| Литературное общество Ingenia: Эванор - МарионеткиРаздел:  Проза | | Автор: Эванор | | Баллы: 0 | | Внесено на сайт: 04.10.2006 |
| | Марионетки | | Старая Хозяйка велела кучеру остановить коляску возле красивого резного крыльца. Она сунула пятак в протянутую рукавицу и ловко спрыгнула на обледеневшую мостовую. Подхватив юбки, взбежала по очищенным от сугробов деревянным ступеням, потянула на себя массивную дверь с медным колокольчиком и вошла в свою маленькую прихожую. В лицо пахнуло сдобным ароматом. Старая Хозяйка скинула шубу и шляпку, потопала крепкими ногами, сбивая с башмаков налипший снег, и потерла ладонями полные, раскрасневшиеся на морозе щеки. Старая Хозяйка вовсе не была старой. Просто недавно сын привел в дом молодую жену.
В лавке царили порядок и уют. Поджаристые караваи и сахарные булочки красовались перед покупателями и благоухали так, что соблазнили бы и сытого. Молодец Мария!
Невестка ловко заворачивала калач пожилой покупательнице. Старая Хозяйка подошла к прилавку. На лице Марии вспыхнула смущенная, но искренне радостная улыбка.
- Ой, матушка приехала!
Старая Хозяйка замахала руками: не отвлекайся, мол. Покупательница взяла свой калач, поблагодарила и вышла за дверь. Мария тут же побежала на кухню и возвратилась с дымящейся чашкой и сладким пирожком. Старая Хозяйка с удовольствием отхлебнула чаю и попробовала угощение.
- Готовишь все лучше и лучше, - похвалила она невестку. – Пожалуй, рождественский пирог в этом году испечешь сама.
Мария раскраснелась и прижала руки к груди.
- Ах, как же я сегодня славно расторговалась! Даже работника домой пораньше отпустила: мешок пустой, ничего назад не привезла! – Старая Хозяйка достала из сумки потолстевший кошелек и два свернутых в трубочку листка бумаги. Кошелек она гордо продемонстрировала невестке, а бумажные трубочки быстро спрятала в рукав.
- И знаешь, кто купил у меня булки? Смотри не упади! – Мария широко распахнула глаза. В них читалось детское любопытство.
- Господин Витольд! – торжественно произнесла Старая Хозяйка. Невестка ахнула и, действительно, не устояв на ногах, опустилась на стул.
- Как же это вышло, матушка, расскажите!
Старая Хозяйка, довольная произведенным эффектом, сделала еще один глоток и поставила пустую чашку на прилавок.
- Я ведь господина Витольда давно уже знаю, - неторопливо начала она. – Года два назад он у нас с гастролями был. Так я три раза бегала спектакль смотреть – все деньги на билеты спустила.
- Весь город в афишах, и покупатели только об этом и говорят, - тихо вздохнула Мария.
- А год назад у господина Витольда несчастье случилось, - продолжала рассказ Старая Хозяйка. - Он ведь на одном месте не сидит, свой театр за собой по городам и весям возит. И вот обоз у него сгорел. Вместе со всеми актерами. Целый год, говорят, замену им искал.
- Ах, ужас-то какой! – Мария всплеснула руками. – Да как же такое случиться могло?
- Никто не знает, - Старая Хозяйка пожала плечами. И добавила, понизив голос: - Слухи разные ходят. Кто говорит, что актеры сами виноваты, кто говорит - несчастный случай. А некоторые и про поджог судачат. Я бы лично этому не удивилась: завистников у Витольда немало. Взять хоть нашего Гроша. Видела его сегодня: стоит возле афиши, в своем новом пальто, а самого от злобы так всего и перекосило.
Мария прыснула в кулак.
- Да, похоже, кроме пальто старина Грош ничего больше не урвет, - Старая Хозяйка тоже улыбнулась. – Помнится, после прошлого приезда господина Витольда на представления нашего Грошика люди только с гнилыми помидорами ходили.
- Да бог с ним, с Грошом, матушка! Расскажите лучше, как вы маэстро сдобу-то продали!
