| Литературное общество Ingenia: рыбка-бананка - ИСПОВЕДЬ СЕТЕПРОЗЕРА | | ИСПОВЕДЬ СЕТЕПРОЗЕРА | | Благосклонный читатель! Предлагая тебе описание самого занимательного случая в истории моей жизни, я надеюсь, что если оно не доставит тебе удовольствия, то, наверно, принесет пользу, которая послужит мне оправданием, что нескромной рукой поднимаю покров, коим бедность и заблуждение стараются укрыть себя.
Томас де Квинси "исповедь англичанина, употреблявшего опиум"
Увы, так получилось что исповедь Руссо не была мною найдена и прочтена в строки написания сего компостного текста, что стало следствием использования менее толкового эпиграфа.
Рыпко
Пустяковые люди вместе с людьми целеустремленными, красивые, немного изящные, эротизированные (где-то здесь можно заметить и меня), - все попали на корпорэйтив нью еар. Думаю, Тебе знакомо чувство подхалимского, немногословного, чисто телесного присутствия рядом с зубастым начальством.
Золотистое, прелестное белое вино подливает невозмутимый профиль. Лоснящееся, обильное количество съестного дышит запахами, и всячески прельщает, и манит, и дразнит. Мне по душе матовые оливки, лежащие грудой в бокале для мартини, некоторые еще покрыты глянцем. Я занудно, с постным выражением лица, сижу рядом со спасительной дверью, уже обдуман план позорного бегства (вижу, как несчастный тамада, в закулисье, угрюмо снимает дедоморозову бороду – мне его искренне по-человечески жаль).
Скучно-обидное настроение…
Почему нет никогда иной формы новогоднего развлечения, а только через желудок?
Нам подарили под треск жидких аплодисментов дорожные сумки с наименованием фирмы – что может вызвать столько же жалости и чувства неудобства (я все равно благодарственно – в смущении - улыбнулся)?
По ходу неторопливой трапезы сетепрозерская фантазия выстраивает кирпичиками слов фасад рассказа, с противопоставлением официантов (далее лакеи) – которые в редкие часы пятиминутного досуга разыгрывают пьесу Чехова и корпоративной публики – жующей, выкрикивающей сальности, неуместной в таком ресторане.
Вино успешно погружает в томный сон фантазии и выносит меня на брега вымысла. На столичной улице лениво светает, сквозь толщу пудовых, сердитых туч не пробиться жизнерадостному, бойкому лучу. В темном углу, под шум-брязг моющейся посуды, вдыхая запахи вчерашних блюд, с голосом Луи Армстронга в ушах, засыпает офцнтка. Весь вечер ни одна эмоция не проступала на обычном ее лице, впрочем, не лишенного приятных линий – сейчас стало видно усталость, брезгливость, капризность в ее вялой улыбке. Еще секунды и подлейший кончик ее сигареты обожжет средний палец…
Невозмутимые лакеи, не желающее подхалимно улыбаться на кобелиные шутки моих сослуживцев, вызывают больше моего любопытства, чем начальство сладострастно, с мужской невозмутимостью, поочередно жмущие грудь секретаря.
«Минет!» - выкрикивает довольный острослов, и медленно ускользаю из зала, намеренно забываю подарок. Новогоднюю атмосферу не вернуть никаким стоическим оптимизмом.
«Новый год. Бл…дь. На х...й!» - скажет пьяный визгливый голос нежной мамы, дома среди грязной посуды – оливье смешали с шубой, об рыжий, голенький апельсин затушен окурок с губной помадой. Я зажигаю бенгальский огонек и коридором иду сквозь тьму (тут символ, читатель! Гы) в свою комнату. (Тут, ради снижения своего образа, хотелось бы добавить строки об онанизме, дабы Ты не подумал, что я пытаюсь возвысить себя над пошлой обыденностью других). Сижу за клавиатурой и пишу то, что было написано выше и то, что Ты будешь читать ниже.
Я забыл рассказать, что я влюблен! У нее пухлые губы, изумрудные глазища, пухлые губы, нежные, чувственные пухлые губы (наконец, я расправился с этим штампом) – шучу.
