| Литературное общество Ingenia: Ева Романова - Пропущенный сороковой | | Пропущенный сороковой | | Когда то мне захотелось написать об истории, произошедшей с моей подругой Катей. Правда это или нет, не имею ни малейшего понятия, т.к. мы к сожалению больше не общаемся, но она уверяла меня в своей правоте. История эта произошла, когда Кате только только исполнилось 16 лет.
My lover's gone
I know that kiss will be my last
No more his song
The tune upon his lips has passed
I sing alone
While I watch the ocean
My lover's gone
No earthly ships will ever
Bring him home again
Bring him home again
***
Я перестала бояться погостов и запаха вечного покоя. Напротив, кладбища завораживают меня.
Мне шестнадцать и я уже не маленькая…
Я перестала бояться темноты, и ночные кошмары больше не причиняют вреда моей и без того не здоровой психике. После того, как сердце было сожжено дотла, только возле покосившихся крестов становится легче. В шестнадцать лет любая эмоция – негативная или позитивная, любое чувство переносится наиболее болезненно. Тем более любовь, которую можно боготворить. Носить в себе, подобно зачатому дитя, согревать мыслями.
Но мое чувство провалилось в небытие. Его сожгли и на сердце остались незажившие рубцы. Я устала бредить, просить Бога или дьявола (хоть кого-нибудь, все равно кого) о возвращении самого важного для меня. И поэтому, я молюсь мертвым, молюсь живым. Хотя прекрасно понимаю, что мне не помогут даже спящие вечным сном.
Остается только слепо верить дурацкому книжному листку, заляпанному воском:
« Приду в большой город, город на погосте. Здесь лежат кости. Иду по ряду, гляжу на дома, на дома - могилы. Кресты стоят, покойники спят. Братушки, поднимайтесь, сеструшки, просыпайтесь, смогите мне, подсобите мне, заберите сердце раба Божьего (имя). Заберите, схороните ото всех людей от крещеных, погруженных и нехристей… и была бы я ему милее солнца красного, слаще меда майского. Вы держите, привяжите его к своим крестам, железным воротам, к ограде кладбищенской, к моему подолу. Аминь».
1.
Голос в трубке был не такой, как всегда. Слишком холодный и отчужденный. Сплошной лед в голосе.
Осталось всего лишь пятнадцать минут… До конца.
Жене показалось, что от его слов воздух сгустился и стало нечем дышать. Она удивленно моргала длинными прямыми ресницами, пытаясь понять сущность происходящего.
- Нам не о чем говорить. И вообще меня ждут дома. Эй, ты меня слышишь? – Его лицо в темных очках было злым и уставшим. Он взял пакет с видеокассетами с ее колен и небрежно бросил на заднее сиденье.
- Ты так долго не приезжал… - Она не знала, что сказать. – Зачем ты так? Мы же взрослые люди…
- Нам не о чем говорить. – Повторил Виталий, не глядя на нее. – Ты мне больше не нужна. Всего доброго.
- Виталик, я не поняла. Мы, что, больше с тобой не увидимся?
- Ты вообще ничего не понимаешь? Уходи!
УХОДИ! УХОДИ! УХОДИ!
« - Мне, как марионетке, оторвали ниточки, связывающие тело с душой. Я больше не прыгаю и не смеюсь, не играю роли в кукольном театре страшных теней одиночества. Осталась только одна страшная тень – моя, которая скользит вдоль стены в полном единении. Моей улыбки уже никто не увидит, потому что my lover's gone. И его никто не вернет. Виталий ушел, Виталий больше никогда не придет».
Виталий… Мне всегда казалось, что звук его имени напоминает шелест лепестков в ночной тишине. Шелест желтых тюльпанов.
2.
Я не могу вспомнить до сих пор, что же я делала в тот нежный вечер с розоватым закатом. В апреле не бывает такого неба – голубовато-лилового, с розовыми перистыми прожилками.
Кажется, я сидела на лавке в пустом парке, вслушиваясь в веселый смех влюбленной парочки напротив. Смех…
« - Буду ли я когда-нибудь вновь смеяться?»
Мои мимические мышцы на лице будто замерзли. И у меня нет никаких сил для того, что их отогреть. Я пытаюсь улыбнуться, но получается только жалкий оскал. Впрочем, слез тоже нет. Мои ресницы – теперь лишь прах нашей любви на ладони Виталия. Ему ничего не стоит легонько дунуть на свою руку и никаких воспоминаний обо мне не останется и в помине.