- Ага, я и собираюсь. Едем мы, значит, с работником, домой возвращаемся. А в мешке – только две булки и осталось. Эх, думаю, вот бы и их кому-нибудь всучить. Глядь – а впереди по тротуару господин Витольд вышагивает. Я сразу поняла, что это он – фигура-то приметная, да и шляпа знаменитая черная – все при нем. Кричу кучеру, чтоб коней придержал. Ну, поравнялись мы. Я и говорю: «Примите, господин Витольд, от всего сердца», - а сама булки достаю. Тут он медленно голову поворачивает и так из-под полей глянул – аж душа в пятки ушла. Видать, витал с музами в облаках, а я ему думать помешала. Но потом точно очнулся, заулыбался, за кошельком полез. А я ему: «Ни-ни, денег не возьму! Внукам потом рассказывать буду, как великого человека хлебом своим угощала».
- Что ж вы, матушка, хоть бы медную монетку из его рук взяли! Память бы такая была! – голосок Марии даже задрожал от досады.
- Погоди, не сетуй, - лукаво подмигнула Старая Хозяйка. – Витольд булки-то взял, поблагодарил и говорит: «Я с вами по-другому расплачусь». И билеты мне протягивает, – Старая Хозяйка, точно фокусник, двумя пальцами вытащила из рукава две свернутые в трубочку бумажки.
- Матушка… - пролепетала Мария… и вдруг захлопала в ладоши, как маленькая девочка. Старая Хозяйка рассмеялась.
- Ладно уж, сама сегодня покупателями займусь, - сказала она сияющей невестке. – А ты иди платье утюжь. Не куда-нибудь, а на спектакль господина Витольда вечером идем!
…Пыльная темнота пустых холодных улиц. И вдруг – тихий свет фонарей, струящийся на дорожку, выложенную цветными камешками. Нежно поет соловей… Его трель затихает на самой пронзительной ноте – и рождается заново. Да, здесь живет Она – в домике с маленьким балконом. У дома – ухоженная клумба, на ней – цветы. Много-много цветов – ярких, празднично-красивых. Один из них поломан… Крошечная головка бессильно поникла.
Быстро-быстро бьется сердце… Выйдет ли Она? Взглянет ли? Простит ли мою дерзость?
Мелькает за окошком легкая тень. Падает к ногам белый платочек с тонким кружевом по краям. Ласкает пальцы невесомая ткань, и нежный аромат кажется знакомым…
- Поди отсюда прочь, жалкое ничтожество!
Грубый, хриплый крик за спиной. Тяжелые, шаркающие шаги. Это он, ненавистный соперник! Обнажить шпагу! Поединок решит все!
… Человек на афише небрежно держал в руке две маски: смеющуюся и плачущую. У человека было слегка вытянутое, скуластое лицо и светлые, почти прозрачные глаза. Его тонкие губы едва заметно улыбались. Наглая, высокомерная усмешка. Холодный, пустой взгляд из-под широких полей черной фетровой шляпы. Впрочем, вряд ли управитель Городского театра воспылал бы симпатией к маэстро Витольду, даже обладай тот ангельской красотой.
Худощавый господин в новом щегольском пальто, смотревшемся жалко и нелепо в квартете с мятым цилиндром, потертыми брюками и стоптанными сапогами, стоял возле афиши уже добрых полчаса. Злая метель бросала ему в лицо горсти колючего снега, но он не стряхивал снежинки даже с усов и ресниц.
