| Литературное общество Ingenia: Байер Сара - Целуя высоту | | Целуя высоту | |
Законы подобны паутине: слабого они запутывают, сильный их порвет.
Соломон.
Глава 1.
Вступление.
Приподнимаюсь на локте. С головой не порядок. Давно нестриженные волосы заползают на глаза. Пора бы к ножницам, да отдаться некому. Парикмахерская за пару десятков миль.
Я смотрю на Полину. Мы молчим. Она стоит у изножья ко мне полубоком. Стройная высокая красивая девушка. Блондинка. Загар с ее белесой кожей не сочетается: смотрится серым. Впрочем, и освещение тому виной. Солнце на Севере скудно. Тем более, утром.
Полина одевается. У нее упругие мышцы на изящных бедрах. Глаза, - как две светло-голубые льдины. Черты лица нерезкие. Небольшой милый носик. В душе я называла ее Альбиносом. На ее счет нельзя сказать ничего определенного. Иногда она казалась пустой и бездушной. Иногда поражала совершенно несообразным тому поведением, или словами. Она обладала особой формой страсти, - холодной, - что само по себе являлось бы противоречием, если бы не столь изысканно переплеталось, - до полного слияния. Судить о ее настроении на какой-то момент времени не представлялось возможности. На ее лице практически не отражалось эмоций. А в глаза ты мог смотреть с тем же успехом, сколь в бриллианты: прекрасные, но бесчувственные. Женщина-загадка, ключи от которой затерялись где-то глубоко в океане; Альбинос. Она как Аляска. Сначала ничто к ней не тянет, потом видится бессмысленным уходить куда-то еще. Ты привыкаешь к снегам и холоду, а скупые откровения становятся сродни чуду.
Полина знала несколько языков, я – лишь свой. Я считала ее практически своей женой; она меня, - затрудняюсь сказать, кем.
- Завтрак готов, - наконец, произносит она.
Я кинула взгляд на стол. Там меня ожидала яичница с беконом.
- Ок, - выпроставшись из-под одеяла, я наскоро нацепила одежду и пристроилась к пище.
Раздался стук в дверь.
- Да! – крикнула она неожиданно громко.
Я покосила на нее, приподняв бровь. В комнату вошел ее брат. Обычно карие глаза, сейчас они у него приобрели золотистый лучистый оттенок. Я непроизвольно поразилась:
- Вась, ты чего так светишься? Подрочил что ль?
Он состроил гримассу. Одну из тех своих мерзких, на которые лучше не обращать внимания: подступит словесный поток, - не остановишь.
- Оу-Оу, братишка! – сказала я. – Расслабься. Я люблю тебя, слышишь?
Инфантильный, Вася как-то терялся в происходящем. Я его называла Плакучей Ивой. С сестрой они имели мало общего. Худощавый, страдающий безвкусицей, с неизменно обиженной миной непризнанного гения. Словом, параноик. Принципиально встревоженный тип. Чем-то отдаленным он напоминал Федора Михайловича.
Он сообщил какие-то из новостей, что передали по телевизору. Я уже давно не могла смотреть этого жалкого циклопа, - доисторическую махину с торчащим рогом антенны. Стоит дать должное Васе: благодаря нему мы оставались в курсе событий. Выполнив свою миссию, он удалился.
Предстоял насыщенный работами день. В нашем распоряжении находилось всего несколько часов до наступления темноты. Подчас с Васей мы трудились бок-о-бок. Тогда чувство братства обьединяло нас. Хотя, как в этом случае, так и в домашней обстановке, мы, в целом, особо не задумывались друг о друге. Просто жили под одной крышей, работали вместе. Ясный расклад. К слову, с нами был еще один человек, о котором я пока умолчу.
Вечерами, после бесед у камина, я шла в одну обособленную комнатушку, где уносилась повествованием к Леночке и Игольчатым мотивам.
Глава 2.
Маленькая девочка.
Жила-была маленькая девочка. Она уже закончила обычную школу и училась теперь в институте на самую обычную специальность. На лекциях она часто рисовала: чертила ручкой фигурки людей, иногда - портреты. Ей нравилось звучание линий, которое она слышала в них. Девочка получала самые обычные оценки; жила в самой обычной квартире самой обычной многоэтажки Москвы, такого большого города, обычного мегаполиса с его шумной жизнью.
Около пяти часов утра она отправлялась в парк на пробежку. Проходя по сонному двору, ей всякий раз хотелось крикнуть: “Вы ничего не хотите знать!”. Она сдерживала свой порыв и шла дальше. Она быстро забывала об этом, а думала, к примеру, такое: “однажды в века рождается человек...”. Она не задавалась вопросом, откуда берутся такие мысли, и что они значат. Может, ее это не волновало; может, поблизости не находилось того, кто дал бы ответ. В восемнадцать иметь своей точки зрения не положено, и девочке это было известно.
Благодаря размеренности, ход бега представлял скорее отдых. В поставленном темпе огиная круг за кругом, девочка открывалась царству иллюзии. Там белая лошадь бежала впереди, а она гналась за ней. В том мире захватывало дух, сердце уходило в пятки, а в висках стучало, будто часовая бомба, грозящая разорвать серое вещество; но и это должно было столкнуться с принципом чего-то Высшего; сознание вырвется, но останется в неизменности своих циклов. Так она мнила о происходящем в далекой фантазии, где бежала белая лошадь, а за ней девочка вела охоту. Образы будто наводняли ее, заставляя забыть обо всем; ноги уверенней и сильнее били парковую дорожку; она набирала скорость. Казалось, вот-вот, - и она взлетит.
Хоть и помещенная в самую обычную жизнь, она была странная девочка. Она не смотрела телевизор, ни с кем не общалась подолгу, книжки читала редко, музыку не слушала.
Вечерами девочка любила походить по парку или посидеть на лавочке. В свете фонарей она выдумывала всякие мысли, до выводов которые доходили редко.
Однажды она сидела вот так в парке и смотрела на темные воды Москва-реки, где отражались зажегшиеся фонари с моста. Мимо нее следовали своей дорогой люди: парами; кучками; поодиночке; на велосипедах; без велосипедов. Вдруг со стороны высветила пара автомобильных фар. Машина медленно плыла по выложенной фигурным кирпичем дороге. Пространство между ею и девочкой карабкалось по бесконечности и по-кошачьи извивалось. Предчувствие захватило Леночку. Она не отрывала взгляда от надвигающегося пласта лобового стекла, укрывшегося в тени от фар. Машина остановилась у ее скамейки, дверца открылась, и оттуда показалась молодая женщина. Задуманная фраза застряла в ней, и она растерянно спросила, но уже другое:
- Лена?
Они познакомились на свадьбе Леночкиного кузина. Она была подружкой невесты. Впрочем, одной из многих.
- Таня, - вспомнила ее имя девочка.
- Не ожидала тебя тут встретить.
- В этом есть что-то странное? Вечер, парк...
- Нет... Просто... Не ожидала, вот и все. Да ладно. У тебя есть время? Садись в машину. Проедишься со мной, а то неудобно так разговаривать.
Леночка согласилась, и они тронулись в путь.
- У меня есть кое-что, - прервала молчание Таня.
- Что?
Таня широко заулыбалась.
- “Травка”! – обрушила она. – Ты ведь куришь, да?
- С чего ты взяла?
- Ха-ха, ну, по глазам же видно!
- Вообще-то я не курю.
Таня выдержала паузу.
- Да? Ну, ладно...
- А что у меня в глазах?
- Ой, не обращай внимания. Просто так ляпнула.
- Хорошо.
- Галлюциноген как будто. Ну, может, мне кажется. В общем, это не важно.
- А ты куда едешь? Встречаешься тут с кем-то?
- Да. Типа того. Сейчас уже нет. Предложили, я приехала, а они, оказывается, в другом месте. Только что узнала.
- Обидно.
- Не поеду к ним. Вот еще, буду гоняться по всей Москве... Только и дома делать нечего. Муж в командировку учесал. Может, в бар заедем? Ты как? Или ко мне?
- А что у тебя?
- Ну, та же выпивка.
Лена на секунду задумалась. Родители были на даче, так что дома ее никто не ждал.
- Ладно. Давай к тебе.
- Слушай, а как отсюда выбраться-то? Подъехала к одним воротам: закрыты. Думала спросить. Может, знает кто...
- Да вообще-то они все закрыты, - с умным видом констатировала Леночка. – Ты откуда въезжала?
- Та-ак, понятно. Жопа. Придется разворачиваться. А вот и удобное местечко... Нам везет. – Она развернула машину. – Леночка, а ты чем вообще-то занимаешься?
- Учусь.
- А еще?
