загорелись ярким светом и проникли в воробьиную душу пакостника, перевернув там все вверх дном. Худое лицо бродяги растянула кривая улыбка. Да так и застыла. Навсегда. В памяти Ресторатора.
С той минуты минуло немало зим и лет. Ресторатор вырос. Легли на плечи многочисленные проблемы, возникли большие задачи. Но нищий, его острое лицо и страшные глаза никак не выходил из головы. Часто Ресторатор представлял, как он хватает бродягу возле закусочной за шиворот и трясёт, трясёт, трясёт — до изнеможения. Пока дух не вылетит. Увы, в реальности Ресторатор не мог этого сделать. Но ему просто необходимо было несколько раз в неделю появиться на перекрестке и посмотреть в глаза нищего. Да-да, оторваться от нищего не получалось. Удивительно: со временем глаза бродяги определенно приобрели осмысленность и ясность. Теперь они стали чётче и глубже. Впрочем, если раньше взгляд его больше вопрошал, то в последние годы больше сочувствовал. Во всяком случае, Ресторатору.
***
По пути к заведению, Ресторатор решил заехать в одно место. В косметологический салон. Тайная страстишка. Дело в том, что он любил очень молоденьких девушек. Год назад прямо в ресторане, в своем дорогом кабинете, будучи сильно подшофе он совратил такую юную провинциалку. Протрезвев и осознав, дабы замять все неприятные последствия, дал ей денег, купил квартирку, помог открыть косметический салончик. Бывших хозяев помещения с помощью определенных связей (благодаря ласковым манерам, немножко деньгам и хорошему меню многие в городе стали его друзьями) удалось куда-то по дешевке сплавить. В салон Ресторатор наведывался пару раз в месяц. Получив свой маникюр, торопливо овладевал грудастой молодой девчонкой (теперь уже совершеннолетняя — всё в порядке) прямо там же, и воровато оглядываясь, задворками прошмыгивая к машине, убирался восвояси. Всем (и всему) от этого было хорошо. Девчонке — потому что не бедствовала. Самому Ресторатору — что слыл хорошим мужем (жена уехала на год за границу, а он для всех такой молодец — налево ни-ни!), а его делам, успешно проистекающим, было хорошо ввиду регулярного и неусыпного внимания хозяина. Но сегодня произошло неожиданное. Это грудастое создание для утех, эта игрушка заартачилась внезапно:
— Не в этот раз, ладно?
— Что-что? — Он даже растерялся.
— Говорю — не в это раз, хорошо? Я не хочу каждый раз как собачка — по приказу.
— Хочешь! Хочешь!! Хочешь!!! — его голос сорвался на истерический визг.
— Успокойтесь. И поезжайте-ка в свой обожаемый ресторан, у вас куча забот вечером. — И она брезгливо скривилась, точно отражение на никелированной щеке чайника.
Ресторатор чуть не поперхнулся от изумления. Он шагнул к ней, медленно размахнулся, но бить не стал — лишь провел по шее вспотевшей пятерней:
— Ты еще пожалеешь, сучка. На коленях приползешь.
Направляясь к машине, едва не завопил:
— Гадина! Сгною!
Правда, как именно сгноит, в голову пока не приходило. Зато в мозгу снова вспыхнуло: что-то идёт неправильно, что-то происходит. А может, сдают нервы? Ну, ничего.
И вновь Ресторатор направил авто через перекресток-наваждение. Но и там что-то было не так. Нищий ломко, согбенно опершись на фонарь, навис над тротуаром возле ржавой телефонной будки. Его полузаметная фигура без возраста и как будто без желания продолжать жить, словно взывала: Зачем?!