Первый раз господин Витольд встал на пути управителя Городского театра два года назад. Хотя слухи об этом удивительном человеке ходили и того раньше. Он заявился с гастролями в самый разгар театрального сезона. И с тех пор жизнь управителя полетела под откос. Город словно с ума сошел, все славили мастерство Витольда и его актеров, на его представлениях яблоку негде было упасть. Говорят, даже проходы были забиты людьми. И это притом, что билет стоил вдвое – подумать только, вдвое! – дороже, чем брал за вход на свои постановки местный театр. Сам управитель изорвал в клочья красивое приглашение, не пришел ни на один спектакль и все время, пока длились витольдовы гастроли, пил горькую в каком-то кабаке. Там его две недели спустя и обнаружили посыльные губернатора, привели в более или менее божеский вид и доставили «пред светлые очи». Губернатор побранил управителя за слабоволие и велел работать как можно лучше – дескать, нельзя допустить, чтобы «всякий залетный гастролеришка нам нос утирал». Посулил в случае успеха личную награду и всяческую поддержку. У господина управителя словно крылья за спиной выросли. Из особняка губернатора полетел прямиком в свой театр, учинил скандал актерам, уволил двоих за «бестолковость и разгильдяйство» и принялся за создание нового спектакля. Работал, как проклятый, недосыпал, недоедал, орал на костюмера, доводил до слез изнеженных актрис… Но день премьеры искупил все. Таких оваций господин управитель не слышал очень, очень давно. Скупой на похвалы губернатор не поскупился во всем остальном: приказал покрыть здание театра новой крышей, назначил актерам именное денежное довольствие, а самому управителю подарил новехонькое пальто и дал кругленькую сумму «на развитие ремесла». И пообещал, что в скором времени даст еще больше…
Господин управитель извлек откуда-то из-за пазухи медную фляжку и сделал внушительный глоток. Вино не было крепким – напиваться допьяна управитель не собирался. Ему предстояло важное дело.
Узнав о том, что человек, едва не сравнявший с землей его карьеру, нагрянул вновь, управитель только что головой о стену не бился. Ему захотелось тут же, немедленно бежать к господину Витольду и… придушить его? на коленях умолять отменить гастроли? Первый вариант был неосуществим по причине тщедушия управителя. От второго отвращало воспоминание о холодном, презрительном взгляде приезжего маэстро.
И все-таки господин управитель Городского театра отчетливо понимал: сидеть сложа руки он не может. Тогда и возникла отчаянная мысль – идти не к Витольду, а к его актерам. Трезво поразмыслив, управитель пришел к выводу, что из всех безумных идей эта – наименее безумная. Актеры Витольда – чрезвычайно талантливые, но все-таки люди. С ними можно договориться. Тем более, управителю есть, что сказать.
Еще разок глотнув из фляжки для согрева и решительности, господин управитель встряхнулся, как старый дворовый пес, смахнул с себя снежную пыль и побрел вверх по белоснежной улице. Он мог не глядеть по сторонам: дорога к Городскому театру, в старом крыле которого расположился ненавистный гастролер со своей труппой, была исхожена им вдоль и поперек.
Господин управитель шел к витольдовым актерам с деловым предложением. Он попробует переманить кого-нибудь из них (всех, конечно, не получится) в местный театр. Конечно, Витольд гребет деньжищи лопатой. Ну и что? Теперь, при поддержке губернатора, управитель тоже может давать неплохое жалованье. Да и кто сказал, что у Витольда так уж хорошо живется? Почему он прячет своих актеров? Их ведь никто нигде не видит, кроме как на спектаклях. Говорят, что они сами так решили, что это их выбор – жить театром и только для театра. Но как знать? Взять хоть тот случай с пожаром, когда сгорела вся старая труппа. Кто-то уверен, что был поджог, а ходили слухи и о том, что актеры сами наложили на себя руки… Впрочем, тем, кто такие слухи распускал, быстро затыкали рты витольдовы поклонники. Но управитель Городского театра к их числу уж точно не относится.
- Мое почтение, Господин Грош!
Какой-то повеса помахал ему рукой из экипажа, раздался девичий смех, и даже кучер широко ухмыльнулся, настегивая лошадей. Управитель скрипнул зубами от злости. Этим нелепым прозвищем он тоже обязан Витольду. И одному из его прихлебателей-писак из местной газеты. Еще накануне первых гастролей маэстро, управитель как-то во всеуслышанье заявил, что, дескать, Витольд и гроша ломаного не стоит. В газетенке не преминули отметить, что господин управитель, видимо, имел в виду себя. Правда, после удачного сезона досадное прозвище вроде бы стали забывать… И то, что вспомнили теперь – весьма дурной знак.
…Здание Городского театра располагалось в глубине огромного парка, отгороженного от улицы литым чугунным забором. В доме имелось два крыла с двумя отдельными входами. В новенькой пристройке, обложенной благородным белым камнем, работала местная труппа. Другое крыло, старое, с замшелым фундаментом, с одним-единственным залом и несколькими комнатушками, сдавали приезжим артистам. Само собой, у господина управителя имелись ключи и от одного, и от другого помещения.
