| Литературное общество Ingenia: Эмилия Галаган - Твой ангел, мой гений | | Твой ангел, мой гений | | love story-puzzle
Если ты ангел, то почему у тебя такие крылья – перепончатые?
Сомнения новообращенного
Оказалось, так просто забыть о тебе, мой герой:
Пропустить пару кружек воды из источника мая,
Пересечь Патриаршие вкось на учебном трамвае,
Закурить «Беломор» и забыть о тебе, мой герой.
Зоя Ященко
Рояль в кустах
В самом начале сентября тёть Ева уехала погостить к Алику в Жодино. Ключи от квартиры Саше оставила. Чтоб та фиалки поливать приходила. И она приходила…
Вообще тёть Ева не была Саше тетей, правильнее было бы назвать ее бабушкой, а точнее – двоюродной бабушкой, но как-то не сложилось. В Сашином понимании бабушка – настоящая бабушка – это круглое, доброе, пахнущее домашними пирогами, как ее родная баб Люся, а отнюдь не отстраненно-строгое, величественное, как Ева Теодоровна. Тёть Ева – сводная сестра Сашиной бабушки, их родители – тёть Евина мама Гелена Стефановна и отец баб Люси Степан Иванович – познакомились в Польше во время войны. К тому моменту Степан Иванович уже знал, что жена его умерла от воспаления легких и десятилетняя Люсенька живет у сердобольных соседей, письмо которых и отыскало его на фронте. Муж Гелены Стефановны был убит еще в 1939 году, оставив молодую жену с малюткой Евочкой на руках.
Прабабушка, которая пережила прадеда на целых 20 лет, уже после его смерти говорила (Саше запомнилась эта странная польско-белорусская фраза, звучавшая для ребенка как заклинание.): «Чарно жыцье было, чловеки злы, а ён слом’яны, от и покохала» (Черная жизнь была, люди злые, а он соломенный ( т.е. светлый), вот и полюбила).
Саша прабабушку любила – она была очень высокая, немного сутулая (Саша слышала, как соседки между собой называли ее «горбатой бабой»), всегда в темной одежде – траур по мужу – трудолюбивая, аккуратная (шутка ли: прожила в деревне до 89 лет, при этом поддерживая хозяйство и дом в полнейшем порядке, из живности, правда, последние лет десять держала только нескольких кур, петуха и вороватого вида рыжего котяру), строгая и…добрая-добрая (детскую интуицию не проведешь!). Маленькая Саша обожала прабабушкин дом: она чувствовала, насколько он стар (прадед построил его сразу после войны, когда приехал с молодой женой в родные Борки) – это просто витало в воздухе - и в то же время все в нем было так правильно, так строго, так чисто, что сердце замирало от ощущения легкой святости. Какие салфетки вязала прабабушка! До чего замысловатые узоры! Теперь, повзрослев уже, каждый год, прогуливаясь по городу во время Новогодних праздников, Саша смотрит на приклеенные к оконным стеклам снежинки и думает всякий раз одно и то же: «Ну, прабабка, ну «горбатая баба», как ты своими корявыми пальцами с крючком управлялась? А мы, неумехи, руки с маникюром, а растут из задницы, ножницы держать не умеем!». А еще прабабушка была ревностной католичкой, каким-то невероятным образом сохранившей свою веру во время всеобщего атеизма, но так и не сумевшей передать ее дочерям – ни родной Еве, ни приемной Люсе. Именно она настояла на Сашином крещении, мало того, отыскала (а это было почти нереально: найти в Гомельской области в 1987 году католического священника!) ксендза, который и окрестил Сашу. Девочке было четыре года, прабабушке – семьдесят шесть. Сейчас Саша ничего, ну просто ничегошеньки не помнит об этом событии, и это ее огорчает: кажется, что забыто что-то невероятно интересное, удивительное, увлекательное, забыто первое приключение ее детства, которое просто обязано было намертво отпечататься в памяти…
Самым раннее воспоминание: в зеленой-зеленой траве кое-где виднеются желтые одуванчики, но она знает, что никакие это не одуванчики, потому что они…ходят, чего настоящие цветы делать никак не могут, это – маленькие желтые цыпы, которых она, Саша, сторожит от посягательств вон той хитрой рыжей морды, которая, выглядывая из приоткрытой двери дома, так внимательно следит за блуждающими в траве желтыми комочками… Почему, ну почему ей запомнились эти цыплята, этот кот – такая обыденность – а собственное крещение – происшествие из ряда вон – прошло незамеченным памятью?! Она знала только, что прабабушка велела крестить ее не Александрой, как назвали ее родители, а чудным польским именем Ангелика, потому что именно это имя было написано в старинном прабабушкином календаре напротив даты рождения девочки – 4 января.
А еще Саша помнила, как однажды она, находясь в гостях у соседской девочки, спрятала в кармашек чем-то особо приглянувшееся ей круглое зеркальце в красной пластмассовой рамочке и принесла его домой. Прабабушка, уличив ребенка в таком жутком преступлении как кража, мало того что выпорола отчаянно ревущую правнучку тонкой и хлесткой ивовой веткой, так еще и заставила отнести соседям это дурацкое зеркальце и попросить прощения, что было в тысячу раз страшнее порки. И вот вечером того дня, совершенно измученная, окончательно усвоившая, что чужого брать «н’е можна», Саша сидела рядом с не менее измученной усердной воспитательной работой прабабушкой на крыльце дома и смотрела на небо.
Загорались звезды. Сашиным хорошенько промытым слезами глазам они казались особенно яркими.
-Баб, а звезды – они чьи? – вдруг спросила она.
-Бозькины, дзецко…
Саша взяла это на заметку.
Баб Люся называла прабабушку не «мамой», а теть Гелей, но любила ее, как родную мать, и прабабушка с одинаковой добротой и одинаковой строгостью относилась к обеим дочерям. Теть Ева очень похожа на прабабушку. Такая же высокая, только совсем не сутулая, а наоборот – с гордо расправленными плечами, величественной походкой. Ее взрослый сын Алик, очень любящий насмехаться над теть Евиной важной статью, шутит: «Чтобы так ходить, нужно лом проглотить». И она…смеется. Потому что на самом деле не холодная и надменная, как может показаться, а добрая-добрая, как и прабабушка. Теть Ева всю жизнь проработала врачом в детской поликлинике, и маленькие пациенты совсем не боялись ее – чужую строгую тетю в белом халате. Иногда, когда они с Сашей гуляют по улице, к ним подходят женщины с детьми – обеспокоенные мамы просят совета («Может, не стоит эти памперсы использовать? »), а малыши что-то лепечут на своем счастливом языке. Это теть Ева любит повторять, что детский лепет - самый счастливый язык на свете: в нем нет слова «смерть».
Об этом слове – нет, увы, не слове, а факте придется рассказать отдельно… И теть Ева, и баб Люся рано вышли замуж. Муж баб Люси, Владимир Иванович, Сашин дед, был инженером путей сообщения, муж теть Евы – музыкантом. Он играл на рояле (Как же Саша в детстве мучалась, пытаясь определить это одним словом: роялист? рояльщик?) в филармонии (А сколько времени было потрачено, чтобы научиться правильно выговаривать это слово!). Обе сестры – Ева и Людмила – рано овдовели. Владимир Иванович умер в сорок три года от прободения язвы желудка, дядь Валер Валерьич – в сорок семь от кровоизлияния в мозг. Такую исчерпывающую информацию Саша получила от бабушек в детстве, твердо запомнила и…никогда не выясняла подробностей. Она видела своих дедушек только на фотографиях, и для нее они были скорее мифическими фигурами, чем живыми людьми.
