| Литературное общество Ingenia: Александр Красилов - ПОЧТИ ФРАНЦУЗСКИЙ ШАНСОН | | ПОЧТИ ФРАНЦУЗСКИЙ ШАНСОН | | (Небольшая сюита)
В.Г.С.
ÇA IRA
Жила-была раскрасавица Мальвина и ещё другая девочка. И вот самая эта девочка съела сладкую конфету и поняла, что лакомство было отравленное. Тогда девочка подумала: «И чего же это я теперь буду делать? Ведь в том, что я употребила конфету с содержащейся в ней отравою, мало хорошего. И с неизбежной закономерностью мне предстоит погибнуть. А это очень не ко времени, ибо планов у меня много, а осуществилась лишь незначительная их часть».
Подумав так, девочка поняла, что мысли ей в башку лезут всё какие-то несвойственные ни её возрасту, ни её умственным возможностям. «Мне бы чего-нибудь попроще», – попросила она.
– Пожалуйста! – откликнулся оператор. – Специальное предложение! Только для вас! Бюджетные туры! Триполи, побережье Мадагаскара, а также – обратите внимание! – эксклюзив – хребет Ломоносова! Желаете?
– Нет, – поморщилась девочка. – Я лучше возьму вон ту баночку крабов и вот эту бутылочку цимлянского и ещё помидорчиков, пожалуйста, с полкило.
– С удовольствием! – услышала она в ответ. – Желаете примерить?
– Думаю, это излишне, – рассудила девочка. – Вот ещё хочу уточнить: а можно только лифтинг без боулинга?
– Конечно! – кивнула парикмахер. – Правда… – она замялась, – … нас интересует ваша кредитная история, но впрочем, мы доверяем постоянным клиентам. Итак, на сколько будете брать? На год? Или на всю семью? Какой договор для вас наиболее приемлем?
– Думаю, бежевый всё-таки лучше.
– Желание клиента, даже самое идиотское, – для нас закон! Всю стену будем красить или только дверь? – спросил штукатур, неторопливо закуривая трубку.
– Окно! – из неопределенно-мутной мглы сознания отозвалась девочка. – А тёплые откосы – это насколько тёплые?
– Ну, не знаю… – задумчиво произнёс старший лейтенант. – Если по знаку, то не более пятидесяти км.
– Мы так и до завтра не доберёмся! – воскликнула девочка, взбодрившись.
– Вот уж неправда! – не согласился Котельников. – А ледоруб на что? Сейчас разобьём лагерь на этом плато. А завтра – восьмитысячник у нас в кармане!
– Не говори гоп, пока не перепрыгнешь, урод! – заметила девочка, доставая скакалку из кармана норковой шубы, чему парикмахерша упорно противилась, поэтому девочка спросила её: – А сколько ты за один присест можешь выпить литров растительного масла? А сколько клейстера? А сколько…
– Да не люблю я его! – перебила трубоукладчица. – Приставучий. И вообще замечаю – на сторону ходит.
– Ходит и ходит, ходит и ходит! – проворчала девочка, отжимая тряпку. – Весь паркет изгваздал! Не намоешься на таких дармоедов!
– Я заплатил! – возразил Свинодоев. – А салат – вы сами сказали, что это бонус! Так что – с меня взятки гладки!
– Да чего уж там! – добродушно произнёс старший лейтенант.
– Брали, и брать будем! – поддержала стропальщица, разглядывая медленно плывущие по стекленеющему небосводу пепельно-сизые облака. – Кабы дождя не надуло, – озабоченно проговорила она.
– А ты сколько арбузных корочек кладёшь в сумку, когда утром идёшь на свою глупую, бессмысленную, никому не нужную, скучную, дурно оплачиваемую и не приносящую абсолютно никакого удовлетворения работу? – поинтересовалась девочка.
– Две, максимум – три! – прокричала в раскрытое окно прораб. – А если растянуть ещё на неделю, то уже необходим перерасчёт, и – сама понимаешь…
– Да что ты понимать можешь!! – с ненавистью прошипел Котельников. – Ты! Тварь дрожащая и – одновременно – ползучая!