В парке, среди заснеженных деревьев, по колено укутанных в сугробы, царила глубокая холодная тишина. Скрипящие в морозном воздухе звуки шагов управителя казались уродливо резкими. Вокруг не было ни души: вероятно, даже сторож (по совместительству исполняющий обязанности дворника) сидел в своей каморке и носа наружу не казал. Возле полусгнившего деревянного крыльца господин управитель остановился. Старый театр казался совсем заброшенным. В душе управителя вспыхнула безумная надежда: вот сейчас он поднимется по ступенькам и увидит привычный замок на входной двери… Увы, замка не оказалось. Дверь была прикрыта, но не заперта.
Управитель достал было в третий раз свою флягу, поднес ко рту, но передумал и сунул ее в карман пальто. Снял свой убогий цилиндр, кашлянул пару раз для храбрости и вошел. Он сразу оказался в зрительном зале. Здесь было довольно темно: крошечные грязные окошки, расположенные под самым потолком, почти не пропускали света.
Господин управитель медленно двинулся по узкому проходу. Он не любил старые дома. Несмотря на то, что к приезду известного маэстро помещение как следует протопили и сделали генеральную уборку, зал все равно казался угрюмым, нежилым. Если в парке зимняя тишина была скорее торжественной, то тишина, царившая в Старом театре, давила и угнетала.
Управитель стряхнул с себя унылое оцепенение, когда подошел к сцене. На ней уже установили декорации – то ли к генеральной репетиции, то ли (если репетиция уже была) к вечернему представлению. Управитель болезненно поморщился. Декорации были до смешного примитивными: плоский фанерный дом с балкончиком, картонные фонари, картонная же клумба, утыканная искусственными цветами. Один из цветков был сломан, и его до нелепости яркая головка жалко висела на проволочном стебле. Возле кулис валялась черная тоненькая трубочка. Управитель знал, что с помощью таких «музыкальных инструментов» можно было имитировать голоса птиц.
Внимательно рассмотрев все это добро, господин управитель почувствовал, что ненавидит Витольда еще больше. Декорации были нарочито грубыми, нарочито неестественными. Высокомерный маэстро делал ставки только на актерское мастерство. И, к сожалению, никогда не проигрывал.
Едва удержавшись от дикого желания плюнуть на деревянные подмостки, господин управитель отшвырнул стул, каким-то образом затерявшийся на проходе, и нырнул в неприметную дверку возле сцены. Он не боялся встретить Витольда, ибо знал, что его кабинет находится в коридорчике по другую сторону сцены. А здесь располагались пара гримерных и комната отдыха для самих артистов.
Обе гримерных были заперты. Управитель вежливо постучал в каждую из них, но, не получив ответа, решил туда не соваться. Ей-богу, тишина была очень странной. Не слышно тихого разговора, не слышно смеха… Может, все разом заснули? Господин управитель толкнул дверь в комнату отдыха. Естественно, она тоже оказалось закрытой. Здесь явно что-то было не так. А может, Витольд просто собрал актеров у себя и дает им последние рекомендации перед спектаклем?
Господин управитель понял, что не может так просто взять и уйти. Сам не зная, для чего, он достал из кармана связку ключей. Выбрав нужный, вставил его в замочную скважину. Повернул. Раздался скрежет, но в комнате по-прежнему было тихо. Щелчок. Дверь открыта. Чувствуя, как дрожат и подкашиваются ноги, управитель шагнул за порог, поспешно осмотрелся. И тут же попятился, прижав ладонь ко рту.
…Пыльная темнота пустых холодных улиц. И вдруг – тихий свет фонарей, струящийся на дорожку, выложенную цветными камешками. Нежно поет соловей…Его трель затихает на самой пронзительной ноте – и рождается заново. Да, вот здесь живет Она – в домике с маленьким балконом. У дома – аккуратная клумба, на ней – цветы. Много-много цветов – ярких, празднично-красивых. Один из них поломан… Странно... Кажется, когда-то я уже видел эту бессильно поникшую головку…
Быстро-быстро бьется сердце… Выйдет ли Она? Взглянет ли? Простит ли мою дерзость?