- Рисую.
- Блин, куда они прутся?! – ругнулась Таня на незадачливых пешеходов, свернувших прямо на ее путь. – Козлы!... – Она посигналила. - ...Рисуешь? Классно! Что?
- Все.
- Ах, да. Что за глупость спрашиваю. А ты рисуешь что-нибудь эротичное?
- Случается.
- О! А рисовала когда-нибудь двух девушек... Ну, в эротичной среде...
- То есть? – не сразу поняла Леночка.
- Лесбиянки. Никогда не слышала? Мне кажется, это красиво. Я бы приобрела такую картину. Только не вижу нигде. Вот и спрашиваю.
- Нет, я не рисовала такого.
- Тебя это не вдохновляет?
- Я не думала об этом...
- Подумай сейчас.
- Ладно...
- И?
- Наверное, смогу.
- Здорово! – Восхитилась Таня. – А как ты отнеслась бы к такой перспективе?
- Что ты имеешь в виду?
- Ну, к примеру, переспать с женщиной...
- С тобой? – рассмеялась Леночка.
- Почему ты смеешься?
Девочка не отвечала. С ее лица не ушел след былого веселья.
- Я не имела в виду себя... Я про вообще... Но ты так засмеялась. Обидно даже, - пыталась внести ясность Таня. Хотя скорее, она просто брала отступные.
- Я не спала еще ни с кем - вообще. Мне трудно судить, - сказала Лена.
- Шутишь?
- Не-а.
- Ты... Очень милая девочка. Я бы не побоялась сказать, красивая...
- Спасибо.
- Неужели у тебя не было парня?
- Я с ними не спала. И потом, я болею.
- Чем? - Обеспокоилась Таня.
- Снами... Фантазиями... Иллюзиями...
- И ты мечтаешь ходить по луне? – пошутила Таня.
- Нет, такого не было, - улыбнулась Лена. – Но я часто пропадаю в своих “мирах”…
- Я думаю, это поправимо!
- А надо ли?
- Конечно, надо. Реальность ускользает от тебя. А ведь столько прекрасного в этом мире. В этом. Никаком другом. Здесь и сейчас. Если ты присмотришься, ты увидишь это! Стоит только раскрыть глаза…
- Я просто немного по-другому воспринимаю реальность, вот и все.
- Ладно! Хорошо… А что за сны, фантазии?
- Я как-нибудь расскажу.
Ева и луна.
Они вошли в прихожую с мандариновыми обоями. Стены украшали несколько картин. Ни одна из них Леночку не привлекла. Также на глаза попалась полка с книгами. Видно было, что они подобраны скорее для красоты интерьера, нежели для практических целей. В ряды стояли однотипные томики. Люди пишут столько пустых слов.
- Хочешь чего выпить? – предложила Таня, удаляясь на кухню.
- Чай.
- Чай? – удивилась Таня, перегнувшись через угол стены. – А погорячее?
- Чай. Погорячее.
Таня покачала головой и скрылась за поворотом. Леночка вошла в гостинную и села на диван. Помимо него в комнате были два клесла, телевизор, этажерки, картины. На журнальном столике подле ноут-бука лежала небольшая стопка листов. Она взяла их и пробежалась взглядом по обрывку текста: «Каббалист Хаим Витал, ученик великого Исаака Луриа, в книге "Древо познания"(1579г.) изложил дело следующим образом: Адам был сотворен вместе с полевыми зверьми и затем перенесен в парадиз как первое связующее звено меж землей и небом; Еву создал Господь из субтильной райской земли, граничащей с "верхними водами". Рабби Авраам Абулафиа сказал; Ева - душа Адама, ангел - душа Евы». Распечатка с сайта, догадалась Леночка.
В комнату вошла Таня с чаем и бокалом брэнди.
- Хочешь, фильм посмотрим? Или музыку включить? Она там, - Таня кивнула в неопределенную сторону.
Леночка отхлебнула из чашки. Чай – это уже не вода; это тепло заботы. Таня странно улыбалась ей, с интересом глядя в лицо.
- Пойдем, - согласилась девочка на музыку.
Теперь они оказались в спальне. Леночка сразу почувствовала иную энергию: менее экспрессивную, зависшую интимную, более того, сакральную. Огромная широкая кровать занимала основную территорию. Торшер под алым колпаком наливал комнату ярко-розовыми тонами. Напротив кровати - два стенных шкафа, с зеркалом на одной из выдвижных дверец. Тяжелые шторы на широком окне были раздвинуты, а через тюль смотрела рыжая луна. Она манила до того необычным светом, что можно было подумать, и не она это вовсе. Какая-то другая планета в эту ночь заняла ее место. Для того ли, чтобы сводить с ума отмеченных людей, или просто по своему нетривиальному безрассудству, - Бог весть.
Леночка присела на кровать, подняв упавший с тумбочки журнал, и положила его к остальным. Таня включила музыку и вновь пропала куда-то. Когда ты остаешься наедине с собой, приходится слушать нюансы. И вот, пробираясь по струнам в туманное эхо, Леночка думала о цвете пылающего сердца; о цвете сгорающего солнца, какое даже волны океана не в состоянии тушить.
Над кроватью висела большая картина с изображением гор. Прописанные отчетливо и реалистично, они не оставляли сомнений: художник старался. Только почему-то в комнате не было горного воздуха. Это, скорее всего, из-за рыжей луны, - ведь ей не видно такую маленькую картину.
- Как тебе музыка? – откуда ни возьмись, появилась Таня.
- Прикольная. Игольчатые мотивы.
- Как? – переспросила молодая женщина.
- Не знаю, что-то в голову взбрело.
- Ты расскажешь мне?
- О чем?
- Сны, фантазии... – Она переобличалась в домашние одежды.
- Тебе действительно интересно?
- Мне интересно все, связанное с тобой, - тоном, не не допускающим сомнения, заявила Таня. Она подошла к Лене впритык. Присев рядом, в непосредственной близости, она спросила: - Ты веришь мне?
- Нет, - без промедления отвечала девочка.
- Почему же? – отпрянула от нее молодая женщина.
- Вообще-то странный вопрос по своей сути. Звучит, что-то вроде... - Она попыталась пародировать интоннации пьяницы: - “Ты меня уважаешь?!”.
Таня рассмеялась.
- Мило, - оценила она. - От меня так сильно пахнет? Спиртным?... Какой ужас!... – Таня артистично закатила глаза.
- Так я начну? – Леночка допила остатки чая.
- Что?
- Ты хотела послушать о снах...
- Ах, да, сны... Конечно. Начинай.
- Или не рассказывать? – девочка внимательно посмотрела на Таню.
- Рассказывай! Правда.
- Хорошо...
Глава 4.
Добро и зло в пустыне.
- Мои сны связаны между собой, - начала Леночка. – Как будто ты смотришь сериал, но в отличие от телевизионного, ты являешься действующим лицом. Тебя берут за руку и говорят: “Пошли”. Но в то же время, отсутствует логика выбора. Эти слова не важны по своей сути. Если тебе надо оказаться там, куда ты идешь, не имеет значения, предложил ли это ты сам, или тебя туда повели. Есть то, что должно случиться, и то, что не должно. Остальное – лишь приправа.
Девочка на секунду прервалась. Таня выжидающе смотрела на нее.
- Самое удивительное в моих снах, - продолжила свой рассказ Лена. – Что в них привлечены реальные люди. Не только я. Речь идет еще и моем друге, который занимает там роль ученика-спутника некого Бородача, имени которого не знаю. Однако меня не покидает чувство, что он также – реальное лицо.
Город представлен в мистических образах домов, улиц. Над ним почти всегда пасмурное небо. Вблизи есть пригород, где, напротив, чаще светит солнце. В пригороде раскинуты зеленые луга, текут реки, можно встретить железную дорогу. Если проследить за ней взглядом, с одной и другой стороны она уходит за горизонт. Железнодорожные станции пустынны, что придает им зловещий вид. Будто печать неизвестной болезни поразила род жителей.
В городе нет правительства. Каждый сам по себе. Никто не имеет статуса. Ты видишь людей, какие они есть, без всякой атрибутики. Время от времени я вовлекаюсь в некоторые общественные кучки. К примеру, встреча друзей за ужином. Мебель в домах обычно старая, иногда ее очень мало. В них присуща атмосфера общезначимых понятий. Таких, как доброта, глупость, ум и т.д. Если и можно встретить работающих людей, то разве что водителя автобуса. Он будто прилип к “баранке”, но вообще-то ему все равно. В любой момент он может уйти со своего места. Никто ни за что не отвечает и вряд ли будет. Все живут, как живут. Ведут иногда светские разговоры, но в них мало можно почерпать. Они лишь открывают отношение кого-то к кому-то, либо к явлению в целом. В принципе, ни у кого в городе нет амбиций. Им неприсущи подобные черты. Кажется, что души многих – мертвы. Однако есть и живые. Те, в ком чувствуется та самая реальность.