Упираюсь лбом в стекло, на которое падает жидкий снег - плачу.
Дорогой друг! Никогда ни пиши про осень и то, как тебе депрессивно, - это уродство творчества надо прекращать.
Ах да, я обещал рассказать о Ней. На самом деле я не вижу ее глаз из-за миопии. От нее густой шлейф каких-то дешевелых духов, но сердце всегда бьется чуть быстрее, потеют ладони каждый раз, когда Она рядом. Стоит ли добавлять, что у Нее есть Другой – мой антагонист. Вам не скучно? Тут еще полстраницы рассказа на тему «испорченный праздник».
Когда-то у меня было желание выложить здесь свой первый рассказ – киллер профан отстреливает людей на улице снайперской, - и тем самым начать новый вид сетепрозы. Смысл бы ее сводился к тому, что бы написать как можно хуже (теперь, Черёмина, Вы понимаете, почему этот рыхлый экзерсис самый мой худший словесный канделябр). Казалось бы, я – творческая личность, я должен возвысится над бытовухой, но мой креатив лишний раз подтверждает мою творческую импотентность и серость, приземленность, художественную близорукость, и бесперспективность, и тупость. Я не могу гордиться своей вшивой полу интеллигентностью. Книги не вызывают былого сердечного трепета, а тупую усталость и недовольство. Савл Иноземцев - или на худой конец, ты, ЖукоВ – возьми любую книгу Достоевского, всмотрись в его фото: представь вместо его коричневатой шинели – папскую рясу. Это ж священник, пробравшийся в стан литературы, вербующий жидких молодцев. Сменивший его Набоков противен своим жеманством, снобством. Остается наскучивший Чехов, не дающий ни одного ответа. Мне 22. Время уходит в поисках утраченного врмн. Я не знаю, кем я должен быть. Я маленький человек с зудящей амбицией, с тяжестью сетепрозы в своем кармане, ищущий ярлык под стать себе. Мне все обрыдло, я так и не повзрослел, мой максималистский памперс маловат и муляет писю. И не один – из тех, что постарше – ничего мне не посоветует. Я сам против, всей этой, новомодной энтропии. Зонтаг пишет о том, что жизнь не нуждается в оправдании так, как смысл жизни уже есть, и если мы повторно задаем этот пошлый вопрос, то отрицаем уже существующий смысл, закрываем на него глаза, тем самым лжем себе об его отсутствии.
На фешенебельной Минской, где квадратный метр жилплощади дороже с каждым годом, я иду по смутной улочке меж двух параллельных рядов домов, новостроек. Впереди, по центру недостроенная церковь на фоне занавеса ночи. Стоит ли это воспринимать как то, что моя вера еще не окрепла, что иду я к ней сам, и что ни одни человек на моем жизненном пути (о, сколько пошлости наворотил!) не по дороге со мной? Я не дошел до Храма Божьего, свернул. Притча!
В «Над пропастью во лжи» Сэлинджера, главгерой решает отстаивать свою позицию. Моя позиция мешает мне и вгоняет в ступор, в жалкое бездействие, чреватое жалостью к себе. Я не могу выбрать между своими принципами и быть своим в коллективе. В обоих случаях я теряю слишком многое. Ответ прост:
«…Цинциннат пошел среди пыли, и падших вещей, и трепетавших полотен, направляясь в ту сторону, где, судя по голосам, стояли существа, подобные ему».
«Приглашение на казнь» В.В.
дурень, мне нужна твоя критика, мне не надо твое гуманно-человеское сочувствие, более нужна честность и проницательность к моим ошибкам, которые запутали меня, и не смогли одолеть тебя и твои жизненные силы, ибо мне не хватает геройского пафоса, или взрослого опыта, чтобы вписаться в этот помойный поток жизни с мягкообложечным Пинчоном, дабы улыбнутся без апатии и скуки, в дружбе с самим собой и более внешним мясом, миром, так как искренне желаю вырваться из вакуума эгоцентризма, смерти подобного для личности.
Искренне ваш, рыпко.
| | | | Обсудить на форуме |
| |