Мелькает за окошком легкая тень. Падает к ногам белый платочек с тонким кружевом по краям. Ласкает пальцы невесомая ткань, и нежный аромат почему-то кажется знакомым… удивительно знакомым…
- Поди отсюда прочь, жалкое ничтожество!
Грубый, хриплый крик за спиной. Тяжелые, шаркающие шаги. Да… это он… мой соперник. Обнажить шпагу! Поединок решит все!
... Низкое окно было плотно занавешено старой пыльной шторой. В комнате царил полумрак и стоял затхлый, нежилой запах. Мебели было совсем немного. С платяного шкафа свисала тусклая серая ткань. Одна дверца была распахнута, и за ней виднелись развешанные на крючках цветастые наряды. А на диване и креслах, с которых даже не сняли чехлы, Грош увидел актеров.
Они были мертвы – юноша, девушка и старик. Нет, их лица, хотя и болезненно бледные, не тронула трупная синева. Их глаза не остекленели, поскольку были плотно прикрыты веками. На длинных белых рубахах, в которые почему-то были облачены все трое, не багровели пятна крови. Но то, как они лежали, не оставляло сомнений: здесь, в этой старой комнате, разыгралась трагедия. У кого-то была неестественно запрокинута голова. У кого-то – подвернута рука.
Несколько тошнотворно долгих секунд Грош не мог даже пошевелиться. Потом медленно, по стеночке, словно приклеившись к ней спиной, сделал два крошечных шажочка к выходу. Юркнув в коридор, Грош с усилием потянул на себя дверь и уткнулся в нее лбом. Поборов накатившую дурноту, вытащил из кармана связку ключей. Руки тряслись так, что он долго не мог попасть в замочную скважину. Наконец замок громко щелкнул, и от этого звука паника поглотила душу управителя Городского театра без остатка. Он бросился бежать. Грош почти не помнил, как пронесся по длинному проходу вдоль ряда кресел, как, утопая в снегу, пробирался по страшному, окутанному фиолетовой тенью, парку. В себя он пришел только тогда, когда едва не угодил под копыта проезжавшего по мостовой всадника. Не слушая запоздалой ругани наездника, Грош обессилено прислонился к стене какого-то дома и достал заветную фляжку. Глоток вина окончательно привел его в чувства. Управитель стряхнул с плеча целый ком снега, который, вероятно, упал на него с ветки паркового дерева. Сунув руки в глубокие карманы, Грош быстро зашагал по улице. Ему нужно было как следует согреться и как следует поразмыслить.
Хозяин трактирчика, облаченный в белоснежный фартук, угодливо улыбнулся своему завсегдатаю:
- Как обычно? Коньячка?
Грош уселся поближе к огню, снял цилиндр и мокрые перчатки.
- Дайте чаю. И погорячее.
…Конечно, несчастных актеров было жаль. Но Грош был человеком прагматичным. В конце концов, кто они ему? Абсолютно чужие люди. И рвать на себе волосы по поводу их преждевременной кончины попросту глупо. Ведь как-никак проблема с Витольдом была решена, причем решена на славу и без лишних затрат. Теперь-то уж великий маэстро так просто не отвертится. И даже самые рьяные его поклонники прикусят языки: уже вторая по счету труппа гибнет единовременно, в полном составе. Это заставит насторожиться и полицию.
«Как господин Витольд будет выкручиваться? Как объяснит битком набитому залу, что представление отменяется? Да, сегодняшний спектакль будет отменным!», - Грош усмехнулся и стал греть руки о принесенную трактирщиком чашку с чаем.
Он просидел в трактире до темноты. И все время прислушивался: не слышно ли шума на улице? Не передают ли из уст в уста страшную весть? Но вечерний город жил своей привычной жизнью.
Расплатившись за чай, Грош надел цилиндр и отправился в театр.