Судьбы сестер поступили удивительно одинаково: отобрав мужей, оставили женщинам сыновей: теть Еве – Алика, баб Люсе – Володю, Владимира Владимирыча. Алик – высоченный, здоровенный, румяный и очень веселый. Он живет в Жодино, куда его распределили работать после окончания БГУ. Теть Ева очень хочет, чтобы он женился, хочет, пока еще не начало сдавать здоровье, позаботиться о внуках, но Алик – закоренелый холостяк и только отшучивается в ответ на настойчивые просьбы матери поскорее жениться. Зато Володя, только поступив в институт, по уши влюбился в симпатичную, кареглазую шатенку – будущего искусствоведа, будущую Сашину маму – Танечку. Ему повезло – Танечке тоже очень понравился скромный белобрысый паренек – будущий инженер путей сообщения, будущий Сашин папа. Вот так славно у них все получилось.
Саша гордится своими родителями. Тем, что они до сих пор любят друг друга, тем, что редко ссорятся, тем, что живет вся семья (папа, мама, Саша и баб Люся) дружно, уютно, радостно. Но ее почему-то очень тянет к теть Еве. В ее маленькую хрущевку (Сашина семья живет в трехкомнатной квартире нового крупноблочного дома), в ее тесную кухоньку, в таинственную «рояльную комнату»…
Ах, эта комната! Вот и пришла ее очередь – этого чуда, этого фамильного феномена! Валерий Валерьевич Невярович был не просто музыкантом, он был очень талантливым, выдающимся музыкантом, гордостью филармонии. Для теть Евы же он был в первую очередь мужем – самым любимым мужчиной на свете. После его скоропостижной смерти она в непонятно-отчаянном порыве вымолила-выкупила у филармонии тот самый рояль, на котором играл ее Валерочка во время своих знаменитых концертов. Но Сашу больше всего удивлял не тетин поступок сам по себе, а то, каким образом удалось втащить эту махину на третий этаж, как этот гигант вообще мог пройти в узкие двери теть Евиной квартиры. Это было невероятно! На все расспросы тетя только пожимала плечами: «Сашенька, я не помню, как в угаре была тогда…» Как на грех, больше свидетелей тому не находилось: баб Люся с Аликом и Вовой в момент доставки рояля были у прабабушки в деревне (теть Ева упросила сестру увезти детей и оставить ее наедине с горем). Когда они вернулись, в теть Евиной квартире произошли значительные изменения: целая комната была отдана роялю. Да-да, он занял собой всю прихожую: только в углу мог приютиться небольшой шкаф (с Валерочкиными нотами). Отныне мать и сын поселились в одной комнате. Что это была за жизнь, трудно описать, только, окончив школу, Алик поспешно уехал учиться в Минск, а затем работать в Жодино, и домой приезжает очень редко.
А рояль по-прежнему стоит. На его крышке – несколько горшков с фиалками…
Никто в семье не умеет на нем играть.
Обыденность
День рождался, как обычно, мучительно – с надрывным криком будильника. Опять приходилось покидать уютное материнское лоно кровати и выбираться в холодный и враждебный мир. Утро еще не разлепило окончательно глаз, и улица была окутана легким туманом. Троллейбусная остановка… троллейбус… буквально несколько шагов… уехал… Совсем пустой! И так – каждый день, как бы рано Саша не выходила. Она никогда не могла успеть на этот первый троллейбус. Опаздывала всего на пару минут – и это было вдвойне обидно. Только она подходила к остановке, как он отчаливал, пустой или почти пустой…Иногда ей казалось, что его вообще не существует, что это просто обрывок сна…сна города… Ведь городу тоже снятся сны… Тралик –призрак… Саша называет его Летучим Голландцем. Вот он несется по спящим улицам. За рулем – скелет. Вместо компостеров живые зубастые пасти…
И все-таки хорошо бы на него хоть раз успеть. Тогда не пришлось бы терпеть эту жуткую давку в следующем, который приходит через двадцать минут. И…опаздывать, все время опаздывать…
- Простите, можно?
- А, Авдеенко! Опять опа-а-здываем, Авдеенко, это нехорошо!
Саша не любит преподавателя по религиоведению. Сам вид этого невысокого пожилого мужчины в очках с толстыми линзами и мешковатом свитере как будто говорит: «Я знаю, что вы на перемене курили в туалете, а на дне каждой из ваших сумочек лежит пачка презервативов». Мало того, что он консервативен – многие люди старшего поколения консервативны, Сашина баб Люся, например, но это вполне сносно - он как-то злорадно консервативен. Типа: пей, молодежь, колись, нюхай, развратничай, а вот как заболеешь СПИДом, тогда и посмотрим, кто из нас прав.
Преподаватель по религиоведению не любит Сашу. Сам вид этой коротко стриженой студентки с сережкой в носу как будто говорит: «Я живу, как хочу, а все ваши запреты мне до лампочки». Мало того, она все время опаздывает. Вечно заходит в аудиторию в самый неподходящий момент и сбивает его с мысли.
- Авдеенко, вы знаете, о чем я сейчас говорил с вашими однокурсниками?
-Не имею ни малейшего понятия.
- Я перечислял им десять заповедей, которые Бог дал Моисею на горе Синай. Вы пропустили шесть, будем, надеется, вы их знаете. Назовите, пожалуйста, седьмую…
-Неужто «не опаздывай»?
Шутка прошла. По аудитории прокатилась волна смеха.
-Садитесь, Авдеенко. Вон Григорьева вам так старательно подсказывала, сердечко пальцем в воздухе рисовала. Это заповедь «не прелюбодействуй».
Взгляды всех устремляются к Оле Григорьевой, которая скромно-кокетливо опускает ресницы и кротко-лукаво улыбается. Белка в своем репертуаре! Прозвище Белка Оле дала Саша. Это из-за волос – светло-русых, очень мягких и пушистых, которые Оля обычно собирает в пучок на затылке. Он напоминает беличий хвостик. То, что Белка так легко сориентировалась в заповедях, неудивительно. Она приехала из деревни, можно сказать, удрала от излишне суровых и набожных родителей. Поступив в университет и поселившись в общаге, Белка стала отрываться по полной программе. В ней обнаружился такой термоядерный заряд кокетства, что Саша просто диву давалась. Кавалеры сменяли друг друга с фантастической скоростью, а официанты в барах уже знали Ольку по имени. И этот человек что-то там подсказывает ей, Сашке, которая, между прочим, еще девушка, про «не прелюбодействуй!»
- Авдеенко, я понимаю, что, возможно, с вашей точки зрения, это кажется архаизмом…И вы поэтому так ехидно улыбаетесь…
Да нет же! Ну что ты пристал!
- Но с религиозной точки зрения связь между мужчиной и женщиной освящена Богом… А то, что соединил Бог, человек разъединять не имеет права. Мда…не имеет…
-А если…-пискнул кто-то с последних парт и почему-то сразу осекся.
-«Если» всегда есть. Есть кучи «еслей». Но суть от этого не меняется…
После звонка Белка подошла к Саше. Та в этот момент что-то искала в недрах своей сумки.
-Привет, Сашуль!
-Привет, спасибо, что пыталась помочь, - все еще копаясь в сумке, ответила Саша. – И где этот чертов кошелек? Сейчас в буфете очередь будет – стоять до начала следующей пары придется…
-Саш, а ты не могла б мне оказать маленькую услугу…
-Ну?
-Понимаешь, я тут недавно познакомилась с парнем…Он спросил, какие планы у меня на вечер, на сегодня…
-Ну? – Саша с решительным видом начала выкладывать из сумки на стол тетради и книги.
Белка затараторила:
-Я сказала, что мы с тобой идем в театр на «Двенадцатую ночь», спектакль питерского театра в рамках фестиваля «Театральные встречи», твой маме дали два билета по большому блату, а он сказал, что слышал об этом спектакле, что гран-при, что актеры классно играют…
Саша перевернула сумку вверх дном и хорошенько встряхнула. На парту упали скомканный носовой платок и какая-то сложенная вдвое бумажка.
-Ага, вот он! На! – Саша схватила бумажку и протянула Белке, только набравшей воздух в грудь, чтобы выпалить сакраментальную фразу: «А ты не отдашь мне свой билет?»
- Сашуленька!.. Ну ты, ты…просто ангел!