Из-за отсутствия правительства и какой-то организационной системы статусов, если и есть преступники, то это скорее жалкие люди. Они что-то совершают по общему принципу, - им просто выпала эта роль. Как я говорила раньше, логика выбора там отсутствует. Кроме того, нельзя понять, на чьей ты стороне, потому что никого подобного как раз нет.
Хотя ты свободен в передвижении, всякие места являются лишь символами чего-то, поэтому куда бы ты не пошел, ты остаешься все в той же атмосфере. Лишь картинки сменяются перед тобой. Я путешествую там с Бородачем и Сережей, моим другом. Как я ранее упоминала, атмосфера города зиждется на общих понятиях. И, конечно, на добре и зле. Подчас они находят воплощение. Зло предстало однажды в виде огромного фиолетово-серого слизняка, размером с тумбу. Он манил к себе большими выразительными глазами. Хотя я знала, что происходит, но не могла сопротивляться влечению. Тогда Бородач строго прикрикнул на него, и тот отпустил меня. Я спросила, почему слизняк послушал его. Бородач ответил, что когда у меня будет сила, я смогу проделывать такие же штучки.
Заразиться злом можно от одного прикосновения к его носителю. Однажды мы ехали в автобусе, и там сидел сердобольный кот. Я встала напротив. Бородач крикнул: “Отойди!”. Но прежде, чем я успела это сделать, кот прыгнул на меня и оцарапал. Я скинула его с себя как можно дальше. Я все боялась, что теперь одна из них. Бородач с Сережей только посмеялись надо мной. Я спросила, почему им весело. Мы пришли в укромное место, в какой-то переулок, где стоял крытый джип. Бородач дал мне прозрачную пластиковую ленту с пупырышками, наполненными прозрачной жидкостью. Чем-то они напоминали волдыри от ожога, вздувающие кожу. Он сказал обвязать этим пораненное место и пояснил, что период заражения растягивается на достаточно длительное время, в течение которого его можно предотвратить. Кроме того, кот был носителем не особо серьезной формы зла: всего лишь весельчак и забияка. Однако я продолжала переживать. Я чувствовала, если заражение пойдет своим путем, злоязычие может привести к кризису резервов добра во мне.
- Ой, как, - вставила Таня.
- Бородач улыбнулся. Чтобы меня окончательно успокоить, он оголил свой торс, и я увидела множество рубцов на нем. Видно, немало боев и схваток он прошел. Несмотря на успешное излечение, каждое соприкосновение со злом оставляет свой нестираемый след. Потом Бородач попросил Сережу снять штаны. Тот улыбнулся, и исполнил. Я смутилась, но оказалось, что там нечего было смотреть, просто не-че-го, кроме кожи и рубцов на ней. У него не было члена. И он при этом улыбался.
- Не было члена, и он при этом улыбался, - повторила за ней Таня. – Ничего себе... А что обозначает зло в твоих снах? Чем оно так плохо?
- Прежде всего, там нет “плохо” или “хорошо”, - отвечала Леночка. – Зло убивает творческое начало, оно живет для себя и своего распространения. Вселяясь в существо, оно направляет его помыслы в связи с своими целями.
- Интересное разъяснение, - заметила Таня. – А почему они животные? Или не только?
- Может быть, это и люди, но являясь нсоителями зла, они предстают в образах животных. Сны оставляют множество загадок. В них все взаимосвязано. Хотя действие хаотично, все в нем подлежит высшему порядку, предопределенности. Поэтому, кто знает, может, зло раскрывает истинную сущность своего адепта. Да и сам факт заражения мог быть заранее предначертан именно в связи с сущностью.
- Ты прямо философ, - сказала Таня и широко зевнула. – Ой, прости, - она смахнула кончиком пальца выступившую от напряжения слезу. – Такие разговоры вредны на ночь. Давай-ка лучше в постель.
Они спали вместе. Леночка лежала на спине. Таня повернулась к ней, перекинув руку ей через живот, и почти сразу мерно засопела. Два огонька Леночкиных глаз застряли в пустынной темноте незнакомой комнаты. Как бы она хотела сделать что-нибудь такое, что было бы видно с луны…
Глава 5.
Я и Полина.
Когда мне было 21, мать вышла замуж за бельгийца, и мы поехали в незнакомую страну. Численностью около 10 млн. жителей, вся Бельгия - это, считайте, одна Москва. Мы продали квартиру на Родине, и стали обживаться с новой культурой, ее обычаями, нравами, языками (их было несколько). В какой-то момент я пожалела, что не осталась, хотя б на собственном содержании, в Москве. О брате я не говорю. Он к тому времени еще не достиг совершеннолетия.
Вдали от друзей и знакомых, моей насыщенной жизни в России, я стала искать общения в русских чатах. Впрочем, в Интернет я заходила больше в поисках информации. Целые массивы ее я впитывала, как губка. А потом извергала шедевры ума и сообразительности в лесби-рум’ах.
Однажды в чате появилась реплика: “Еду в Египет, кто со мной?”. Почему бы нет, подумала я: соприкоснуться с древней цивилизацией, поглазеть на чудо Света, - искусственные горы в образе пирамид, - наконец, сбежать от наркодиллеров, которым задолжала... Мы обменялись фото. Она оказалась хороша собой. Так попала я на египетское пастбище туристов и познакомилась с Полиной. Ее внешность фотомодели манила своей глянцевостью. Я оносилась к нашему курортному роману положительно простодушно. Мне нужна была эта встраска. Достопримечательности уже не интересовали. Тем более, я предпочитала природные горы; всегда мечтала побродить по ним туристом со снаряжением альпиниста. Я не столько хотела покорять их, сколько БЫТЬ в них.
С Полиной мы хорошо проводили время в постели и на пляже. В первый раз, когда мы вволю нарезвились в номере, - а прошло уже часов несколько, - заказали шампанского и закусок. Она лежала на моем плече, все еще тяжело дыша, и запальчиво бормотала, что от меня теперь никуда, никогда и никуда. Конечно, это была чушь. Но она нам обеим нравилась... Мы заразились вирусом сексуальных миражей в пустыне. Те две недели родили настоящую Францию на Юге. С русскими корнями. Как позже выяснилось, - северными.
Я ела с наслаждением. Аппетит для меня редкость. Полина рядом обессиленно улыбалась и тоже было накинулась на еду… чуть не накинулась… чуть позже меня,… когда уже почти ничего не осталось. Точнее, совсем ничего не осталось. Пришлось заказать еще и ждать. Полина улыбалась. Полина мило и дежурно улыбалась. Тактично. То есть фактически она все же улыбалась. Позже мы любили рассказывать эту историю.
Когда я вернулась домой, меня встретил бардак. Братец мой совсем ошалел. У него стали случаться припадки агрессии. Он грозил убить меня и мать. Покушал на суицид. Его отправили на лечение в психиатрическую клинику. С Полиной мы больше не общались, у меня были свои дела. Лишь позже нас свела судьба в Америке. Страна великих возможностей. Здесь для угона автомибиля не требовалось проводить продуманных ночных вылазок, какие мы с друзьями учиняли в России. Прошлое выглядело детскими шалостями. В США я выходила на дорогу в открытую. Размахивала кольтом и заявляла: “Hands up, go out, bitch”. Заодно отбирала бумажник, - на колу и гамбургер. По бумажнику они плакали больше. Тачку страховка окупала. Так я и путешествовала по штатам. В мотелях не останавливалась: мылась в озерах, реках, океане; спала в машине. В общем, то, что русских там сравнивают с дикими животными, так это про меня. А мне было по кайфу. Я летела по трассе, и ничто для меня не существовало больше, кроме этого пьянящего ощущения, - наитого драйва. Лишь копы докучали, так что пришлось в скором времени завязывать.
Там же, на дороге, я познакомилась с Майклом. Пока я целила ему в лысую бошку дулом и выкрикивала свою коронную фразу, он только протянул: “Wow…!”. Дальше он заявил, что я его поразила, и что он не сойдет с места. Я сказала ему поцеловать мою задницу. Обычно это срабатывало. Он ответил что-то вроде: “Хорошо, я буду делать”.
Я не хотела слышать ни о России, ни о Бельгии. Я была настоящей “American crazy girl”: пила колу, ела гамбургеры, носила левайсы, жевала жвачку. Не зря же я занималась всей этой чертовщиной.