Старое здание сияло праздничными огнями. Двери были широко распахнуты, и возле них, на крыльце и под крыльцом, гомонила многочисленная толпа. Люди громко переговаривались; то и дело слышался хохот. «Интересно, в каком настроении они выйдут отсюда? - подумал Грош, устраиваясь в хвосте длинной очереди и поднимая повыше воротник пальто, чтобы не узнали праздные зеваки.
Он вошел в зал одним из последних. Пробираясь к своему почетному месту в первом ряду, Грош украдкой оглядывался по сторонам. Управитель заметил глумливую физиономию молодого музыканта, нагло окликнувшего его сегодня из коляски, согнутую спину язвительного газетчика, что-то усердно строчившего в своем блокноте, хозяйку кондитерской и ее хорошенькую невестку. Похоже, на представление маэстро снова пришел чуть ли не весь город.
Усевшись в кресло как раз напротив сцены, Грош увидел самого Витольда. Тот спокойно беседовал с губернатором. Да что же это такое? Нервы, что ли, у него железные, у этого человека?
Внезапно все огни погасли. Зрительный зал мгновенно умолк. Тяжелый бархатный занавес поднялся. Грянули аплодисменты и начисто заглушили господина управителя. Тот громко вскрикнул – и недаром. На сцене появились все трое. Юноша, девушка и старик. Да, это были они, те самые актеры… Только бледные лица покрывал толстый слой грима, вместо рубах на них были надеты костюмы. А еще - они были живы.
…Пыльная темнота пустых холодных улиц. Потом - тусклый свет фонарей на дороге, выложенной цветными камнями. Поет соловей… Сейчас его трель затихнет на самой пронзительной ноте... Да… Все это уже было… И этот домик с маленьким балконом… И эта аккуратная клумба с яркими цветами…
Быстро-быстро бьется сердце… И каждый удар я предчувствую… каждый удар…до его рождения…
Мелькает за окошком страшная тень. Падает к ногам ненавистный белый платок с тонким кружевом по краям. Жжет пальцы невесомая ткань, и нежный аромат кажется знакомым… удивительно знакомым…знакомым до тошноты…
- Поди отсюда прочь, жалкое ничтожество!
Грубый, хриплый крик за спиной. Тяжелые, шаркающие шаги. Он пришел… мой соперник… Опять. Опять…
Грош был раздавлен, растоптан, уничтожен. У него не было сил даже на зависть, даже на ненависть…На его глазах примитивнейшая пьеска о двух юных влюбленных и богатом жестоком старике, решившем силой заставить героиню выйти за себя замуж, превращалась в шедевр. Сама жизнь не могла быть естественнее, чем пошлейший сюжетик, разыгранный актерами Витольда. Каждая мелочь, каждый штрих, каждая фраза убеждали безоговорочно – раз и навсегда.
«Мастер фехтования с ними занимается, что ли? – думал Грош, восхищенно наблюдая за поединком пожилого ревнивца и романтичного красавца. – Как точны их движения! Видна и могучая напористость, свойственная старым воякам, и пылкая быстрота, присущая юным бойцам! Ага, вот уже старик начал сдавать! Один неверный жест – и проигрыш… Так и есть. Он сделал слишком явный выпад. Юноша легко блокирует удар и тут же наверняка обезоружит неловкого противника…»
…Выпад слева. Поворот. Уйти в сторону. И снова выпад… Надо только чуть-чуть взмахнуть клинком… Сейчас раздастся звон металла, его рапира упадет к моим ногам. Он запросит пощады. Моя возлюбленная бросится ко мне на грудь…
А потом снова – пыльная темнота пустых холодных улиц… Тихий свет фонарей… Трель соловья… Сломанный цветок…
Остановить!
Остановить.
Остановиться.…
Поединок был в самом разгаре. Но юноша вдруг замер и медленно, точно ценой невероятных усилий, опустил руку. Клинок противника, не встретив на пути препятствия, глубоко вошел в незащищенную грудь. На рубахе юноши расползлось красное пятно. Лицо его, напротив, побелело. Стало очень-очень тихо. И в этой тишине юноша севшим, прерывающимся голосом удивленно произнес:
- Этого… еще… не … было… - И неловко, некрасиво рухнул на деревянный пол.
Гроша пробил холодный пот. Он вскочил на ноги.