Неожиданно бродяга оглянулся и вперился в его глаза. Ресторатору в них увиделось нечто новое. Но новое казалось до боли знакомым, пережитым раньше и даже… близким. Остальное произошло в течение мгновений. Ресторатор нажал на тормоз, вывалился наружу и медленно подошел к нищему. Тот поднял вверх полусогнутую тонкую руку, улыбнулся, качнул головой, неловко дернулся всем телом вперед, и продолжая улыбаться, повалился. Мир потерял очертания. Несколько прохожих плавно задержали шаг у лежащего тела. В это мгновение в груди Ресторатора закипело:
— Чёрт тебя побери! Урод! Ты, наконец, сдох, сдох! — Ресторатор в счастливом ужасе бросился к машине.
***
У входа в заведение как обычно стояло около десятка дорогих, сияющих свежей полировкой автомобилей — его друзей, или просто состоятельных, солидных гостей, которым тут всегда рады. А иным здесь не место — уровень ресторана, создаваемая хозяином солидность во всем, диктовали свои правила.
Дрожащими пальцами открыв дверцу машины, хозяин ресторана жадно глотнул воздуха. В голове горячо шумело. Пытаясь успокоиться, он тихо сделал внушение смотрителю — представительному старику, взявшись за лацкан его пиджака кончиками большого и указательного пальцев (никак не может проследить, чтобы машины поскромнее ставили в дальнем крыле стоянки и не портили общий вид!), затем направился внутрь. У гардероба чуть задержался, взгляд скользнул по копии акварели Гитлера, подаренной самим мэром (а ведь напрасно говорят, что автор — художник-недоучка). «Забавно. Я, семит, держу у себя картину всемирно известного гонителя и гноителя семитов». Ресторатор цинично скривился. В том, что было изображено на картине, таилась некая сила: одинокий парусник среди рваных облаков и зеленой бездны моря, гордый и спокойный в своем величии. Парусник этот всегда непонятным образом действовал успокаивающе. Но сегодня лекарство не подействовало. Видимо, легкий мандраж перед предстоящим событием перевешивал. Возле гардероба бездумно вынул из специального золоченого ящичка книгу почётных гостей... Чьих каракуль здесь только не было — банкиров и артистов, чиновников разных сортов, милицейских начальников и воров в законе — добрых две трети книги исписано лицемерными, фальшиво-елейными благодарностями.
«Сволочи. Как бы вы удивились, узнав, что я про вас думаю, — прохрипел Ресторатор. — А думаю я так: вот собрать у вас все денежки, а потом пригласить на тур вальса — сообразить прощальный ужин. Со стрихнином. И накормить всех. Нажрать в последний путь. Чтоб денежки ваши легли ко мне в карман, а вам — вечная память».
Пальцы его рук напряглись и машинально свернулись в кулаки. Проклятый нищий! Падаль!
Неожиданно для себя Ресторатор направился к выходу. Там его настиг преданный лепет распорядителя. Впервые Ресторатор внимательно, с интересом энтомолога разглядел согнувшегося перед ним человечишку. Губы Ресторатора скривились. Тряхнув обеими руками пустоту за грудки, он молча зашагал к стоянке автомобилей. Нужно съездить к перекрестку. Зачем — не важно. Просто так надо.
У перекрестка ещё торчали несколько зевак, вяло перебрасывающихся словами.
— Наконец-то.
— Да, отмучился бедняга. И правда - сколько можно?
— Чем так жить…
Тело бродяги уже увезли.
В груди Ресторатора защемило. В непонятной гнетущей растерянности он влез в «Ауди» и положил дрожащие руки на колени. Надо спешить.
***
Кортеж из десятка шикарных автомобилей причалил с небольшим опозданием. Ресторатор, заняв позицию предварительно, весомо возвышался у въезда к заведению. Его лицо, лежащее на прямых плечах, пыталось растянуться в добродушной улыбке.
Дверца первого, белого лимузина медленно распахнулась. Резво выпорхнувший водитель открыл противоположную дверцу и подал руку почти невесомому существу в белой фате. Ветерок чуть сдунул вуаль с лица приближающейся невесты.
Как же это? Ресторатор окаменел. У разверзнутых, будто в ад, дверей стояла... его старая знакомая. Грудастая девчонка. И, усмехаясь, показывала на него остальным гостям. Пальцем! Палец тихонько стал расти. Затем распухать. Быстро-быстро. Красно-черной горой взметнулся ввысь, разбежался в стороны. И стало жарко вокруг. Отчего так жарко?