Однажды ступив на землю этой свободной страны, ты никогда уже не забудешь ее воздуха. Здесь можно качать права насчет чего угодно. Это неисчерпаемое месторождение самоутверждения. Да, я ничего не хотела слышать о России.
- Привет, Полин, - сказала я, подсаживаясь к ней за столик в очередной забегаловке.
Глава 6.
Заколдованный.
“Никто ничего не знает... – бормотал старик в Леночкином сне. – Никто ничего не знает, и все знают всё. Я заперся тут, я потратил сотни и тысячи безликих дней и ночей, чтобы прийти... К чему же? Смешно! Что все всё знают. Изначально. Люди... Эти существа, окутанные в суету как карму, рождены хромать в неопределенности собственной нерешительности, в неизбывных сомнениях. Вы боитесь чувствовать, потому что чувства причиняют боль. Вы боитесь тратить время на ошибки, и убиваете его в никчемных занятиях. Вы боитесь необузданности инстинктов и доверяетесь разуму; вы боитесь холода разума и бежите к инстинктам. Вы боитесь думать. Инстинкты приводят к удовлетворению физических потребностей или, пуще того, к лени. А еще инстинкты приводят к чувствам. И вам снова больно. Вы бежите от боли. Вы говорите: О, я буду умным, я решу свою проблему. Вы находите решение, но потом сталкиваетесь с тем, чего вы не учли. Перед вами стоит новая задача. А за ней – еще одна. Вы говорите: О, лучше мне вернуться обратно, а то я запутаюсь. Но дважды в реку не войдешь, и там уже подстерегает что-то новое неопределенное. И вы говорите... Вы все говорите и говорите. Да пошли вы в жопу! И все, что вы говорите. Я вас не слышу. Видите? – он заткнул уши и начал громко производить такие звуки: - Ла-ла-ла, ла-ла-ла!”
- Но, Мастер... – начал было Бородач.
Старик скосил на него левый глаз и отнял пальцы из ушей.
- Из всего, что Ты сказал, - продолжил Бородач. – Я понял только одно. Что мы много говорим...
- Правильно понял, - улыбнулся старикашка.
- Но, Мастер, мы пришли за ответами...
- Ответами на что?
- Ну, к примеру...
- Я прежде хочу сказать, что люди не умеют задавать правильные вопросы. Если б умели, то догадались бы сами. Так что лучше не выставляй себя на посмешище.
- У меня нет страха к этому. В чем смысл жизни?
- В том, чтобы был смысл для всего остального.
- Лучше более конкретно... В чем смысл, допустим, Твоей?
- Ты не лезь в мою, я не полезу в твою.
- Мне кажется, Ты итак в ней.
- Делать мне больше нечего.
- Но это так.
- И да, и нет. Всё взаимосвязано, потому что подчиняется одним Законам. Видишь, поставил бы правильно вопрос... Я дал тебе фору.
- И даже Ты? Подчиняешься?
- Для меня они удобны. Я ими пользуюсь.
- А кто писал эти Законы?
- Мироздания бы не было, если бы оно не написало его само для себя. Иначе это был бы дом, построенный на песке: подул ветер - и его скосило. Вам плохо в крепком доме?
- Но у дома гниют доски.
- Если б они не гнили, то разве их заменяли бы на другие материалы? Или хотя бы заменяли на новые??? Потребности стимулируют, не правда ли?
- Каков мой смысл жизни?
- Если я тебе скажу, ты можешь подумать, что он хуже, чем у кого-то еще.
- Но, когда я к нему приду, я смогу подумать точно также.
- Ты его сам уже построишь, и тебе будет жалко его терять, ведь ты столько вложишь в него.
- А если я захочу другой?
- Значит, это не было твоим смыслом.
- Ты сказал: смысл жизни в том, чтобы был смысл для всего остального. А если я не вижу смысла ни в чем?
- Это твое право. Использовать эту возможность.
- У меня нет других.
- Ты пробовал когда-нибудь разговаривать с муравьем?
- Поправлюсь. Для меня непривлекательны другие возможности.
- А эта?
- И эта. Но лишь она остается, когда непривлекательны другие.
- Ты что, хочешь уверить Меня, что Бога нет?! – искренне возмутился старик.
- Не думал услышать от Тебя такой грязный прием...
- Поэтому Я с людьми и не разговариваю. Пообщайся с Князем Тьмы и ты увидишь, что такое грязь! – сказал старик, засуетился в поисках чего-то в шкафу, наконец, извлек из него черную маску и одел на себя. Изменившимся голосом он спросил: - Кто смел потревожить Князя Тьмы-ы-ы?
“Дьявол! Надо сваливать”, - подумал Бородач, и все его услышали. Леночка с Сережей, до тех пор молча стоявшие у порога и внимательно слушавшие разговор, двинулись в дверной проем. За ними заспешил Бородач. Когда они достаточно отошли от дома, удостоверившись что за ними никто не гонится, сбавили шаг.
- Вот почему, я всегда говорю, что Библии верить давно нельзя, - говорил мужчина. – Каждый воспринимает в мере своего воображения. Если не сказать хлеще.
Он глянул на Леночку. Ведь это происходило в ее сне.
- Неладный у нас Б&г какой-то. Интересно, как в других галактиках.
- А может, это не Бог? – предположила Леночка.
- А может, мы просто Ему надоели? – заметил Сережа. – Ловко Он нас выпроводил.
- Как на тебе пластырь? – поинтересовался Бородач у Леночки. – Давай заменим на новый на всякий случай, хорошо?
Глава 7.
Докажи, что ты не верблюд.
За завтраком у Тани Леночка думала о значении своего сна. Она сидела с полной тарелкой, и рассеянно закусывала уголок губы.
- Почему ты не ешь? – поинтересовалась Таня.
- Извини, задумалась, - оправдалась Леночка. – Странная у тебя картина. Вот эта: четыре переплетенные змеи тянутся к яйцу.
- Папа оставил. Сама не знаю, что обозначает. Муж не хотел, чтобы она тут была, но я все равно повесила. Вроде памяти.
- А где он сейчас? Твой отец?
- Хороший вопрос. Хотела бы я знать на него ответ. Он уехал четыре года назад в экспедицию в африканские джунгли. С тех пор от него ни слуху, ни духу.
- Сочувствую.
- Не стоит. Он всегда думал только о себе. Домой появлялся наездами. Месяца на два его хватало, потом собирал вещи. А я еще долго спрашивала: когда приедет папа? Когда была поменьше, он сажал меня на коленки и рассказывал всякие истории. Я долго верила в их подлинность. Оказалось, сказки. Чего теперь говорить? Я вышла замуж, у меня своя жизнь. И мне хорошо. Конечно же, я молю Бога, чтобы он вернулся живым и здоровым. Но, в конце концов, он сам выбрал для себя этот путь.
- Наверное, он видел в этом смысл.
- Все может быть. А в чем твой смысл?
- У меня его нет.
- Ты первый человек, который говорит об этом так спокойно, - улыбнулась Таня. – Ты даже не пытаешься его найти?
- Разве можно найти то, чего нет?
- Ты права. Ты еще мала, чтобы об этом рассуждать.
- Мне пора.
- Так быстро? – удивилась Таня. - Я тебя обидела?
- Нет, - солгала Леночка, обулась и вышла за порог.
Глава 8.
Что-то кроме луны, или измени традициям.
Впервые перед девочкой встал ребром вопрос доказательства. Сейчас ее не вызывали к доске и не ждали терпеливо, когда она на ней что-то выведет перед всем классом. Нет. Ей, по сути, даже не давали слова: “Ты еще мала, чтобы об этом рассуждать”. Это была правда жизни. Она знала ее, но сейчас ее произнесла Таня. Почему-то это прозвучало больнее.
Девочка пересчитала свои деньги, зашла в магазин и купила скейтборд. Так началось ее отчаянное забывание. Вернулась домой она вся в ссадинах, царапинах, синяках и просто ушибах. А вечером приехали с дачи родители и пожали плечами.
На следующий день девочка еле передвигалась по квартире. Она засела с книгой на балконе. Летнее солнце к тому располагало. За каких-то несколько часов она перекрыла своими надписями десятки страниц печатного текста. Леночка старалась писать между строк, но в итоге, и то, и другое стало нечитаемо. После обеда солнце выгнало девочку с балкона. К вечеру комната ее выглядела как после Бородинского сражения. В поисках бумаги она разворошила все вокруг. На полу валялось несметное количество изрисованных листов.
Смотреть телевизор не удалось: все время тянуло потанцевать, как это делалось в клипах, или как не делалось, но должно было. Однако тело ломило даже при небольшом движении. С досады она выключила телевизор. Родители вернулись с работы и пожали плечами.