Белка громко чмокнула ее в щеку.
- Я просто тормоз. Кошелек дома забыла. Буду теперь голодная сидеть.
- У меня яблоко есть. Будешь?
Когда они после занятий выходили из корпуса, Саша увидела на крыльце молодого человека в кожаной куртке. Вытянутое «лошадиное» лицо, длинные темные волосы…Как тесен мир!
Крылатость
Сашина мама работает в выставочном зале при городском центре культуры. От выставки до выставки живет Татьяна Петровна…весело. По долгу службы приходится общаться с довольно специфическим контингентом – местной творческой интеллигенцией. И, если говорить откровенно, большинство своих клиентов (где ты, более уместное слово?) Татьяна Петровна недолюбливает.
-Взрослые мужчины, а инфантильные, словно школьники, ранимые, как тургеневские девушки, и совершенно, ну совершенно бездарные! - не раз возмущенно кричала Сашина мама, придя с работы. – Ну почему, почему Шагал родился в Витебске?. - Татьяна Петровна писала диссертацию, посвященную творчеству Шагала, которого боготворила. – А здесь? Здесь одна серость! Люди, рожденные в этом городе, не умеют летать! - так обычно она заканчивала свою возмущенную речь, а папа, если он был дома, добавлял:
- Я тоже самое говорю. Вот и аэропорт не работает. Почему? Хотя бы несколько рейсов – на Минск, на Москву – а где они? Сколько не вносил предложение, у них один ответ: утопия!
- Я тебе про художников, а ты мне про самолеты...
-Какая разница, Танечка? Бескрылые люди.
И мама соглашалась.
Хотя вообще, есть среди всей художнической братии два человека, к которым Татьяна Петровна относится с теплотой. Первый – Олег Корбут, студент колледжа искусств. Хотя какой там студент – практически не учится, только шатается по злачным местам, пьет, а может и сидит на игле. Без неопределенного артикля «бля» не в состоянии минимальной фразы построить. Не выгоняют из колледжа его в первую очередь из-за заступничества Сашиной мамы. «Олег – будущий гений! Даже не будущий – сегодня он уже гений, только нужно заставить мир это признать! - уверенно заявляет она. – Город будет гордиться им!» Саша подозревает, что Олег скорее попадет на стенд «Их разыскивает милиция», чем на доску почета, но с мамой не спорит. Картины Олега своеобразны до чрезвычайности. Он любит темные, мрачные краски: черную, коричневую, серую. Иногда появляется белый цвет – но какой-то болезненно белый, напоминающий цвет известки, которой белят по весне деревья. Этот белый среди черного воспринимается так, словно тебя вдруг ударили по лицу мокрой холодной тряпкой. «Если здесь есть надежда, то это надежда только на смерть - не раз думала Саша, глядя на работы Олега.- Гений? Сродни Хичкоку, наверное».
Второй мамин любимец – полная противоположность Корбута. Это Игорь Берестов – совсем юный художник, пишущий простодушно-трогательные пейзажи. Впрочем, картины его маме безразличны. Она просто очень любит самого Игоря. Он инвалид детства и может передвигаться только с помощью костылей. Стопы его ног слишком деформированы, чтобы он мог нормально ходить. Татьяна Петровна познакомилась с Игорем во время первой ежегодной выставки-продажи работ детей-инвалидов три года назад. Саша помнит, как мама переживала перед открытием этой выставки: ей предстояло произнести речь.
- Что сказать, Володя, что сказать? – нервно спрашивала она у папы.
- Скажи, несмотря на то, что эти ребята инвалиды, они…
-Нет! Ты что не понимаешь: как я могу говорить им в лицо, что они инвалиды?
-Они должны были уже привыкнуть и смириться…
-Да никогда! Никогда они не смиряться! Они не понимают разве, что эти приехавшие на выставку немцы покупают их картины не потому, что это картины, а из жалости к ребятам?!.. Это ведь не выставка, а филантропический спектакль! – горячилась Татьяна Петровна.
- Тише, Тань, тише…- Владимир Владимирыч успокаивал жену. – Ты знаешь, что…расскажи им про счастье творчества…ты ведь про это часами можешь разглагольствовать…что на самом деле те, кто пришел это все покупать – это инвалиды бескрылые…Что это их надо пожалеть.
- Муж! Я тебя обожаю просто! С меня – все, что хочешь! Вечером. А сейчас я опаздываю! - Татьяна Петровна уже надевала пальто в коридоре.
-Только палку не перегни! – услышала она, захлопывая дверь.
Домой мама вернулась с букетом белых роз.
- Володя, Саша, вы просто не представляете! Я…я ни разу не произнесла слова «инвалид». Вообще ни разу. Я о душе говорила. О том, что каждая душа может подняться на определенную высоту и… помочь другой душе. И вот мы пришли сюда, чтобы они нам помогли. Чтобы подняли нас в небо – своими мечтами, своими фантазиями… И знаете, все так слушали!.. А потом, в конце вечера ко мне подошел один мужчина со своим сыном – сын только на костылях передвигается, но ты знаешь, какой красивый мальчик…Просто Ален Делон. Я серьезно: очень красивый. Черные волосы, голубые глаза, черты лица точеные, а улыбка…Володь, прости, я чуть не влюбилась! И он говорит: «Спасибо вам от всех нас. Вы первая, кто сказал, что мы художники. Просто художники, а не «несмотря на то, что…»». А отец этого мальчика вручил мне букет. Но самое удивительное, знаете что?
Саша и папа не высказали никаких соображений.
- Они живут в соседнем доме! Вы представляете: Игорь и его отец, Константин Алексеич, живут в двух шагах от нас!
С тех Саша регулярно появляется в квартире Берестовых. Игоря нужно подтянуть по русскому языку: он учится в 11ом классе и после школы планирует поступать в политехнический институт на архитектора.
- Слушай, ну ты чем меня слушаешь? Как можно путать «некто» с «никто»? Некто – это кто-то, а никто – это никого, то есть ноль, понимаешь?
-Да-да, - Игорь согласно кивал головой, но его красивое лицо имело абсолютно отсутствующее выражение.
-Что с тобой сегодня, а?
-Саш…мне предложили операцию… Десять тысяч долларов…
Есть повод для радости:
-Ты сможешь нормально ходить?!
-Нет. Но если кто-нибудь толкнет, то не упаду.
«Вот дура! Начала танцевать и наступила человеку на больную мозоль!» - с досадой подумала Саша.
- Только вот денег нет…
-Ну так скоро ж выставка очередная! Продадим немцам картины…
- Не хватит. Так много никогда не получалось. А у меня и вдохновение пропало…
Саша закусила губу. «Умная мысль, хоть раз в жизни, приди в мою голову! Там пусто, и ничто не помешает тебе развернуться!»
-Игорь, послушай, а почему ты все пейзажи пишешь? Конечно, вдохновение иссякнет, когда все окрестности города на холст перенесешь. Мало того, еще и отца эксплуатируешь, чтоб он тебя не пленэр возил. Ты попробуй что-нибудь «из головы» написать, сфантазировать…Как Шагал. Маме знаешь, как понравится!
- Не получается. Пробовал. Я реалистичный очень. Мне от земли оттолкнуться нужно, чтоб взлететь…
Такое впечатление, словно в замке повернулся ключ:
- Хочешь, я тебе свой сон подарю…Ты его нарисуешь. И продашь. За миллион долларов. Сон – необыкновенный. Мне в детстве часто-часто снился, а теперь совсем редко почему-то. Выросла, наверно. Представь: космос. Огромный, значит, такой, черный, со звездами…И вдалеке – Земля, маленький голубоватый шарик, и от Земли – такая тоненькая дорожка, из пылинок, из звездных пылинок…Они как песок…И я по ним иду. Босиком. Немножко щекотно. И я такая легкая-легкая, маленькая, мне лет семь в этом сне. Волосы длинные – у меня тогда на самом деле длинные волосы были. Они развеваются, но нет так, как на ветру, а медленно, плавно…На мне белая ночная рубашка и… веет холодом, как бывает, когда зимой сидишь под открытой форточкой. И…потом я просыпаюсь…
- И оказывается, что это просто одеяло упало! И ты замерзла, – Игорь и Саша не заметили, как вошел Константин Алексеич Левкоев.