А я засуну свою руку в карман в поисках сигареты. Обычно я боюсь встретить знакомых на улице, и поэтому тщательно прячусь. Теперь все равно. Для тихой печали тонкий серый дымок сигареты – лучший спутник. Но в кармане своего серого плаща я не обнаруживаю сигарет, и даже табачных крошек. Только листок из старой книги, заляпанный воском. Мне даже в голову не приходит мысль о том, почему страница из книги находится в моем кармане, а не в сероватой пыли антресолей. Именно оттуда, чихая и проклиная все на свете, моя лучшая подруга Ирка, добыла рассохшуюся книгу в синем переплете.
- Папюс. – Она загадочно смотрит на меня, протирая взмокший лоб тыльной стороной ладони. – Если мама случайно узнает, что я ее взяла…
- А что это за книга? Почему ее нельзя трогать? – Это было несколько недель назад. Две, три - сейчас это не имеет никакого значения.
- Ну почему нельзя? Все можно, только осторожно. – Мы переместились на балкон и теперь со смаком курим, запивая табачный вкус слабоалкогольным коктейлем. – Мама говорила, что по молодости она занималась магией, гаданием, всякой глупостью.
- И продолжает заниматься и по сей день? - Я смутно представляю Иркину маму, главного бухгалтера в Сбербанке, читающую на вечерней заре заговор.
- Нет. Она убрала все эти книги наверх и попросила меня, чтобы я их не доставала. А потом мама вытащила их на помойку, только «Папюс» оставила.
- Почему?
- Не знаю. – Ира пожимает плечами. – Она не любит об этом распространяться.
- Ты что-то знаешь! – Я тормошу ее, начинаю щекотать. Она смеется долго, все никак не может остановиться. – Расскажи.
- Но это не кошмар на ночь. – Она интригует и ее забавляет такое положение вещей. – Ну, хорошо, я тебе расскажу. Когда-то мама делала приворот и сделала его неправильно, возможно что-то перепутала. Тот человек вернулся и вместе с ним пришли свиные копыта. Каждое утро, вставая с постели, мама боялась смотреть в сторону двери. Эти копыта лежали на коврике возле двери, как только ее мужчина переступал порог. Она еще несколько лет боялась смотреть на этот коврик.
- А потом копыта исчезли? – Мурашки нетерпеливой волной окутывают мою кожу. И смешно, и жутко одновременно.
- Да, когда мама выгнала Игоря.
- Ты прикалываешься…
- Нет, я не прикалываюсь. – Моя подруга делает серьезное лицо и открывает книгу «Папюс». – Я тут кое-что обнаружила. Да, не смотри так на меня, я часто заглядывала на антресоли.
***
«Папюс» - великое издание с рассохшимся переплетом синего цвета, призванное помочь всем тем, кто не может справляться с проблемами своими силами: будь то избавление от бородавок или ослабленная мужская потенция. Глава третья – приворотам и любовным присушкам отведено целых пятнадцать страниц.
Конечно же я выбрала приворот на кладбище… Ведь погосты завораживают меня (об этом не следует забывать)!
Страница номер сто тринадцать…
«Это заклятие крепко для присушки любимого человека. Его делают на
кладбище и, как правило, отделать невозможно.
Ходить нужно между могилами с зажженной свечкой. Читают, пока не
сгорит свеча. Старайтесь читать на том месте, где уже не хоронят,
чтобы не подвезли покойника. Ни в коем случае в течение 3 дней
нельзя видеть любимую особу. Спустя 9 дней повторить
все сначала. Затем по прошествии 40 дней вновь придите на кладбище
со свечой и сделайте все так же.»
3.
День первый, начало апреля 2002 г.
Снег еще не сошел – он грязный, темно-серый с глубокими проталинами. Пахнет смрадом, плесенью на гранитных памятниках и воском церковной свечи, который обжигает мои ладони. Тишина и покой – как всегда. Мертвые наверное отвыкли от покоя, им пора просыпаться. Именно так написано на листке из старой магической книги «Папюс». Братушки поднимайтесь, сеструшки просыпайтесь…
Мне не страшно. Даже мой шепот не нарушает общую тишину. Скоро мы с Виталиком будем рядом…
4.
День девятый, четырнадцатое апреля 2002 г.
Я все еще продолжаю ждать. Никаких вестей, никаких телефонных звонков. Сегодня ночью я ходила опять. Вороны кружатся над могилами – они все слышат и видят. Это хороший знак. Вороны не бояться кладбищ. Мертвых вообще нельзя бояться, они не восстают из могил, они не могут погнаться следом за тобой и убить одним взглядом. Но могут ли они помочь? Вернуть мой сон, всю мою нежность?