Сон был крепким, но ничего не приснилось. На следующее утро тело по-прежнему ныло. До обеда она просто лежала и слушала музыку. Всплакнула пару раз. Потом взялась читать газеты и журналы. Оказалось, что это прикольно. По приколу читалось минут сорок пять, потом уже стало не по приколу.
Зайдя в сортир, девочка вышла оттуда только через два часа, измарав остатки рулона туалетной бумаги стихами. Вволю исписавшись и отсидев попу на толчке, девочка устроила гонки на выживание по квартире, животом примостившись на скейтборде. Больно ударившись о дверной косяк локтем, она научилась отборному и пламенному ругательству. Чуть успокоившись, девочка села на подоконник и закидала двор самолетиками, сделанными из вчерашних рисунков. Мир помнит брань; наверное, поэтому на нее накричала какая-то бабуля, и девочке пришлось скрыться с окна. Она заперлась в ванной, приняла душ и, даже не заблагорассудив вытереться, стала разгуливать по квартире в чем мать родила, посасывая из соломинки гранатовый сок. Поняв, что при ходьбе боль достаточно сносная, девочка наскоро оделась в джинсы и майку, взяла папин фотоаппарат и отправилась творческой дорогой на поиски шедевров. Когда она вернулась, звонил телефон. Время близилось к полуночи, и огни украшали вечернее платье Москвы.
Мама передала ей трубку.
- Привет, - услышала она танин голос. – Поговорим?
- О чем?
- Ты забыла у меня пачку сигарет.
- Я же не курю.
- Да? – с напускным удивлением сказала Таня. - Значит, кто-то другой. Послушай... Я думала о том недоразумении. Я хочу извиниться. Я отнеслась к твоей фразе предвзято. Не стоит обижаться. Ничего личного. Просто это напомнило мне одну печальную историю... Своего рода, из прошлой жизни. Ты прощаешь меня?
- Все забыто, - ответила Леночка и добавила искренне жизнерадостно: – Правда. Это все неважно.
- Хорошо, что ты поняла. Встретимся?
- Когда?
- Завтра ты не занята?
- Нет...
- Теперь занята.
Глава 9.
Мера смысла.
Их путь лежал среди болотистых равнин, над которыми размыло зарево багровых оттенков. Впереди стойко и уверенно шел бородач, взмахивая самодельным посохом. Гордо держа голову, расправив плечи, он шагал, невзирая на колючие встречные ветра. Половину его загорелого лица занимала клинообразная черная поросль бороды, заканчивающаяся чуть ниже подбородка, на каком волосы уже приобрели серебристый цвет седины. Леночка с Сережей старались не отставать от него.
- Куда мы идем? – спросила девочка.
- Может, сделаем перекур? – предложил Сережа.
- Здесь нельзя останавливаться, - только и сказал Бородач.
Они шли еще долго, пока вдали не показался дом.
- Нам туда, - махнул в его сторону мужчина.
Они подошли к хижине. Дверь была открыта. Она как будто приглашала зайти. Но Бородач жестом руки остановил их. Изнутри доносился странный волнующий запах. Не было никаких возможностей сравнить его с чем-то. Он не поддавался определению. Ничего подобного Леночкино обоняние никогда не испытывало. Бородач постоял какое-то время, оглядываясь по сторонам и обдумывая что-то. Затем он проник в обитель... И замер. Леночка с Сережей встали позади него. На кровати лежал человек. Он был странным образом изуродован. По всему его телу торчали приспособления, - вроде капсул, - наполненные невиданным веществом, струящимся из ран. Над его животом возвышался сильный световой сгусток, изъедающий их. Из-за него трудно было что-то разглядеть. К примеру, лицо, или какие-нибедь еще подробности. Человек находился в несколько приподнятом положении, словно под спиной его было что-то еще, помимо постели.
Вдруг, будто из-под земли взявшись, возникло что-то огромное. Ангел стоял перед ними. Он раскинул крылья и полностью заслонил ими от взоров лежащего.
- Вам нельзя сюда, смертные! Выходите!
Бородач схватил Сережу за руку и ринулся на выход. Он хотел утянуть за собой и Леночку, но та вырвалась. Она стояла перед ангелом и смотрела ему в глаза.
- Иди же! – сказал ангел и крылья его дрогнули, будто он собирался накинуться на девочку.
Она не двинулась с места. Глаза ее чувственно горели.
- Да, - подтвердил Ангел ее догадку. – Это Он.
Он подтолкнул девочку к двери. На этот раз она не сопротивлялась, пораженная тем, что ей только что пришлось услышать. Ангел вышел вслед.
- Как такое может быть?... – вопрошала Леночка.
- Вы думали видеть Его на троне? Троны придуманы людьми.
- Но... Почему?...
- Потому что вы – Его дети. Он отдает вам свою кровь. Со времен зарождения жизни. Его гены творят ваш мир. Проблема лишь в том, что поток животворящей силы неразделим и распространяется на всех тварей, включая носителей Зла.
- Зачем же Ему все это?
- В самом деле, получаемая от вас “кровь” часто отравлена и непригодна, - согласился Ангел. - Но для вечности своя цена.
- Разве нужна станет вечность – такой ценой?
- Самопознание, развитие. Вы думаете о смысле жизни. Вы можете его теперь видеть.
- В страдании? – нахмурился Бородач, дотоле молчавший.
- Вы не способны оценить крупицы того, что Он есть. Ваша логика бесконечно далека и бессодержательна. Разве можете вы судить о том, что Он испытал, испытывает и испытает?! Ни в каком языке у вас не найдется слов для этого.
- Но ведь не только Он вечен, но и вы, ангелы, и дьявол… - заметила Леночка. – Никто из вас не платит такой цены.
- Мы были рождены стать Его сподручниками в мирских делах, - объяснял ангел. – Наша вечность зависит от Его… Как и люди, мы живем благодаря Его крови. Различие лишь в том, что мы помещены в другую среду, как это называют, Царствие Небесное. Мы отгорожены от пороков и хаоса, творящихся на земле. Как я говорил, поток животворящей силы неделим, ею пользуются все твари по своему усмотрению. Но зло иногда переходит рамки. Тогда – наш выход.
- Но зачем этот поток? – спросил Бородач. – Ведь можно было бы и без него обойтись. Законы мироздания – упорядоченная система. Она саморегулируема.
- Ты прав. Вот настолько, - Ангел сплющил пространство между двумя пальцами. – Саморегуляция, про которую ты обмолвился, - ничто иное, как эноргосбережение. Или ты равняешь себя с щепкой в доске воображаемого “дома”? Состояло б мироздание из щепок, давно бы развалилось, на какой фундамент его не поставь.
- Значит, нужен клейкий материал… - размышлял вслух Бородач. – Нечто вроде соединительной ткани… Которая позволяла бы жизнедеятельность, как таковую… Дыхание, обмен веществ…
- Неплохо мыслишь. Только избавляйся от щепочности, а то будешь: “Тук-тук, - войдите!”. Не забывай, по Чьему образу...
- Кто же тогда был тот старик? – спросил Сережа.
- Отшельник? Его называют Заколдованным. Когда-то маг и волшебник, он заколдовал сам себя, и теперь живет, как Алиса в Стране Чудес. Вообще-то маги более вредительны, чем этот. Этот властвует как бы на своей спирали, - Ангел покрутил у виска. – Другие становятся бесконтрольны... Они умные люди, но путь Сатаны манит их. Они забываются во вседозволенности.
- Ты боишься его? – спросила Леночка.
- Сатаны? Я был сотворен после его ухода. Я с ним даже не знаком. Разве я могу боятся того, чего не знаю?
- Ну-у, - протянул Бородач. – В таком случае вы бессильны и безоружны... Перед лицом такого-то врага.
- Почему? – искренне удивился Ангел. – Я знаю одну силу. И ничто не сравнится с ней. Зачем мне какие-то другие знания? Да и не враг он нам. Мы все ждем, когда он опомнится и вернется.
- Ага, как же! – еще пуще поразился Бородач наивности небесных жителей. – Бежит и спотыкается.
Ангел засмеялся, как ребенок. Видимо, вспомнив о чем-то своем.
- Зато с нами, своими братьями, он больше не будет спотыкаться, - сказал он. – У него снова вырастут крылья. Мы рождены, чтобы останавливать падение. Споткнуться для нас значит полететь.
...
Глава 10.
Девочка и львица.