Когда Татьяна Петровна рассказывала об Игоре, она в ярких красках описала его красоту, но и словом не обмолвилась о том, что красоту эту мальчик унаследовал от отца. Видимо, понимала, что к ребенку-инвалиду с внешностью Ален Делона Володя ее не приревнует, а вот к Ален Делону взрослому…Константину Алексеичу около сорока, как и Сашиному папе. Но в отличие от последнего, у него густые черные с проседью волосы и лысины пока не намечается (ой, как переживает Владимир Владимирыч по поводу редения волос на макушке!). Тонкие черты лица, умный взгляд, и улыбка…Константин Алексеич часто улыбается. Хотя ему не легко – морщинка между бровей. Такая морщина называется «игла судьбы» - Саша читала в какой-то газете – она означает нелегкую судьбу со множеством испытаний.
Мама Игоря – Елена Станиславовна – уже год не живет с ними. Она ушла к другому мужчине и забрала с собой дочь – Снежану, Снежку, как называет ее Игорь. Они обе часто навещают его, но парень так тоскует…
Самое поразительное: Снежка занимается балетом! Брат с трудом передвигается, а сестра выделывает невероятные па… Но оба они – красивые-прекрасивые дети…
Зеркальность
- Привет, ма!
- Привет, дочь!
-Ты откуда это?
-Нас с пар отпустили.
- Ну да. Так я тебе и поверила, прогульщица.
- Не хочешь, не верь. А ты куда это?
-В больницу. К художничку нашему…
-Что, Левкоевы уже на операцию собрали? Банк ограбили?
-Какую операцию? Причем тут Левкоевы? Олег чуть с собой не покончил! Если б родители вовремя дверь в ванную не выбили – умер бы, идиот!
-Ничё се…Однако, прогресс: в первый раз Олег – и идиот, а то все – гений, гений…
- Гениальный идиот…А ты что ж, не знала? Или тебе твоя подружка ничего не рассказывала? Ты поинтересуйся…А я побегу, скоро в больнице тихий час начнется, не пустят…
Вот засада! Саша несколько раз прошлась по комнате, пытаясь успокоиться. В конце концов, Олег жив, и это главное. И к тому же, он сам виноват. Да, не фиг было быть таким мрачным и, как оказалось, ранимым… Не фиг было встречаться с такой…нехорошей девушкой…Ну она сейчас получит! Саша схватила мобильный телефон, набрала номер:
- Белка!
- Приветики, Сашуль!
- Слушай, ты, грызун облезлый!.. Что у вас с Олегом произошло? Только все по-честному давай, а то…я за себя не ручаюсь… потом ни один ветеринар тебе хвост не пришьет!
-Саш…ты что? Случилось чего? Так я это…я не при чем…
-Ты – при всем!!!
-Саш, я только разочек…один-единственный…поехала с Толстым на открытие клуба… в пятницу вечером… клуб «Террариум», в центре…
-Так ты не грызун, ты – гадина, оказывается!
-Саш, у Олега никогда денег не было…А Толстый меня пригласил…Я тебе клянусь, между нами ничего не было…Потискались в танце и все…У меня все просчитано было: Олегу сказала, что домой уехала. Какого черта он к общаге пришел? Девки его видели из окна, говорили, весь вечер стоял…Дебил… Ты прикинь, подъезжаем мы с Толстым на его джипе к общаге…
- А какого черта ты, дебилка, ехала на джипе Толстого?
- Так дождь же был!
-Не было в пятницу дождя!
-Моросило! А Толстый сказал: «Давай подвезу!»…и я поехала…если б вымокла, то заболела б…А Олег под дождем стоял…Он заболел, да?
-ДА!
-Я так и знала…я думала, он Толстому морду бить будет, испугалась…Толстый же сильнее… А он ничего спокойно подождал, пока я с Толстым попрощалась. Толстый меня только в щеку чмокнул на прощание. И все!.. Я к Олегу подошла, спрашиваю: «А ты зачем пришел?»…А он мне: «Соскучился»… Я ему: «Поздно уже, и дождь»…А он: «Да, бля, пора». И ушел…А сильно заболел?
-Тобой уже переболел, а остальное – заживет. Пока.
Саша нажала «отбой».
Гениальность – это диагноз. Любовь – тоже. Олега вообще не стоит выпускать из больницы…
- Привет, мрачный!
-Привет, ржачная!
-Я тут тебе апельсинчиков принесла от мамы. И один банан – исключительно от себя.
-Апельсины – в тумбочку, а банан давай, я сейчас заточу...
-Ну что, как тебе ад? Милое местечко? Уж точно веселее, чем твои картины!
-Пи*ди-пи*ди…
- А черти что? Ничего такие чуваки? Симпотные по сравнению с тем фэйсом, что в зеркале видишь?
- А ты, бля, проницательная…
- А то!
-Кроме шуток. Ты вот, Сашка, думаешь смерть – это что? Пи*дец? Ни х*я. Смерть – это зеркало. В начале длинный черный коридор… это все правильно описывают в разных книгах. Да, я еще и книги читаю, а не только холст дерьмом мажу, водку жру и со всякими бл*дями е*усь. Во! Так вот, коридор есть, а в конце его – зеркало. Одни свет видят и думают: типа Бог, другие пропасть черную: типа ад. Нет ничего этого! А это ты сам просто! Если светлый, значит, видишь свет, а если у тебя внутри темно, как у негра в жопе, так и увидишь это самое…
-Жопу?
- Можно и так сказать…Сашк, я Ольку не виню. Меня так торкнуло тогда… А теперь думаю: на х*я я ей такой сдался, только из жопы вылезший? Она пушистая, светлая…
Больше Олега на крыльце корпуса Саша не видела.
Крылатость - 2
Платье Белкино. Она его Саше одолжила на денек. Черное облегающее платье с вырезом на спине. Глубокий такой вырез, чуть не до пояса. Белка, когда это платье надевала, волосы распускала, они спину прикрывали, как-то скромнее смотрелось, хоть к скромности Белка и не стремилась. Саша сожалела, что не додумалась какую-нибудь шаль захватить или что-нибудь типа того. Теперь народ больше на ее спину смотрит, чем на картины. Главное не сутулиться, а то некрасиво будет…
А открытие получилось эффектное. Мама речь хорошую произнесла: о любви к жизни. О том, что жизнь надо уметь пить, надо уметь распробовать ее вкус, так чтобы горечь не заглушала хмель...Она опять говорила не столько инвалидам, сколько тем, кто пришел их работы смотреть. То есть группе немцев-благотворителей, их спутникам-переводчикам, нескольким человекам из администрации центра культуры и…Олегу, которого она настоятельно попросила прийти.
Из ребят-инвалидов, чьи работы были представлены на выставке, в зале присутствуют только трое: Игорь, прикованная к инвалидной коляске пятнадцатилетняя художница Машенька и слепой девятилетний Егорка, который лепит из глины удивительно забавных зверюшек и птичек. Остальные прийти не смогли, и их интересы представляют родственники.
Саша легко нашла то, ради чего, собственно, и пришла…Свой сон. Ей хотелось увидеть его именно на выставке. Игорь настаивал, чтобы она оценила работу до этого, но Саша была непреклонна. Она слишком боялась. Боялась, что увидев несоответствие между тем, что видела она, и тем, что изобразил Игорь, она не выдержит и отберет у него свой сон. Это было бы жестоко. А на выставке будет факт, данность…и ей останется только проглотить его, каким бы горьким он не был…
На встречу Саше шла…Саша. Семилетняя Саша в белой ночной рубашке. С длинными волосами. С лицом, на котором было написано детское ожидание чуда и взрослая собранность: слишком ненадежна дорога, состоящая из звездных пылинок…Космос дышал. Голубоватый шарик Земли тонул в его глубине…
- Смотри-ка, бля, у нашего малолетки убогого эволюция наметилась…Теперь просторы вселенной своими розовыми соплями заляпывает. Недурственно, в принципе…– Олег приобнял Сашу за талию и шепнул, склоняясь к самому ее уху:
- А ты сегодня прям конфетка…И оберточку так кокетливо приоткрыла…Лучше б спереди, конечно…
- А ты что эту оберточку с другой конфетки не снимал? Или это была привилегия других гурманов?