Прошлой ночью мне приснился сон, в котором наш город превратился в пепел. Сплошное пепелище с одной единственной торговой лавкой посреди площади. В ней торгуют хрустальными магическими шарами, через которые гадалки, якобы, видят прошлое и будущее. Продавец – молодой парень с узкими серыми глазами волка усмехается надо мной, своей единственной покупательницей, и предлагает купить хрустальный обманчивый шар. Он что-то говорит мне, ухмыляясь, не могу вспомнить что именно… Апокалипсис? Конец света? Бред, бред чистой воды. Я оборачиваюсь, никакого города уже нет – огненная лава с пылающим горизонтом! Нет торговой лавки и парня с волчьими глазами. Лишь одинокий силуэт старой тощей собаки смотрит мне вслед.
5.
День сороковой, 15 мая 2002 г.
Я не могу больше ждать и верить в чудо, которого не произойдет. Я не могу найти гребаный листок, заляпанный воском и вновь идти на кладбище. Я так устала, что сама готова добровольно спуститься в царство мертвых и остаться в нем навсегда. Я даже готова быть поданой в качестве ужина злобному Церберу, и хрустнуть всем телом между его острыми клыками.
А может быть и повстречаться с самим дьяволом, чертовым ублюдком с куцым хвостом. Он обязательно погладит меня по головке за эксперименты с черной магией и поставит на мне клеймо своими огненными губами.
Жаль только одного… Что мое тело потеряет всю свою привлекательность, поджариваясь на огромной сковороде.
***
18 мая 2002 г., позднее утро.
- Я никак не могу дождаться праздника Ивана Купала! Так хочется. Прыгнуть через костер, собрать папоротник. – От Иркиного щебетания мне становится дурно. Мне грустно и не хочется ни о чем говорить. Я много дней подряд не выходила из дома, не слышала ничьих голосов (слава Богу, родителям пришлось срочно выехать к бабушке в другой город). В тишине мне становится лучше. В тишину можно погрузиться и ни о чем не думать. Мечтать о том, что все это только затяжной грустный сон.
- Есть такое поверье, что если засмотреться на этот костер, точнее в сам огонь, можно увидеть в нем свою смерть.
- Не надо. Мне становится жутко. – Умоляюще просит Ирка. - Кстати, тот самый приворот… Есть ли какой-нибудь результат?
- Ты же знаешь. – Я не хочу об этом говорить. - Но я не верю, что он вот так за один день смог меня разлюбить. Виталик говорил, что не сможет без меня жить. Он же мне звонил по сто раз на дню. Его слова, они все время крутятся у меня в голове, и от этого становится особенно больно.
- Ты до сих пор так переживаешь? – Я удивлена вопросом Иры. Удивлена и раздражена.
- Когда не думаю о нем, становится чуть легче. Еще долго идти до кафе, о котором ты мне все мозги прожужжала? – Больше всего мне хочется напиться пивом и перестать думать о нем.
Лесопарк, в котором мы гуляем, больше всего напоминает мне мрачный лес с приведениями из классического американского ужастика. Верхушки деревьев плотно сошлись, образуя небольшое пространство, через которое видно безликое серое небо. Еще полчаса назад, когда мы входили в парк, небосвод был без единого облачка. Мне больше не хочется гулять, я устала бродить по узким тропинкам, считая шаги. Я теперь все время считаю шаги, листья на деревьях, количество строчек на странице книги, для того, чтобы не сойти с ума.
- Ничего не понимаю. – Ира пожимает плечами, застегивает легкую куртку. Здесь, в глубине лесопарка становится прохладнее. – Я знаю этот лес как свои пять пальцев, но мы кажется заблудились. Где-то свернули.
- Мы все время шли прямо. – Я готова ее убить. Ноги в новых туфлях натерты и болят неимоверно. Кроме того, очень уж хочется наконец-то забыться пивом в убогом кафе при парке. – Куда ты нас завела? Посмотри, вокруг не души!
- Нужно у кого-то спросить, где выход. Нам нужны деревянные ворота, высокие такие. Там выход к неврологическому диспансеру, ну ты же должна знать. – Ира тоже нервничает, правда непонятно почему.
- Нет, я то откуда знаю! Я в неврологическом диспансере пока не лечилась. После прогулки с тобой прямиком отправлюсь туда.