Маленькой девочке противопоказано смотреть в глаза львицы, - она не сможет их когда-нибудь забыть. Но и львице нельзя было заглядываться на спящую девочку. Ибо иная, давно забытая вера, способна была возродиться в ней, и превратить из грозной охотницы в ищущего тепла и ласки игривого львенка. А Таня в то утро, после проведенной вместе первой ночи, долго глядела на Леночку, завораживаясь ее естественностью и беззащитностью, и что-то в душе ее томительно застывало, словно боясь потревожить чужой, но ставший вдруг драгоценным, сон.
Сейчас она стояла у своей машины близ леночкиного подъезда и курила. Она ждала ее. Наконец, девочка вышла. Таня откинула сигарету и села за руль.
- Тебе нравится погода? – спросила она, когда автомобиль вписался на шоссе. – Знаешь, куда мы едем?
- Куда?
- На водохранилище. Позагараем, искупнемся. Грешно пропадать такой погоде.
Таня умело водила. Ее уверенность на дороге была схожа с врожденной. Леночка исподтишка наблюдала за ней. Что-то трогало ее в этой женщине, задевало, сцепляло ее мысли с ней и несло. Это напоминало ход автомибиля, которым Таня сейчас управляла.
Они въехали в лесную зону и вскоре достигли тенистой прибрежной поляны. Пока Таня расстилала покрывало и доставала продукты, Леночка разделась и, в трусах и майке, кинулась со спуска в воду. Она заскользила в ней, наслаждаясь живительной прохладой. Таня вскоре присоединилась. Они поплавали и поребячились вместе. Они еще пребывали в дурачливом настрое, выходя из воды, когда Таня впервые заметила леночкины травмы. Она остановила ее.
- Что это? – тон ее стремительно приобретал серьезность.
- Поигралась на выживание, - пожала плечами девочка.
- О, Господи, - пробормотала Таня, опускаясь на колени, чтобы вблизи рассмотреть огромную ссадину, протянувшуюся на леночкином бедре. – Да как же ты так умудрилась? У тебя же все тело... – Она подняла голову.
Девочка широко распахнутыми глазами смотрела на нее. В ее губах не блуждало и намека на ответы на задаваемые вопросы. Другое стало важно в этот долгий миг. Таня замолчала. Она стояла на коленях, оцепенев. Леночка наклонилась, и губы их слились в нахлынувшей страстности. Изнемогая от желания, Таня поднялась на ноги и, не переставая обнимать и целовать девочку, потянула ее к покрывалу. Достигнув цели, она повалила ее на спину и опустилась сверху. Опираясь на руки и подрагивая, она удерживала ее взгляд своим.
- Что же ты со мной делаешь... – ее голос озадачил неузнаваемостью. – Сводишь меня с ума. Ты такая... Останови меня, или будет поздно.
Но девочка только подняла руку и, обняв ладошкой ее шею, притянула к себе.
- Я хочу тебя, - прошептала она, поразившись тому особому смешению нежности и дерзости, прозвучавших в ее собственных устах.
Глава 11.
HIGH.
- Дамы и господа! Внимание! – я расставила руки с “пушками” рoгаткой в стороны. – Это ограбление!
В таких ситуациях ты словно перестаешь быть собой. Ты чувствуешь себя кем и чем угодно в пульсирующем радиусе вокруг. И скорее всего, одновременно всем и вся. Даже этим тупо выставившимся на тебя олухом напротив. От страха он готов испражниться прямо на месте. Тебе кажется, что ты знаешь всю его жизнь. Она для тебя, как открытая книга. Фу, он трахался со своей собакой. Но это не имеет значения. Здесь добро и зло едины, смыты любые понятия. Ты должен судить о происходящем. Объективно. Поэтому ты, - это уже не ты; это человек в круче событий, стоящий с заряженным оружием. Ты не хочешь, чтобы оно выстрелило. Интуиция обостряется. Она преображает мир вокруг тебя, наполняя множеством окрасок и настроений. Пространство разговаривает с тобой, размывая ракурсы. Ты должен уметь понимать его язык, иначе ничего не получится.
Обычно я не нападаю на магазины, но так получилось. Удача мне сопутствовала. Я не повстречалась с полицией. Уехала по трассе, потом скрылась в пустошах.
Я беззаботно лежала на заднем сидении угнанной тачки с откинутым верхом, попивала коньяк из фляги и надымляла себя joint. Buzz. Меня не беспокоило будущее. Пожалуй, только перед лицом Конца Света люди могут стать хоть сколько-нибудь правдивее сами для себя. Кто ты, - вот, что будет иметь значение. Вот, что будет единственно важным.
Из магнитолы доносилась легкая музыка. Когда ты начинаешь понимать чужой язык, ты им буквально заражаешься. Слова приобретают смысл. Особенно в их мелодичности, неповторимо сочетающейся с музыкой.
Над моей головой раскинулся шатер звездного неба. Когда мне было лет пять, я как-то пристала к папе с вопросом: “Где живут ангелы?”. На небе, ответил отец. “Для меня ты – самый чудесный ангелочек на Свете”, - добавил он и посадил на свое колено. “Как? – не унималась я. – И мы тоже, значит, в небе?” - “Да, дочка. Видишь, как высоко? Ветки деревьев еле достают до окна. Так что мы в небе. Мы всегда в небе”.
Высокое, глубокое, широкое, Небо кружит голову непостижимостью своего бытия. Его мудрость вершит судьбы. Оно открыто и в то же время недосягаемо. В нем царит дух свободы и красоты. Оно – масштаб всего сущего. Я протягиваю над собой руку с растопыренными пальцами, вожу ею и пытаюсь сжать.
Демон с телом прекрасным веками просыпается в Небе, где добро и зло едины, и спрашивает людей: “Чего вы боитесь?”. Сколько ангелов станцуют под его прицелом, сколько ангелов станцуют на конце одной иглы?
Глава 12.
Наташа. История.
Жила-была маленькая бойкая девочка. Эдакая сорвиголова. В синем пламени ее горячей натуры поглощалось все. Учителя обнаружили святотатство над большим потенциалом, и пытались вызволить таланты из самой ее сущности, где происходило сожжение. Чужая душа потемки; для них она виделась настоящей темницей пыток. Девочка не смогла забыть себя и сбежала. Оказавшись в сообществе, посвященном культуре транса, она увлеклась покуриванием конопли, поеданием галлюциногенных грибочков, приниманием некоторых специфических таблеток, - в общем всем, что могло дать ей то измененное сознание, столкнувшись с которым однажды, невозможно забыть. Оно действует на весь спектр восприятия. Так, в той реальности, где каждый шаг грозил обратиться полетом, где была “неоспоримая” вероятность просачиваться сквозь предметы, где она разговаривала с кем-то Высшим; обнимающейся со столбом ее обнаружил влюбленный в нее одноклассник. Он давно искал ее. Она пропала из школы, и фактически не появлялась дома. Он оценил дикость происходящего, взял ее под руку и утянул за собой. Затем он привез ее к себе на дачу. Он был из зажиточной семьи, и рано получил доступ к самостоятельности. Родители им почти не занимались. Он состоял на попечении случайных людей. Однако, равно с этим, ему многое позволялось, несмотря на годы. На даче они прожили несколько месяцев, вплоть до “последнего звонка” в школе. Димиными (так его звали) стараниями организовался и стабилизировался быт девочки. Но что-то непристанно тревожило ее душу. Все совершалось будто бы без ее участия. Да она и сама уже не знала, чего хотела. Дима был добр и заботлив. Они “решили” пожениться. Родители дали согласие. Все шло к свядьбе.
До Наташи (так звали нашу девочку) Дима встречался с некой Машей. Та буквально вешалась ему на шею. Они неплохо смотрелись вместе. Обоятельный и такой “взрослый” Дима, и школьная красавица и язва Маша. Наташа тогда была ему просто подругой. Их объединял общий азарт, например, в катаниях с горки и других забавах. Вместе они не боялись продлевать свое дерзкое детство. Маша чувствовала соперницу в Наташе изначально. Она изливалась желчью насчет их дружбы.
Наташа стояла у своего подъезда, облокотившись на дверь. Они по-прежнему жили с Димой, но уже в квартире. Сейчас она пришла повидать маму, брата, свою комнату. Побыть дома, в конце концов. Еще пару секунд. Она уже держалась за ручку двери.
- Наташа? – чей-то голос раздался из темноты.
Она неуверенно обернулась.
- Да, - ответила она.