Олег отстранился, но улыбки с лица не снял:
-Стервочка ты наша!
-Куда уж мне до вашей Прекрасной дамы, сэр рыцарь!
Вот и поговорили.
Вселенная, заляпанная розовыми соплями. Спасибо на добром слове.
Гений! А почему ж не узнал тогда – ее, Сашу, на картине? Неужто не похожа? Недурственно… Дурственно! Плоская черная поверхность, жалкая фигурка какой-то девчонки в дурацком белом балахоне…
Саша направилась к выходу. Ей жутко захотелось уйти, захотелось одиночества… быть одной…быть ночью…
Дожить до конца этого дня. Выслушать мамину болтовню. Поужинать. Подождать пока все улягутся спать. Подождать, пока все заснут, пока начнет похрапывать страдающая старческой бессонницей баб Люся. Взять с полки ключ от чердачной двери (какое же счастье, что они живут на верхнем этаже и право хранить этот самый ключ доверено именно их семье!). Выйти на крышу. Нет, сначала надеть черное облегающее платье с вырезом на спине. Сумочку еще взять – она с ним гармонирует...
Теплая осень в этом году, совсем не холодно ночью…Только легкий ветерок слегка холодит спину…
Осенью звезды ближе всего к земле. Заглядывают в лицо, любопытствуют…
Космос, за тебя дали не так уж много. Твои миллионы световых лет не стоят нескольких тысяч баксов. Твой сон жив только для тебя…Что видел Малевич в своем черном квадрате?
-Эй, хозяин, трубку возьми!
Мобила? Ни фига себе, в такое-то время! Константин Алексеич…
- Саша…Ты, наверное, спишь…прости, что разбудил…
-Да ничего-ничего, я по крыше гуляю…
-Что?
-По крыше, говорю, гуляю… На звезды смотрю…
-Ты серьезно?
-Куда серьезнее! Присоединяйтесь, если хотите! Дверь чердачная открыта, код подъезда вы знаете…
- Я подойду сейчас… Только не вздумай!
-Не вздумаю, вас подожду!
Почему-то ей больше не хотелось быть одной ночью…
Константин Алексеич был встречен радостным смехом.
- Пришел, пришел! Вы в самом деле подумали, что я прыгать решила? Вы что! Я просто так…я ночь люблю…
-Саша… - у него усталый и виноватый вид. И одет он в тот же серый костюм, что и на выставке. Наверно, метался целый день, немцев по городу возил, развлекал…Так было принято, все-таки они гости и благотворители. – Я заметил, что ты ушла после того, как увидела работу Игоря… по твоему сну. Он, слава Богу, не видел этого момента: говорил с кем-то из благодетелей. Но у тебя было такое лицо…Я смог позвонить только сейчас, знаешь, сколько возни с этими немцами…
-Константин Алексеич… - Саша внимательно посмотрела в лицо своего собеседника. - Игорь нарисовал мой сон. И я вижу свой сон в его картине. Другие – нет. Другие купят мой сон и не будут знать, что это.
-Но ты же не хотела, чтоб в названии работы упоминалось…
-Нет, не хотела и сейчас не хочу. – она покачала головой. – Мне жаль просто, что я его никогда больше не увижу… С ним одна история связана. Хотите, расскажу?
- Расскажи, - добрая улыбка и внимательный взгляд.
- Я когда малая была…Однажды в деревне стырела у соседки одну фиговину... зеркальце…а прабабушка меня отлупила и заставила его отнести хозяйке…а потом выговор сделала. Это правильно: сразу в мозгах граница прошла – свое и чужое. А тогда лето было: ночь черная, звезды яркие. Мы с прабабушкой на крыльце засиделись, я смотрела на всю эту красоту и вдруг подумала: как же их много! Вот бы мне одну! А потом спохватилась и спрашиваю: баб, а чьи звезды? А она мне: Бозькины. Это значит Божьи, понимаешь? – Вообще-то Саша была на «вы» с Константином Алексиечем, но, увлекшись воспоминаниями, забыла об этом. – Знаешь, я тогда помолилась даже. Про себя: «Боже, подари мне одну звездочку, пусть она моя будет! У тебя много и так, а мне хоть бы одну-единственную!». Попросила – и поверила в то, что Он мне ее подарил. Ведь если ребенок просит, ему нельзя отказать – мне так казалось… А потом мне папа купил детскую энциклопедию. И я про космос узнала. Такая радость была: надо же, думала, что выпросила маленькую сияющую бусинку, а оказалось – целую планету или даже солнце… Этот сон – это то, как я иду к своей планете… Шла, точнее. А сегодня…я ее продала. И не жалею.
- Сашенька…ты…
-Смотри, звезда падает! Желание…жела…
Она заметила, что «игла судьбы» на миг стала острее… Его лицо приблизилось. Губы ничего не почувствовали, но по голой спине, когда ее коснулась его рука пробежала такая волна тепла... И сердце вдруг куда-то скатилось... Так она в детстве любила резко провести рукой по клавишам теть Евиного рояля – от начала до конца, от самых низких нот к самым высоким, к небу….
- Давай подождем Летучего Голландца и уедим далеко-далеко отсюда…
-Чего подождем?
-Это самый первый троллейбус, он всегда пустой и я никогда на него не успеваю…
- А зачем тебе троллейбус, если у тебя есть крылья? Это ведь для них этот вырез на спине?
«Да! Меня зовут Ангелика…» - пронеслось в голове у Саши, но она почему-то не сказала этого вслух.
Рояль в кустах - 2
По комнате летал пух. У теть Евы были огромные подушки, которые набивала пухом и перышками своих питомцев еще покойная прабабушка. Видимо, теть Ева умела спать так, чтобы не тревожить эти снеговые облака… Но эти двое конечно, этого не сумели…
-Апчхи!
-Будь здорова! Апчхи!
-Будь!
-Ангелы, ангелы… Неужто для такого дела вы не можете даже крыльев отстегнуть?
-Без посторонней помощи – никак. Сам должен был думать, с кем связываешься.
Когда они впервые сюда пришли, то Саша спросила Константина Алексеича:
-Умеешь играть на рояле?
-Никогда не пробовал. В детстве пару лет ходил в музыкальную школу, на фортепиано учился играть, но потом забросил.
- Попробуй-ка!
-Бог ты мой! Рояль-то здесь откуда!
-Семейный секрет! Сыграй что-нибудь!
-Да я не помню ничего!
-Ну сыграй! Я тебе помогу!
-А ты умеешь играть?
-Ну что ты!
И они терзали старый, расстроенный инструмент, извлекая из него звуки, которые упрямо не хотели складываться в целостную мелодию… И смеялись до колик от этой какофонии.
-Подожди, подожди! Это на что-то похоже… Знаешь такую песню «Я сошла с ума»? Я сошла с ума-а-а! Давай устроим порно на рояле!
- Саша, ты сумасшедшая! Он же лакированный, скользкий – мигом свалимся на пол…
Рояльная комната им быстро надоела…
- Тебя не удивило то, что я до сих пор девушка?
-Как тебе сказать…ты внешне такая раскрепощенная… Но меня больше всего не это удивляет…
-А что?
-Волосы…у тебя в твоем сне длинные волосы… Я когда на картину смотрел, думал: ты ведь там более настоящая… И сейчас: вот как бы они красиво разметались по подушке…
- У меня до восьмого класса коса была. Толстая такая косища… А потом я ее отрезала. Из-за…первой любви…
- Смешная история вышла: я в девчонку влюбилась. До умопомрачения просто… - Саша говорила просто, но эта простота была нарочита: ее щеки все-таки покраснели.