- Жень, у меня плохое предчувствие. Не знаю, глупость какая-то в голову лезет. Мне кажется, что мы постоянно ходим кругом.
6.
18 мая 2002 г., 15:40.
Нет, все-таки я готова убить Ирку. Мы действительно ходили кругом, больше четырех часов. Мои ноги в новых стильных туфлях превратились в кровавое месиво. Надо быть дурой, чтобы пойти в лес на шпильках! Теперь я не перестану корить себя за такую оплошность.
Мы идем по узкой дорожке, огибающей деревянную детскую площадку и по-прежнему спорим. Запоздалое солнце все же появилось и теперь ласково играет лучами.
- Девушки, подождите. – Я резко оборачиваюсь и в упор смотрю на подругу. За нами неуклюже ковыляет странный человек, мужчина неопределенного возраста в мешковатом джинсовом костюме. - Постойте, девушки, окажите мне любезность. – У него странный голос, хрипловатый, утробный.
- Простите, у нас нет денег. – На месте Иры я бы тоже так подумала. Уж больно бедно выглядит мужичок.
- Нет, мне не деньги нужны. Я уже хожу здесь долгое время. И собираю всякие пожелания, сказания, легенды, рисунки. Посмотрите, какая у меня тетрадь! – Он протягивает нам обыкновенную тетрадь формата А4. – Многие, поверьте, очень многие, пишут мне сюда. Как вас зовут? – Он обращается ко мне и я вижу его глаза – серые, слишком узкие для человека. Глаза волка, глаза торговца магическими шарами из моего сна.
- Женя. – Я не могу оторваться от его лица. Оно кажется мне необыкновенно знакомым, но это не лицо парня из моего сна.
- Напишите мне сюда ваше желание. И оно обязательно сбудется. Для Юры. Меня Юра зовут.
- А вы волшебник? – Моя улыбка дрожит. И совершенно не хочется улыбаться. Я знаю точно – мне страшно. – Мы спешим и у нас нет ручки, простите.
- Ручка у меня есть. У меня есть ручка. Напиши свое желание. То, которое прямо на душе лежит. Оно сбудется, не сомневайся.
- Ну, хорошо. – Я смотрю на Иру, она делает недовольное лицо и брезгливо смотрит в его сторону.
«Я хочу быть счастлива с Виталиком. Только он мое счастье. Женя».
- Спасибо.– Он брызгает слюной и я замечаю, что она поднимается паром с асфальта.- А у вас дар есть. А если нет, то вы пока об этом не знаете. Вы можете сделать так, чтобы я нормально спал?
- Что? – Солнце опять померкло и лес стал мрачнее.
- Юра уже давно не может спать из-за грехов. Юре нравится видеть сны, звезды и небо. – Этот ненормальный чуть не плачет и от его жуткого голоса начинает шуметь в деревьях. Ветра в лесу нет. Так действует звук, изрыгаемый из его гнилого рта. Я их так люблю, но я их не вижу. Совсем не вижу. Вы, возьмите и напишите на листочке мое желание. И исполните его. Взамен на пропущенный сороковой.
- Нет, я не умею. – У меня возникает лишь одно желание – убежать отсюда побыстрее. На мгновенье я забываю о кровавых пятках. – Не могу. Что такое пропущенный сороковой?
- Ну и не надо. – Теперь его очередь улыбаться. - В течение полугода вы обо мне вспомните.
***
Мы все-таки нашли выход из леса. Бежали, обливаясь потом. От страха, который вдруг вселился в нас. После прощальных слов странного незнакомца мы кинулись бежать, а когда через несколько десятков метров оглянулись на длинной прямой дорожке никого не увидели. Вдалеке от нас на асфальте ждала своего невидимого хозяина только тощая черная собака.
Позже, когда я вернулась домой, в кармане своей ветровки я обнаружила маленький белый листок с напечатанным текстом: «Вы продали душу дьяволу на пропущенной сороковой».
Мне никто не поверил. Когда я показала записку Ире, в моей ладони оказался простой маленький белый листок.
Эпилог:
Восемнадцатого ноября уже выпал снег. Когда мы хоронили мою подругу Ирку, завывал пронизывающий до костей ветер. Но теперь я обязательно приду на кладбище на сорок дней. Теперь уже к ней, моей лучшей подруге, девочке, которая казалось бы не имела никакого отношения к пропущенному сороковому…
My lover's gone
I know that kiss will be my last...
| | | | Обсудить на форуме |
| |