– Только одно, – твёрдо ответила девочка, – на всякий яд есть своё противоядие, и моё бессмертие – не за горами!
– А умный в гору-то и не пойдёт! – напомнил Габдрахман ибн Сулейман.
– Пойдёт! Пойдёт дело! С него станется! – упрямо сказала девочка, почувствовала в себе действие токсического вещества и начала умирать.
После этого её оперативно похоронили.
За бордюром, конечно. Остальные места уж давно были заняты.
Дети!! Никогда не принимайте угощений от неизвестно каких, чужих дяденек! Это кончается вовсе даже и не хорошо.
МАРСЕЛЬЕЗА
Одна довольно славная девочка вечером играла в куклы и мимоходом ела овсяную кашу, которую любила, но не очень, потому что не переваривала. Девочка всё время взвизгивала от переполнявшей её системной радости типового бытия. Вокруг были дома, котельные, магазины, другие строения. Среди них, прячась от громыхающего мира, и обитала девочка. Вечером она собиралась в лес по ягоды, но передумала и продолжила свои кукольные развлечения.
Спустя сорок минут девочка обратила внимание на некоторые наружные изменения собственной личности, а именно: что нос у неё находится слева на шее, а оба глаза – на затылке, а ушей осталось только три.
Она пошла спать.
Утром она проснулась и, как ни в чём не бывало, двинулась поиграть куда-то в песочницу. И всё у неё стало более-менее в порядочке. Если не считать того, что на неё напали киллеры, но их наскок она отбила одной левой, умело контратаковав. Физически она была – ох, какая сильная! Уникальный феномен. Киллеры убрались назад, уехали, перепуганные, на своём паршивом «Лексусе», а девочке стало совсем прехорошо, и тоны её ритмичного взвизгивания стали ещё выше.
Потом ей оторвало голову, которую она сунула в бетономешалку, но в остальном – всё было неплохо. Пели дрозды и Эдита Пьеха тоже.
Вот, не зря говорят, что утро вечера мудренее!
А к отсутствию головы и привыкнуть можно! Эка невидаль!
КАРМАНЬОЛА
Кто верит, кто – нет, дегустация – дело непростое, но седьмого декабря, упившись в доску, две девочки, две малолетние злоупотреблятельницы алкогольной продукцией, полезли на крышу – там стояла антенна, которую им захотелось непременно сломать, чтобы оставить своих родителей без источников актуальной информации, чтобы они, законные их представители, наконец, обратили внимание на своих подрастающих наследниц, а то – как упрутся в телевизор, так и не вытащишь их оттуда, глядят и глядят, и чего глядят? А главное – делают всё это молча, без комментариев, без реплик. Словно онемели. Семечки лузгают и всё. Наверное, это заболевание такое, – решили девочки и разработали план его лечения. «Всё выше и выше и выше!» – пели они, карабкаясь по лестничным пролётам.
Но до крыши они не добрались.
Старушка с полинялыми глазками Серафима Иннокентьевна Фиолетовская их застукала, когда они взламывали чердачный люк. Она дала каждой по одному подзатыльнику и приговаривала:
– Впредь наука будет! И меня так маменька учила, и её так учили, и нет этому скончания! И не будет. И это хорошо.
Выпровоженные Серафимой Иннокентьевной с верхнего этажа, а перед этим хорошо нализавшиеся девочки вышли во двор и, поглядев по сторонам, решили выломать две штакетины из забора – по одной на каждую. Пока они ещё не придумали, каково будет применение этому стройматериалу, но за дело взялись решительно. Они не привыкли отступать. Даже когда воровали виски в магазине, которое сейчас медленно циркулировало по их почти дозревшим организмам, дегидрированию подвергаясь.