Тут же на нее накинулись двое парней. В живот ей обрушился удар. Согнулась пополам. Еще удар куда-то вбок. Ее свалили. Она защищала лицо руками, окунувшись в ту отстраненную вялость, какую испытывала в занятиях любовью с Димой. Две пары ног попеременно врезались в безучастное тело. Когда они ушли, девочка села и заплакала. К горлу подкатила волна тошноты от жалости к себе. Хотелось мстить. Всем. Не за то, что ее избили, а за то, что она не сопротивлялась. «Пива», - пронеслось у нее в голове. Поначалу все болело, но вскоре это все стало не важно. Шла уже 3-я или 4-я бутылка, когда она стояла в пустом вагоне метро, повернувшись по направлению несущего ее поезда, и курила. На вокзале фактически на последние деньги она взяла билет в Питер. Наташа уже не пила, когда пропускала сквозь себя образ дороги, наблюдаемый в окне. «Веками он просыпается в Небе…» - будто бы слышала девочка. Она снова сбежала.
Костя, Настя и Ваня, - эти три имени неразрывно связаны с девятнадцатым наташиным годом жизни. В душе - нестираемые навеки. Студенты, не получившие места в общежитии, эти предприимчивые ребята сняли вместе квартиру. Наташа приходила к ним погостить. То, что касалось одного, касалось каждого, - таков был неписаный закон их отношений.
Костя, этот добродушный и несколько слабохарактерный малый, привлекал своей простотой и открытостью. Он любил повеселить людей, хотя по большенству это получалось и без каких-то усилий. Настя увлекалась психологией и считала, что обладает тонким пониманием вещей и скрытых смыслов. Наверное, поэтому ее юмор часто казался столь неуловим для окружающих. Ваня много читал и имел практическую смекалку. Его призвание представлялось где-то между народным умельцем и гением. Ну, а Наташа... Она несла в себе ту неповторимую бурлящую энергетику, которая должна была сплотить эти непохожие характеры в последующем их движении.
Они играли в опасные игры. Образно говоря, параллельно институту, они прошли дополнительную школу. То, что она дала каждому из них, - уникальный и неповторимый, по своей сути, опыт. К примеру, для забавы посостязаться в скорости и искусстве вождения они угоняли по ночам машины. Для этого была выработана целая система, где все просчитывалось до мелочей. Это касалось не только способов аккуратного отключения сигнализаций и вскрытия дверец, но и мер безопасности. Продумывались правила и схемы поведения: какие действия предпринимать в тех или иных случаях. Обычно они разбивались на две команды, каждая из которых брала “свой” автомобиль. При возникновении внешней опасности они всегда готовы были прийти на помощь друг другу. Затем их путь лежал за город на свободную трассу, где происходила гонка. Машины использовались по нескольку раз, затем “подбрасывались” к какой-нибудь станции метро. Первые такие операции были сопряжены с величайшим страхом, доводящим буквально до умопомрачнения. Однако вскоре они освоились с “делом”, в их действиях появились осмысленность, раскрепощенность, творческий подход, допускающий помимо шаблона еще и экспромт.
Для угона автомобиля нужно не только мастерство вождения, но и мастерство души. Когда страх готов завладеть ею, ты должен вспомнить, кто ты. В конце концов, один из славной четверки сдался. Это был Костя. Он вспомнил уют перед телевизором в просмотре любимого футбольного матча, спокойную расслабленную обстановку, где нет теней и звуков, которых нужно бояться. Он сказал, что больше так не может. Удивительно, что продержался достаточно долго. Впрочем, он никогда не занимал ответственных ролей. Будучи наташиным напарником, в автомобиле он сидел на пассажирском месте, а при взломе стоял “на шухере”. С его уходом что-то надломилось. У всех резко пропал интерес к ночным вылазкам. Наступила пора чего-то нового.
Следующее мероприятие на первый взгляд казалось менее опасным. Они приезжали на отшиб, вырывали яму и опускали в нее гроб, где лежал один из них. Туда же клались баллоны с кислородом и рация без обратной связи. Те, кто наверху могли слышать того, кто внизу, но он их – нет. Через несколько часов его откапывают. На протяжение них ты заперт в ящик, “сшитый” по тебе. С первым шлепком горсти земли о крышку, ты вдруг начинаешь осознавать весь ужас происходящего. Тут же хочется вырваться, стряхнуть с себя узкие стенки, давящее кромешной жутью пространство, опутавшее вдоль и поперек. Потом ты понимаешь, что такое “далеко”. Не метр земли отделяет тебя от остальных, а сама грань между смертью и жизнью. Она не измеряется ни в сантиметрах, ни в километрах. Ты остаешься наедине с своим бессилием, и ты должен его просто пережить.
А началось все с того, что Костя впал в депрессию по поводу того, что любимая девушка ушла от него. Никто из этого трагедию народов делать не собирался, если б не его поведение: ковыляние по карнизу в нетрезвом состоянии, посягательства на кухонный нож, а также неадекватные выходки по отношению к ни в чем неповинным водителям, еле успевающим вовремя тормозить. “А вот некоторые изобретательные люди…” - обмолвился Ваня и в общих чертах изложил суть дела. За идею закопать Костю заживо уцепилась Настя, нашедшая, что такой эксперимент будет в духе, ну, хоть того же Юнга. Однако на всякий случай она предложила провести спиритический сеанс по этому вопросу. Никто тогда всерьез не думал ни насчет этого, ни относительно зетеи с гробом. Тем более, его у них не было. Никто не думал, кроме Вани. Спустя неделю он втаскивал гроб в дверной проем.
Костя был слабым звеном четверки. Это становилось все очевиднее. Хотя именно в связи с ним воплощалась сама идея погребения, - как лекарство в борьбе с депрессией, - в последний момент он выпрыгивал из гроба, заявляя, что не готов. Вместо него сначала легла Наташа. Затем, в другой заезд, в недры земли погрузилась Настя. Пришел черед третьего узника. “Ложе” стояло открытым в ожидании нового жителя своего царства. Неожиданно для всех, когда Ваня уже занес ногу над ним, а Костю лишь для приличия спросили, готов ли он теперь, или нет, он ответил: “Я пойду”. Его лицо, порядком побледневшее, выражало непривычную серьезность и решительность. Возможно, свою роль сыграли рассказы девушек о невероятных ощущениях; возможно, он рассудил, что после Вани отпадет принципиальная важность поступка, а цепочка звеньев “посвящения” замкнется, обойдя его. Так или иначе, Костя лег. Крышка заслонила его тело от взоров и света. К тому моменту он побелел еще пуще. Совсем, как мертвец. Взгляд сиял нездоровым блеском. Ваня стукнул о дерево. “Ты как, - уверен?” – предложил он отступные. “Да! Давай”, - донеслось изнутри. Гроб закопали. Необъяснимая тревога поселилась в воздухе. Через несколько минут Костя вышел на связь. Дышал он сбивчиво, с трудом. Он путал слова, и только одно сказал внятно: не раскапывать. Ребята переглянулись. Какое-то время они не находили себе места. Наташа, управляемая почти инстинктивным предчувствием, взялась за лопату. Ваня вмиг оживился и кинулся помогать. Никто ничего не знал. И все знали всё. Нужен был лишь шаг, чтобы понять это.
Костю они вытащили уже без сознания. Но – живого.
Когда все было позади, и незадачливого храбреца привели в чувство, Ваня похлопал его по плечу:
- Ты родился в рубашке, - отметил он.
Наверное, недаром говорят, что каждому отмерен свой срок. Для Кости тогда просто не пришло его время. Ребята же попали в сомнительную ситуацию. Друг четко выразил свою позицию. Желание свободного человека. Они играли в опасные игры, и здесь были свои правила. С другой стороны, речь все же шла о жизни и смерти. А судьба, - где-то в недосягаемой сфере, - бросала жребий…
Глава 13.
Света и Наташа.
Переплетения в душе начали необратимо происходить, когда она видела ее еще со спины: черная косуха на статной стройной фигуре, нижнюю часть которой одевали темные штаны почти в обтяжку, а ботинки армейского типа были вымазаны в подсохшей песочно-земляной грязи. Музыка онемела, толпа рассосалась, цветастые диско-огни застыли – все ушло на какой-то другой уровень знатности, когда она полуобернулась, и с фона загорелого лица, обрамленного черными волосами, пронзили реальность ее глаза. В них было отражено все знакомое и неизведанное, в них царил огонь бури и покой страсти. Они смотрели друг в друга, и воронка, в которой они оказались, заставила мир перевернуться, вынося их за грань всего и на срез вся.
Самый огромный бункер не способен вместить всю боль этого мира. Она может застыть единственной слезой в расширенных зрачках. Именно ее чистоту несла в своих глазах Света, беспомощно и открыто стоя под наташиным взглядом. И он говорил с ней, говорил о боли этого мира, о том, что знает...
С самого начала Света не могла избавиться от ощущения присутствия кого-то третьего. Или чего-то. Это Нечто зависло над ними. Оно было повсюду, и его не было нигде.