Его брови удивленно приподнялись:
- Саш, в твоей внутренней вселенной планеты не в ту сторону вращаются…
Она улыбнулась:
- Мне кажется, ты их уже повернул! И закружил…как карусель!
- Я люблю тебя, Саша… Даже неловко от этого… Я ведь только для Игоря жил раньше, вот и с женой нелады начались. Она… я обидел ее, наверное, раз так вышло. Она любви моей не чувствовала. Любви как чуда… Вот ты…взяла и на крышу меня позвала… Надо уметь выйти на крышу в нужный момент. Я поздно это понял…
-Почему поздно?
-Потому что тебе сколько? Двадцать?...Двадцать…А мне сорок два. Вот и молчи, маленькая, вот и молчи…молчи…
- Костя…
-Молчи… молчи… молчи…
Шире неба
Распахивая глаза,
Выдыхая любовь
Из самых глубин души,
Потому что она
Слишком огромна,
Чтобы вместиться внутри,
Я ловлю твой ответный вздох.
Смешенье дыханий…
Капля дождя, спускающаяся по стеклу…
Тонкая трещинка на потолке…
Сколько ангелов
Умещается
На кончике
Твоей ресницы?
За окном кружились желтые кленовые листья.
Саша любила осень.
Константин Алексеич любил Сашу. Так же, как сама она - осень. Сашу волновала ее отчаянная распахнутость – ветром окно настежь, шторы парусами – ее вызывающая обнаженность – раздетые до скелетов деревья, трогала ее сентиментальность, пусть даже болезненно-нервная, - эти бесконечные дожди, стучащие в окна… Сашина душа отвечала этому. Это была любовь.
Но это вовсе не значило, что зимой, летом и осенью Саша не жила.
И это вовсе не значило, что Константин Алексеич не любил Игоря, Снежку и…свою жену.
Саша понимала это.
Наступил ноябрь.
Баллада о первой любви. Исполняется внутренним голосом Александры (Ангелики) Авдеенко
Я с первого класса с Димкой дружила. Просто дружила, вместе играли в «черепашек-нинзей»: бились пустыми пластиковыми бутылками, по деревьям лазили… А в седьмом классе я взрослеть начала. Да еще нашла «Анжелику» в книжном шкафу на верхней полке... Ну, меня название привлекло, с моим вторым именем почти совпадающее…Я прочитала, впечатлилась…и…и как-то по-другому на Димку посмотрела…(Тихий смех) Такая дурочка была тогда… А он не думал - не гадал… герой-любовник моих грез…смешной мальчишка с обгрызенными ногтями и постоянно взъерошенными волосами… Только как признаться? В общем, я мучалась в нерешительности и по-прежнему играла в «нинзей». А тут к нам в класс новенькая пришла. Лена…Лена Сипягина. Худенькая, бледная, рыжеволосая девочка. У нее веснушек не было. Рыжая, а без веснушек! Феномен. Она болезненная была, что-то с легкими. Тихая очень. Но…Димке она понравилась! Да еще как. Какие «нинзи», когда тут такое чудо! Я просто вся извелась от ревности, замечала ведь, как он на уроках вертится, чтобы нее посмотреть… Как же я возненавидела тогда эту рыжую! Училась Лена слабенько, потому что из-за болезни много занятий пропустила. К тому же, Сипягины постоянно переезжали из города в город: отец Лены был военным. Я – твердая хорошистка. Даже по математике четверка. Из-за математики все и случилось… Классная руководительница наша была математичка. Как-то она попросила меня и Лену подойти к ней после урока. «Авдеенко, ты у нас ученица способная и человек ответственный. Сипягина отстает, но это не ее вина, а обстоятельств. В общем, твоя задача – вытянуть Лену на крепкую тройку. А заодно и подружитесь, а то ей тяжело в новом коллективе осваиваться, я же вижу». Подружимся! Это с этой-то! Но я ничем свою боль не выдала. Покорилась, гордое обиженное чувство в душе затая…(Произносится пафосно-надрывно, завершается смехом) Так вот. Стали заниматься – у меня дома, после уроков. По началу мне не хотелось, чтоб у нее что-то получалось, но почему-то оказалось, что объясняю я неплохо. Да и Лена была умненькая. Она стала на троечку выползать…И я…я к ней стала привязываться. Она всегда так внимательно слушала, так доверчиво на меня смотрела. Когда Лена приходила, только баб Люся дома была, родители-то на работе. Так вот баб Люся Лену очень полюбила, даже пирожки чаще печь стала. А я…я в «нинзей» стала реже играть, надо ведь было готовиться к занятиям с Леной. Да, задачки полегче подобрать, прорепетировать, как я объяснять буду… А на улице потихоньку весна наступала. Учебный год к финалу шел. А я как будто не замечала: у меня ма-те-ма-ти-ка…
Димка злился на меня. Он-то сам так хотел с Леной подружиться, да как это сделать, если с ней я все время рядом? А я Лену от него бдительно охраняла. Да, поначалу мне казалось, что это я из-за любви к нему, так сказать, нейтрализую соперницу, а потом…потом я поняла, что наоборот: это Ленку я к Диме ревную, а не его к ней.
Так внезапно мне это открылось… Как-то шли мы с Леной ко мне после уроков, я смотрю: листики зеленые на деревьях уже. Я подошла, отщипнула один, и, сама не знаю зачем, посмотрела сквозь него на свет, на солнце. И тут меня как током… такого ведь цвета глаза у Лены…именно такого: солнечный свет сквозь зеленый лист…И влюбилась. Быть может, это еще раньше произошло, но я только в тот момент дала себе отчет… Так радостно стало, так весело! Последние дни учебы мы прогуляли в парке, катаясь на каруселях. До головокружения, до тошноты… А после каникул Лена Сипягина ушла из нашего класса. У нее отец был военный, я уже говорила… Она мне даже несколько писем написала, но потом все заглохло…
Я так затосковала! Родные думали: заболела… Ни сна, ни аппетита, ни интереса к чему бы то ни было. Сижу на кровати и смотрю в одну точку…И вижу, как луч света проходит сквозь зеленый лист… Баб Люся меня вылечила тогда. Как-то, когда я так сидела, она подошла тихонько, села рядом, расплела мою косу, взяла расческу и давай меня расчесывать, приговаривая… «Иди, печаль, из головушки в волосушки…» И я представила, как моя грусть, боль перетекает в волосы, как сосредотачивается в них. На следующий день в парикмахерскую сходила. Косу – под корень. И стала свободнее. Баб Люся сказала, что про этот метод изгонять тоску ей какая-то соседка рассказала.
Лена…Она добрая. Хотя…вот что такое добро? Она ведь ничего особого не делала. Ничего - просто смотрела на мир своими удивительными глазами и улыбалась. Но всем почему-то от ее присутствия становилось как-то легко… И тепло. И немножко грустно. Это похоже на…долго объяснять…ну вот…я, когда еще в детсад ходила, мандарины любила вместе с кожурой есть. И сладко, и чуточку-чуточку вяжет во рту…в общем, это надо попробовать…но Лена у меня с этим вкусом ассоциируется, не знаю почему.
А Димка...Мы с ним раздружились после этого всего. Без ссор, просто стали чужими. Он женился уже, сразу после окончания школы. Жена его рыжая. С веснушками. И сыну полгода.
Обыденность – 2
Белка ждала Сашу в холле университетского корпуса, а та, как всегда, опаздывала. Когда Оля в конце концов заметила приближающуюся к себе подругу, то облегченно вздохнула: время до мероприятия еще оставалось. Сегодня в университетском актовом зале должна была состояться встреча с поэтами, на которой, по настоятельному требованию декана факультета, обязаны были присутствовать все студенты. Но до этой встречи Белке предстояло серьезно поговорить с Сашей.