Внезапно чья-то рука схватила его, вначале встряхнула, а затем потянула вверх — легко и небрежно. Ресторатор ничего не понял, растерялся и посмотрел вниз. Там, возле очень знакомой машины, спиной кверху лежал человек. Вокруг застыло много людей. Вот губернатор, мэр, здесь же брезгливо двигал губами распорядитель. Двое людей трясли и тормошили лежащего, а Ресторатору очень захотелось взглянуть на его лицо, более того, он почувствовал, что это крайне необходимо. Ресторатор вытянул руку, но вместо нее увидел нечто полупрозрачное. Ресторатор запаниковал и посмотрел на свои ноги. Ног не было. Не было и тела — всё, что можно было назвать телом, напоминало сгусточек тумана, сферу из целлофана — немножко мутноватого. И тут человека внизу повернули лицом вверх.
«А как же свадьба? И почему этот, на асфальте — я?» – неожиданно безучастно озадачился Ресторатор.
А там действительно лежал он — с оскаленной физиономией и дурацки прищуренным левым глазом. Здесь Ресторатор провалился в небытие...
Небытие — поначалу чёрное, провальное, принялось таять от чьего-то присутствия. Потом возник свет. Точнее, невероятное, невиданное сияние тысячи солнечных солнц. Впрочем, не обжигающее и не ослепляющее. О боже — это было то, что он так силился вспомнить в последнее время и не мог, — любовь и сострадание! Как прекрасно и свободно стало ресторатору! Отчего-то он увидел раннее детство, себя, бегущего по траве к маме, себя уже взрослого, отчитывающего официантку. Жмущего руку московским гостям-торгашам. Отталкивающего первую жену. Сморщенные лица младенцев. Пачки денег. Обманутых работников.
Неожиданно явился нищий. Улыбающийся, великодушный, протягивающий ему руки. Нищий-Иисус. Иисус-Нищий. Ресторатора охватило разрывающее душу чувство вины и горечи. Нищий же медленно растворился в сиянии.
И тут, среди всеобъемлющей доброты и легкости прошелестел требовательный голос:
— Расскажи, чем ты можешь гордиться в жизни?
— Я многого достиг. Никогда не сидел сложа руки.
— Это не главное… Кого ты любил?
— Я жил…
Он не знал, что ответить.
— Что ты сделал для людей? Чему научился?
— Отец просил... он поручил мне продолжать семейное дело, и я...
Внезапно ресторатор увидел — или почудилось-промелькнуло зигзагом искаженное от ужаса лицо отца, его выпученные глаза, вываливающийся синий язык.
— Ты ничего не понял. Тебе нужно многое понять. Здесь, с отцом, — промолвил Свет. И исчез. Вокруг остался лишь густой серый туман.
Ресторатор замер. Его объяло ничто. Однако через некоторое время ресторатор ощутил, что рядом определенно кто-то появился. И от него исходило такое холодное, колкое и пронизывающее зло, степень которого не поддавалась земному представлению. Ресторатор воззвал всей своей сутью к ушедшему свету:
— Погоди, пожалуйста, умоляю, прости!
Он хотел назад к свету, он метался, кричал, нет, вопил — в тоске о забытых молитвах.
Где-то вдалеке, в черном безбрежье мелькнула слабая искорка, словно тонущая в ночи.
Незримое нечто приближалось со всех сторон. Необъятное, немое, беспощадно-спокойное. Дух ресторатора в последний раз отчаянно возопил...
В морге ресторатора грубо раздел полупьяный санитар. Через какое-то время мёртвое тело швырнули на металлический стол, где уже лежал труп нищего. Два таких разных и таких одинаковых голых и холодных бывших человека лежали друг против друга. На лице одного застыла улыбка.
…Вскрытие обоих назначили на завтра.
| | |
| |