Они лежали на снегу на кладбище. Над ними нависали причудливые изгибы веток деревьев, черные, на фоне серого, в тучах, неба. Света то открывала, то закрывала глаза. Эта зима, этот снег, это пустынное кладбище… Наташа молчала. И действительно, нужны ли слова, когда вокруг лежат покойники, далекие от мирских ненужных треволок? Но Света знала, что девушка рядом - что-то показывает ей, о чем-то говорит. Она закрывала глаза, пытаясь поймать в глубине себя эти ускользающие слова; открывала, в надежде проникнуться видимым. И картины, и мысли начали смешиваться. Реальность, ранее тугая, бесформенная и безучастная, разжималась и сжималась, подчиняясь какому-то своему ритму.
Луна выплыла из-за облаков и нарисовала белесые пятна на снегу. Они встали и пошли к машине, прокладывая дорогу по девственности нетронутой снежной глади.
Ключ повернулся, мотор завелся. Здесь было тепло и пахло коньяком. Наташа вырулила на промерзший асфальт, и машина заскользила, унося их куда-то, разверзывая все новую “даль” перед их очами. Под колеса кидались туманные духи пространства. Набиралась скорость.
- Куда мы едем? – спросила Света.
- На край света, - сказала Наташа. – На край, Света.
И они ехали действительно очень далеко...
Пока не оказались в весне. Снег уже стаял. Наташа бежала впереди по лестнице, увлекая за собой Свету. Сколько их было, этих пролетов? Наконец они ворвались на крышу, еле дыша. Небо навалилось на них, сокрушая своей исполинской воздушной безбрежностью. Света порывисто прильнула к Наташе, оперев ее о косяк. Губы их слились в долгом влажном поцелуе. Они стояли обнявшись и наслаждались друг другом. Света чуть отпрянула и, проводя ладошкой по щеке Наташи, проговорила:
- Я очень тебя люблю, милая. Нет слов для того, чтобы описать то, что я чувствую. Ты будто заново открываешь для меня этот мир. Все в нем связано с тобой, и я люблю его, как никогда. Каждый миг в нем – чудесное откровение...
Наташа смотрела в ее глаза. Из них выглядывала светлая и прекрасная душа; из них струилась чувственность и непорочность.
- Ты смогла бы его спасти, чтобы я однажды пришла, и увидела его таким? - спросила она. – ...Сохранить его для меня?
- О чем ты? – нотки тревоги послышались в светином голосе.
- Ты знаешь, я не люблю обещаний и обязательств. Я люблю свободу, как ее любит мир. Мы во многом сами его делаем для себя своим отношением, но он остается свободен... Самое сложное – любить его свободным. Но с этим он неделим, и можно ли говорить о чем-то еще?... Сохрани его таким. Не надо обещаний или обязательств, просто сохрани. А знаешь, что дальше?
- Что? – растерянно спросила Света.
- Выпьем-ка! - Наташа отошла и извлекла из припрятанной коробки бутылки вина.
- Запасливая какая, - улыбнулась Света.
Они сидели в лучах закатного солнца и пили из бокалов пьянящую алую жидкость. Дом, на крыше которого они держались за руки и наслаждались близостью, представлялся неким особняком во вселенной. Он будто вырос для них из той почвы, где чьи-то правила игры еще имели значение; здесь – нет.
Когда стемнело, из облаков проснулся дождь. Он прокрался, заполз на небо и пролил на них первые капли накопленной влаги.
- Пойдем, - все еще держа Свету за руку, сказала Наташа.
Они подошли к краю и встали. В пучке безымянных миров, на разрезе чувственности безумной, как тогда, так и теперь, они стояли молча. Перед ними открывалось заветное таинство знания, вкус которого они уже успели ощутить в загадочной неибежности существования их союза и всего, что с ними в нем происходило. И это слепое стояние на крыше, под дождем и в ветре, - штрих за штрихом прописывалось влияние скрытого действа. Если прислушаться, можно уловить чудаковатую песенку “Бэнг-бэнг...”. Бэнг-бэнг, конец света, - чтобы не прозвучало неважно о главном.
Чье-то незримое присутствие разъедало внешние формы. Был ли это тот, о ком нередко говорила Наташа: просыпающийся в Небе... Или это – всеобъемное Нечто, в паутинке каторого они оказались. “Страшно зависнуть, и страх отяжеляет. Но мы уже в Небе, мы всегда в Небе”, - вспомнила Света наташины слова.
Наташа. О чем она думала, и что куда в ней перевешивало. Были ли вообще в ней какие-то мысли? Ее скула дернулась, а в глазах отразилась бесконечность. Пальцы в последний раз прошлись по светиной ладони. Шаг.
- Что же с ней стало? Она разбилась? – интересовалась Леночка.
- А ты как думаешь? – вопросом на вопрос отвечал Бородач.
Старик оторвал взор от стопки исписанных листов.
- Глупые, глупые люди, - пробормотал он. – Живые не умирают.
- Что это? Что это у тебя? – спросил Бородач. – Что ты там строчишь?
- То, что будет жить. Но разве можете вы понять этот простой смысл? – он фыркнул. – Глупые, глупые люди...
Глава 14.
Роза и шипы.
Таня медленно просыпалась в своей кровати. Леночка сидела над ней и улыбалась. В ее глазах застыл детский огонек от совершения какой-то шалости. Она чмокнула Таню в губы и продолжила сидеть в прежней позе.
- Доброе утро, - промямлила Таня, обняла девочку за плечи и удалилась к ванной.
Через минуту оттуда донесся изумленный возглас. Леночка, последовавшая за женщиной, уже стояла в дверном проеме, все так же улыбаясь.
- Ну, как? – спросила она.
Танино тело послужило холстом для большого, - во весь живот, - изображения бутона розы. Женщина еще с минуту внимательно присматривалась к себе с рисунком, поворачиваясь перед зеркалом то одним, то другим боком.
- Ничего так, - наконец, вымолвила она. – Очень мило. Клубника?... ?
- Я рано проснулась. Сбегала. Тут недалеко лавочка с фруктами.
- Ранняя пташка. А это что? – она осторожно провела по чашечки листков, из которой исходил бутон. Он определился в привлекательном месте, ниже живота. - Киви?
- Да. Но соки смешаны с кое-каким составом.
- Съедобным? Хочешь опробовать свое произведение...с составом меня? – она опустила руку Леночке на плечо и стала нежно, но не касаясь остальным телом, целовать в губы. Затем, внезапно посещенная какой-то идеей, она выскользнула из ванной, и вернулась с фотоаппаратом в руках. – Пока не тронули, на-ка, щелкни. Запечатлеем это, - сказала она.
Леночка сделала несколько кадров. Она смотрела в объектив, и непонятное чувство посещало ее. Она подалась к Тане, чтобы поцеловать ее, но та ловко уклонилась:
- Нет, ты снимай, - игриво заявила она, виртуозно выскочив из ванной и встав в новую позу.
Леночка нацелила на нее фотоаппарат. Щелчок. Еще один. Она приблизилась будто для нового ракурса. Она попробавала схватить беглянку за руку и притянуть к себе, но и эта уловка не стаботала: Таня вновь ускользнула. Леночка направляла объектив и все стремительнее жала на спусковую кнопку. Она терзалась вдруг утерянной возможностью осязания. Желание, всколыхнувшееся в ней, набирало обороты, затрагивая ранее неведомые струнки души. Она чувствовала себя и охотницей, и жертвой. А Таня улыбалась, как ни в чем не бывало, беспощадно дразня. Однако казалось, за ее сексапильной игривостью скрывается нечто большее... Женщина, о которой она ничего не знала. Ринувшись ей под ноги, Леночка сфотографировала ее снизу и тут же ухватила губами пальцы ее руки.
- Я люблю тебя, - сказала она, и сама поразилась этому.
Таня стояла, несколько ошеломленная таким поворотом, и пыталась найти что-то в девочкиных глазах. Она вынула из ее рук фотоаппарат и, отведя его в сторону, щелкнула ее лицо.
- Да? А ты знаешь, что это такое? – улыбнулась она.
- Теперь знаю.
- Мне кажется, ты просто взволнована случившимся, и принимаешь одно за другое. Любовь – слишком большое и ответственное чувство.
- Тебе нужны доказательства?
- К чему, милая? Я верю тебе, - простодушно заключила она. – Упаси меня Бог от всяких доказательств.
С этими словами Таня отправилась в ванную, прихватив по дороге сумочку. В сполошной беготне фотосессии она повредила ноготь. Нужно было его обточить. Закрывшись, Таня достала маникюрный наборчик. Из сумочки выступило дуло пистолета. Ее взгляд остановился на нем, затем пе | | |
| |