- Слава Богу, Сашуль, у нас еще есть десять минуток! Пошли под лестницу, надеюсь, там сейчас никого…
-А в буфете нельзя, я б чаю хотела попить…
-Нельзя, Саш, никак нельзя, все очень секретно…очень… - Белка потащила Сашу по коридору. Помимо центральной лестницы в корпусе была еще одна, которую студенты называли черным ходом. Под первым из пролетов этой лестницы иногда собирались небольшие группки студентов: поговорить, покурить или и то, и другое одновременно. Начальство этим путем ходило редко. Сейчас, к Белкиному счастью, там на самом деле было пусто.
-Саш, тут такое дело…
-Ну?
Глубокий вздох - резкий выдох:
-Я беременна.
После секундной паузы:
-Белк, ты так на меня смотришь, словно дальше собираешься сказать «от тебя».
-Саш, это не смешно! Я вся извелась просто. Столько денег на эти тесты ушло…Хоть бы один «нет» сказал!
-Та-а-а-ак… - Саша задумалась. – Если это Толстый, то есть если это от Толстого, то тебе повезло. Денег на аборт он отстегнет…А вот если Олег, то придется занимать…Сразу говорю: могу только чирик одолжить…
-Саш, ты…это серьезно, что ль? Ты мне на аборт предлагаешь идти?
-Нет, я тебе предлагаю рожать!!! Привезти своим родителям-консерваторам младенца в подоле!
-Саш, я не пойду на аборт, - Белкин голос вдруг на мгновение замер, а затем произнес слово, которого Саша от подруги за годы учебы не слышала ни разу. – Это грех.
Саша не удержалась от сарказма:
- Уау! Значит, спать со всеми подряд не грех, да?
-Саша, это разные вещи…ты что, не понимаешь: секс – это жизнь, это радость, а аборт – это смерть, это убийство… Я не могу…нет, никогда, я рожать буду…если родители не убьют… - Белка закрыла лицо руками и заплакала.
- Ну, не вой, не вой… - Саша обняла ее за плечи. – Чей ребенок, все-таки? Толстого? Так мы его на тебе женим! Да, надавим хорошенько…
- Да не спала я с Толстым! – истерически крикнула Белка, - Я…я клянусь тебе! Это Олега ребенок… ты думаешь, я совсем бл*дь, да?
- Ты не бл*дь, ты будущая мать! Ты послушай, как звучит: рифма, пафос и на фиг сдались те поэты! Белк, твои родители еще гордиться тобой будут. Вот увидишь. Только жаль все-таки, что ребенок не от Толстого. С Олега толку что с козла молока.
-Да? – Оля шмыгнула носом. – а я надеялась…что он…
-Ну ты даешь! Ты что, Олега не знаешь? Какой с него отец!.. А твои родители? Им такой зять – матерщинник по вкусу придется? И к тому ж – вы ж расстались, подруга! И у него на тебя зуб. А ты хочешь ему голову в пасть сунуть. Я б на твоем месте и не думала об этом… Пошли... уже опаздываем…
-А может, не надо? Пойдем в буфет, ты ж чаю хотела…Так в лом идти эту скукоту слушать…
-Нет, пошли…Хочешь от декана по шапке получить? Тебе проблем мало?
В актовом зале народа было немного. Видимо, угроза декана мало на кого подействовала. Выступление поэтов еще не началось. Саше почему-то захотелось сесть поближе к сцене. Белка упиралась, но Саша все-таки усадила ее рядом с собой – они примостились на крайних креслах третьего ряда. В первых двух рядах сидели преподаватели.
Когда наконец-то на сцене появились первые участники, Саша разочаровалась. Поэзия была наивна, примитивна и неуклюжа, а поэты – или деревянно-зажаты или пошло-эпатажны. К тому же – их было много. Белка развеселилась и комментировала некоторые стихи так, что Саша то и дело прыскала от смеха. Однако это все быстро утомило ее. «Хоть бы последняя,» - подумала Саша, когда ведущая объявила имя следующей участницы.
- Талантливая поэтесса, обаятельная женщина, замечательный человек – Тамара Гольдман!
На сцену вышла старушка в черных брюках и розовой блузке с пышным жабо. На голове – ярко-рыжая шевелюра. Взглянув на нее, Саша поняла, как мудро поступают баб Люся и теть Ева, не закрашивая седину…
- Это стихотворение,– голос у поэтессы был дребезжаще-старческий. – посвящено человеку, очень много значившему для меня… Памяти Валерия Валерьевича Невяровича, великого музыканта…- Она с подвыванием начала: «Зачем, о бабочка ночная, в окошко бьешься ты моё?»
- Ты, бабка, сама на ночную бабочку на пенсии похожа, - шепнула Саше Белка. – Что она за бред гонит?
В Сашиных глазах вспыхнули злые огоньки:
-Кто дал ей право так о моем деде говорить? Пойдем!
- Саш, ты куда, отпусти, Саш, декан увидел, как мы удираем…
Но Саша уже тащила Белку к выходу.
Зеркальность – 2
Хлопнув дверью, Саша сразу направилась на кухню, где колдовала над плитой баб Люся.
-Ты куда? А раздеваться? И ботинки не сняла! Сашка, ты в своем уме?
-Баб, извини, но…Откуда Тамара Гольдман знает Валер Валерьича?
Бабушка на минуту отвлеклась от бурлящего в кастрюле борща.
-А как ты узнала о Тамаре Гольдман?
-Это неважно.
-Так вот там, где ты узнала о ней, и спрашивай об ее отношениях с твоим дедом. Двоюродным. – уточнила баб Люся.
-Баб, послушай…мне кажется, это важно…
-Саша! Я не буду обсуждать с тобой эту тему – это раз. Иди разденься и разуйся – это два. Сейчас будешь обедать – это три.
- Я не сдвинусь с места, пока ты мне не расскажешь о Тамаре Гольдман.
Саша стояла в дверях кухни, опершись плечом о косяк.
- Чертов характер! Вся в покойного Вовку! – в сердцах воскликнула баб Люся. – И еще стала так, как он тогда… Сядь! – бабушка выдвинула из-под стола табуретку.
Саша села:
-Кто – он?
-Дед твой, Володька мой бестолковый. Муж. Когда болел он уже, язвой этой проклятой, ему многого есть нельзя было: жареного, соленого, острого. Как-то стою я вот так у плиты, вожусь с какими-то парными котлетками, ругаю его на чем свет стоит. Сердилась я, знамо дело, он же как эту язву заработал: пьянством своим. Хоть бы одну пятницу после работы домой пришел вовремя! Нет! Всегда за полночь являлся, да не сам, а дружки под белы рученьки приводили…Сами-то до сих пор живы, ироды, а он, бедолага, самый слабый оказался. Так вот, я тогда стою над плитой и бурчу: «Носило его, идиота по кабаком да по бл*дям, а я теперь мучайся!.. » И тут он в дверях появляется, ему тогда плохо было совсем, измученный такой, прислоняется так к косяку, как ты только что, и говорит мне: «А вот на счет бл*дей, Люсенька, ты не права… Я не Валера». – баб Люся вздохнула. – Ты уже достаточно большая, чтобы понять, причем тут Тамара Гольдман.
Саша сидела понурившись.
-Валер Валерьич…изменял теть Еве? С Тамарой Гольдман?
-Оставь свои догадки при себе. Попробуй поговорить с тем, кто в этой истории был замешан – рассказывать подробности я не имею права.
-Теть Еве не захочется посвящать кого-либо в свои семейные тайны… Неудобно ее расспрашивать…
- Саша, окна кухни выходят во двор. И я не раз видела, как одна девушка садится в машину к одному мужчине. И этой девушке нужно подумать о том, что она делает. Поговори с Евой, она послезавтра возвращается…
Возвращается… Значит, встречаться в ее квартире они больше не смогут.