Но зрительный зал спокойно ждал. Какая-то чувствительная девица украдкой вытерла слезу надушенной перчаткой. Какой-то пожилой господин внушительно кашлянул. И только когда на сцену выбежал господин Витольд и с перекошенным от ярости лицом склонился над своим актером, зрители поняли: спектакль кончился. И кончился не так, как планировал маэстро.
* * *
«Знаешь ли ты, мой мальчик, каким тревожным бывает закат, когда солнце садится за спиной горы и обливает красным огнем ее склоны, поросшие дикими лесами? Гудит ветер, и кони фыркают и прядут ушами, и изо рта валит холодный пар. На востоке зажигаются первые звезды, а на западе горит кровавый свет, и грозно чернеет вершина, похожая на боевую башню… и кажется, ты уже слышишь яростные крики и звон металла - эхо прошедшей или грядущей битвы… »
Эрик сделал большой глоток из массивной деревянной кружки. Другим вино дарит блаженное забвение, а на него оказывает прямо противоположное действие. Картины прошлого встают перед его глазами, как живые. Таким уж несуразным Эрик уродился.
- Мое почтение, сударь! Простите, что прерываю ммм... ваше занятие…
Эрик с трудом поднял голову, пытаясь сфокусировать взгляд на говорившем. Перед ним стоял высокий человек. У него было слегка вытянутое, скуластое лицо и светлые, почти прозрачные глаза. Его тонкие губы чуть заметно улыбались. В руках он держал черную шляпу с широкими полями.
- Меня зовут Витольд. Я владелец известного странствующего театра, - неожиданный собеседник слегка поклонился, прижав шляпу к груди.
- И что с того? – пробурчал Эрик, и принялся демонстративно разглядывать свою полупустую кружку. Он, конечно, был наслышан о великом маэстро, но сейчас любое общество вызывало только отвращение.
- Видите ли, сударь, я пришел к вам с весьма заманчивым предложением, советом… И помощью, - Витольд уселся на стул прямо напротив Эрика. – Вам ведь нужна помощь, не так ли?
- С чего вы взяли? – Эрик почему-то начал трезветь. Наверное, от удивления.
- Мне многое известно, - Витольд закинул ногу на ногу и, видимо, приготовился к долгой беседе. – Про вас же, мой юный друг, я знаю абсолютно все.
- Неужели?
Витольд деланно зевнул и небрежно швырнул на нечищеный стол свою замечательную шляпу.
- Зовут вас Эрик. Вы – сын богатого фермера. Отец хотел сделать из вас хорошего хозяина роскошной усадьбы и многочисленных угодий. Но вот беда: когда вы были еще мальчишкой, из дальнего похода вернулся ваш дядя – доблестный воин. И он поведал вам много историй: про странствия, про войны с гоблинами, троллями и прочей нечистью. Потом он уехал опять и сгинул. А его россказни остались… в вашем молодом горячем сердце. И с тех пор разговоры о мельнице, урожае и коровах стали вам ненавистны, - Витольд усмехнулся. Эрик смотрел на него широко раскрытыми глазами. – Когда вам исполнилось 20 лет, вы бежали из дома в город, где расположился один из военных отрядов. Однако командир, достойный муж, сказал, что берет на службу только тех, у кого есть доспехи и оружие. У вас не было ни того, ни другого. И денег не было тоже. Тогда командир предложил вам подзаработать… поработать год-другой в кузнице – подмастерьем. Вам, кто и огород-то полол чужими руками… И вот вы сидите тут, в кабаке, и напиваетесь, потому что завтра – первый день черного, неблагородного труда.
Витольд картинно вздохнул, но в глазах его отчетливо читалась насмешка. Эрик вскочил на ноги.
- Вы… Вы.. Да кто вы такой, чтобы… Подите прочь… я… - не очень красноречиво залепетал он.
- Я предлагаю вам работу в своем театре, - невозмутимо произнес Витольд. Эрик медленно опустился на свой стул.
- Кем? – еле выговорил он.
- Актером, - спокойно сказал маэстро. Лицо Эрика мгновенно покраснело, глаза вспыхнули темным огнем.