Возвращается… Значит, надо сделать так, чтобы исчезли не только материальные свидетельства всего происходившего там, но и сама аура их любви, витавшая в воздухе вместе с пухом из сбитых ими подушек…
Возвращается… выходит из поезда… Саша бросается ей на шею…выхватывает из рук чемодан… они ловят такси…едут домой…входят в подъезд…поднимаются по лестнице…Саша отдает ей ключи...дверь квартиры открывается…
-Здравствуй, мой дом! – теть Ева улыбается. Она не догадывается. Она не в силах даже представить.
-Теть Евочка, миленькая! – Саша стаскивает с нее пальто. - Нам о стольком надо поговорить!
- Пойдем на кухню, Сашенька, чаю поставим…Я так рада, что вернулась! Алик не хотел отпускать. А меня домой тянет, не могу…
-И к нему тоже тянет? К этому? – Саша кивнула на рояль.
-И к нему, Сашенька… К нему, наверное, в первую очередь…
- Но…он же тебя предал! Он же…
Улыбка тети в одно мгновенье увяла, а глаза блеснули испугом:
-Откуда?.. Кто?..
-Не важно. – Саше было стыдно. Она бросалась с места в карьер, отравляла теть Еве праздник возвращения домой, но ей нужно было узнать до конца эту историю. Нужно.
-И про улицу Клары Цеткин?
-Нет. Про это я хочу услышать от тебя, теть. Я пойду, чайник поставлю, а ты пока переоденься…
- Ты жестокая Саша. Очень жестокая. Не нужно никакого чайника. Ничего не нужно. Валера умер от кровоизлияния в мозг, находясь в квартире…находясь в постели…этой…она писала стихи…улица Клары Цеткин, девять…Она мне позвонила…Когда я пришла, она еще была в комбинации…или ночной сорочке? Белой с кружевами…А он остыл уже. Умер мой Валерочка, - голос теть Евы звонко-истерически надломился. Она помолчала секунду и продолжила более спокойным, задумчивым тоном. - Мы неважно жили, ругались постоянно, я его по началу к музыке ревновала – дура! Не догадывалась об этой… Он уйти хотел, развестись… Творчеством мотивируя – дескать, он весь посвящен искусству, семья для него обуза… Почти ушел…Нет, не ушел… - она решительно подошла к роялю и опустила ладонь на его крышку. – Стоит. Не играет, но стоит. Навсегда. Ты, когда была маленькая, постоянно спрашивала, как его внесли. Не знаю и знать не хочу: заплатила и всё. Я другое знаю: его отсюда не вынесут. При моей жизни, по крайней мере. Алик знаешь что сказал, после того, как какая-то услужливая сволочь ему сообщила, как папа на тот свет ушел? Он сказал: «Так ему и надо, проститутке!» - это прозвучало холодно и зло, хотя в глазах теть Евы стояли слезы.
«Ночная бабочка…» пролетела перед мысленным взором Саши и растаяла среди прочих мыслей.
Горьким теплом сострадания затомилась душа.
- Не плачь…я не хотела…но я не могла иначе…теть Евочка…пожалуйста…
- Алик его грозился топором разбить. Я так боялась, он ведь мог…Не решился… Семьи своей не заводит теперь. Не знает он, как семью строить… - воспоминания гасли, напряжение слабело.
-Ну их всех, ну их, пошли, чаю попьем, пошли…прости, прости, прости…-Саша чувствовала, что сейчас заплачет. – Я простыню постирала…порядок тут навела…чтоб ты не догадалась…но я все равно тебе расскажу… все расскажу… прости… я так его люблю… и он меня… но…мне стыдно…прости…прости…
-Ну что, поговорили? – спросила баб Люся, когда Саша вернулась домой.
-Да.
В коридоре висело большое зеркало.
Вот молодая симпатичная девушка. Шатенка с короткой стрижкой. Кареглазая. В носу поблескивает звездочка пирсинга. Одета в полосатый красно-бело-оранжевый свитер и светло-синие джинсы.
Нетушки! Никогда в жизни она не напялит на себя розовой блузки и черных брюк.
Но если, спустя столько лет, та женщина написала эти дурацкие стихи про бабочку…значит, в ее душе тоже был рояль?
Эпилог
Она услышала за спиной легкий топоток маленьких ножек. Обернулась.
-Теть Саша! Это вы…- девочка запыхалась. – занимаетесь с Игорем? Я вас видела несколько раз у нас дома…когда приходила в гости к Игорю и папе…
-Снежка! – Саша обрадовалась. – Как твои дела? Все танцуешь?
- Танцую! Теть Саша, а вы знаете…знаете…мы возвращаемся…мы с мамой возвращаемся… Мы снова будем вместе… Вы приходите к нам! Мы, может, какой праздник устроим...
-Я так рада, Снежка! Я так рада!
Саша наклонилась и поцеловала ее в щечку.
- Я как-нибудь прилечу…постучу в окошко, ты мне открой, главное.
-А вы умеете летать? – в детских глазках загорается вопрос.
-Конечно. У меня есть второе имя – Ангелика. Я ангел. Только никому об этом не говори.
«Когда падала звезда, я загадала совсем не то, что случилось. Я хочу, чтобы Игорь тверже стоял на ногах. И ты тоже этого хочешь. Прощай.» - надо бы стереть эту СМС, а то кто-нибудь любопытный еще прочтет.
Она зашла в маленькое кафе, села за столик у окна, заказала чашку эспрессо.
Зазвонил мобильный.
-Сашка! Привет, бля! Ты там часом не ох*ела? Думаешь, раз я твой сон облажал…кстати, извини, тогда на выставке херово получилась, мне наш малолетний художник-х*ёжник потом эту историю со сном рассказал… Сон-это святое, я понимаю…но все равно, какого х*я ты Ольке пи*дела, что из меня х*евый отец? Откуда такая уверенность? Хорошо, что у нее свои мозги есть, все-таки рассказала…кому надо. Мне, то есть. Короче, моя б воля, получила б ты, советчица…А так, будешь крестной. Готовьсь.
- Я б не против, но Белкины родители православные, значит, и ребенка православным крестить будут. А я в католичестве крещена…Надо будет разведать, можно ли…
-Ты католичка? Ну ты, бля…
-Олег, я знаю, каким будет первое слово твоего ребенка!
-Каким, бля?
-А таким – бля!!!
Нажала на сброс. Чудно все сложилось…Запутанно, нелепо и так… Саша глотнула кофе. Ох, елки! Сама не заметила, что положила три ложки сахару. Гадость какая! Вот именно…приторно все получилось…Все довольны, все смеются. Только…Не лезет в глотку. Вот она жизнь – чашечка великолепного кофе, приготовленная настоящим маэстро кофейного дела, а ты по рассеянности бросаешь туда лишнюю ложку сахара – и все испорчено.
За окном было видно, как к остановке подошел автобус. Двери открылись, первым сошел немолодой мужчина в сером плаще, он подал руку идущей следом женщине в черном пальто и шляпе, но та или не заметила или проигнорировала этот жест. Они пошли по улице рядом, и Саша заметила, что они ссорятся. На углу женщина остановилась, развернулась и пошла в другую сторону. Он бросился за ней. Вскоре они скрылись из виду. Мужчина был преподавателем религиоведения. Женщина… Наверное, той, с которой его соединил Бог.
Есть рояль. Никто не знает, как его внесли в твое сердце. Ты не умеешь на нем играть. Ты будешь его ненавидеть - отобравшего у тебя целую комнату, но без него уже не сможешь представить своего дома… И ты никогда не сможешь…не захочешь! от него избавиться…
…почему она так много говорила сама, так мало его слов будет жить в ее памяти… Так мало, но как много места они будут занимать!..
Если добавить в кофе еще немного слез, получится жуткая бурда…
Гомель
декабрь 2006 – январь 2007
| | | | Обсудить на форуме |
|
Обсуждение
| Людмила Василенко
 | Эмилия, чудно хорошо стало после прочтения, словно окунулась в волны воспоминаний о своём прошлом...
Спасибо Вам за это!
С уважением.
Людмила
04.04.2007
|
|
|