- Что? Вы мне предлагаете стать кривлякой? Жалким паяцем, который…
- У вас будет великолепная роль, - улыбнулся Витольд.
- Роль кого? Какого-нибудь слащавого идиота, вздыхающего под балконом бледной девицы?
Маэстро запрокинул голову и громко расхохотался. Эрик, все еще красный, тяжело дышал.
- И что же вам милее? Пропахшая гарью кузница? Покрикивающий на вас мастер? – поинтересовался Витольд.
- Я хочу стать воином, - тихо произнес юноша. Маэстро, нахмурившись, посмотрел на него.
- Разящие мечи, стук копыт, тревожный закат в горах (Эрик мучительно вздрогнул)… Все это только красивые сказки, - пренебрежительно пожал плечами Витольд. – А дядя вам не рассказывал про отчаянный голод, скручивающий узлом кишки? Про страшные, не заживающие раны, оставленные отравленными клинками?
Эрик мрачно смотрел на собеседника и молчал.
- Вы думаете, что военные походы принесут вам нетленную славу? – продолжал Витольд. – Как бы не так! Кому нужны подвиги, совершенные где-то там? Спросите этих малых, что сидят за соседним столиком: знают ли они вашего дядю? Уверен, что нет. А спросите, знают ли они Витольда и его труппу… Думаю, вы понимаете, что они ответят.
Маэстро говорил лениво и даже равнодушно, но из-под полуприкрытых век настороженно следил за лицом юноши. На мгновение их глаза встретились, и Витольд прочитал в них мелькнувшее сомнение. Маэстро тут же поднялся на ноги.
- Жду вас завтра утром в местном театре, - сказал он и поклонился.
- Я не приду! – испуганно вскрикнул Эрик. – Подождите! Почему вы выбрали именно меня! Я ведь совсем не умею играть!
- Вас просто надо научить, - Витольд хищно улыбнулся. – А я хороший учитель, можете мне поверить. - И маэстро, надев шляпу, поспешил к выходу. Эрик долго смотрел ему вслед. К вину он больше не притронулся.
… Эрик долго шагал из угла в угол в своей крошечной комнатушке на чердаке. И все думал, думал, думал… Ему казалось, что решение так и не было принято…
Однако той ночью Эрик впервые не увидел во сне кровавое солнце за спиной горы.
Ему снились девушки, бросающие к его ногам цветы.
Утром Эрик встал поздно. Не спеша оделся и, не позавтракав, вышел из дому. Немного помедлив на крыльце, он побрел по незнакомой улице. Совсем не по той, на которой располагалась старая кузница.
Вино, выпитое накануне, давно уже перестало действовать на его мозг, и все же Эрик был до странного рассеян. Ему чудилось, что его окутывает непроницаемая густая дымка. Дома, экипажи, люди казались странными призраками причудливого сна. Из этого туманного моря внезапно вынырнуло здание театра … Эрик вошел внутрь… Возле сцены сидел маэстро Витольд. Он склонился над кипой листов. Юноша почувствовал себя неловко: точно подсмотрел в замочную скважину. Но Витольд не поднимал головы, и Эрик решился подать голос.
- Что вы пишете? Сценарий?
Маэстро посмотрел на юношу.
- Значит, ты все же пришел, - медленно проговорил Витольд. – Да, пришел, так же, как остальные… - На его губах зазмеилась странная улыбка. – Открою вам маленький секрет, сударь. Все мои актеры, как и вы, мечтали о каком-нибудь своем закате в горах. Но когда на их пути вставала некая грязная кузница, они разворачивались…и приходили ко мне. За пошлейшей пьесой с неприхотливым сюжетом.
Маэстро поднялся на ноги. В полумраке зала его высокая фигура казалась зловещей. Повелительным жестом он протянул Эрику измятые, пожелтевшие листы.
- Нет, друг мой. Это не сценарий, - негромко проговорил Витольд. – Это ваша новая жизнь.
Эрик отшатнулся. В ту же секунду у него закружилась голова. И он полетел куда-то в диком пестром водовороте… Очнулся Эрик в темноте. Пыльной темноте пустых, холодных улиц…
| | | | Обсудить на форуме |
| |