А надо заметить, что забор, упомянутый выше, огораживал территорию, на которую вход был воспрещён настолько строго, что когда один любопытный пенсионер (Щупленников была его фамилия) пролез туда, его чуть не убили. И убили бы его законопослушные граждане, если б не вмешался суд по правам человека, что в Страсбурге, где пирог нетленный, всё никак не доедят его; пока, говорю, суд этот не вмешался, гарантирующий, что молодым везде-везде дорога, пенсионерам – тем более. Но поскольку граждане были законопослушные, то, коли последовало сверху распоряжение, они отменили расправу над любопытным пенсионером и пошли разгребать снег, которого в этом году навалило столько, что все просто диву давались – никогда не бывало такой снежной зимы! Снег падал, падал… Падал днём и ночью, шёл с утра и не кончался к вечеру, лишь изредка давая обессиленным жителям передышку, во время которой они могли заняться чем-нибудь иным, нежели обессмысленным созерцанием медленно падающих белых хлопьев.
Снег валил, словно желая скрыть все, пока ещё (до его прихода) существовавшие отличия одних мест от других, одержимый страстью к нивелированию всех деталей и особенностей, по которым можно опознать, где тебе на этот раз пришлось оказаться.
Душа, сначала радовавшаяся белому празднику, постепенно устала, размокла, и хотелось сейчас только одного: чтобы этому мягкому пуховому наваждению пришёл конец.
Да! Имена-то у девочек были разные! Этого не мог скрыть от окружающих даже снег. Одну девочку звали Нюкочка, а другую – Розали. Одна девочка была шустрая, другая – тоже подвижная, но не в такой степени, как первая. Но всё это имело место только тогда, разумеется, когда обе они были непьяные. Прямо скажем, что нынешнее их состояние было совершенно противоположное.
Пьяных девочек соседи решили повести на расстрел, но они царапались, кричали и утверждали, что спиртного, сколько себя помнят, в рот не брали ни капли! «Врите, врите! – кричали соседи. – Так мы вам и поверили! Ещё чего!»
Но тут старушка Фиолетовская Серафима Иннокентьевна решила вступиться, пожалев заблудших, и веско проговорила:
– Нет! Так поступать невозможно. Вот повесим мы их сейчас, допустим, вверх ногами, и – чего? Извлекут ли из этого какие-либо уроки те, кто пожелают последовать по их неверному пути? Не извлекут! Поэтому надо их пожалеть, поступить как-нибудь покруче. Например, руки там отрубить или рот заштопать, чтоб не тянулись они больше ко всему безнравственному и неполезному для здоровья, для будущей их материнской функции. Я так думаю.
– Верно! Верно!! – закричали податливые соседи, чуть было вновь не инициировавшие самосуд. – Давно мы таких кровожадных, как ты, Серафима, не видывали, не встречали! Всё какие-то шалопуты попадаются. Тебя лучше саму и повесим, а девчонок – утопим!
– Нет, – покачала головой Фиолетовская. – Так тоже не годится! Утопить – оно, конечно, можно, хуже от этого не будет, но, опять-таки, – кому послужит примером? Кто туда, в мутную глубину прошлогодней вечности нырять будет, чтоб посмотреть на дальнейшие судьбы подводных пловчих и убедиться, что судьбы эти вовсе не столь заманчивы, как многим представляется попервоначалу?
– Да-а… – задумались соседи. – Пожалуй, правильно. Но скажи: каковы же тогда наши дальнейшие пути? В каком направлении нам двигаться неуклонно и – помимо того – оптимизмом преисполняясь по мере движения?
– А вот над этим мозги-то поломать придётся! – назидательно произнесла старушка Фиолетовская и, захлопав общипанными крыльями, взлетела на ветку ближайшего заледенелого клёна.
А о девочках все как-то и забыли за разговорами. Да и то сказать – пусть валяются. Проспятся к утру-то. Не дурочки же.
ЛЕСНОЕ СОЛНЫШКО
Одна девочка надела сарафан, положила в карман гидравлический домкрат (на всякий случай) и поехала в аквапарк, искупаться там, поплавать и так далее.
Села она в троллейбус и притихла.
Но достичь аквапарка ей не удалось.
Встретила девочка, едучи в троллейбусе пятый номер, Анжелику Флегонтовну. Старушка ей и молвит:
– Ты, светик, куда собралась? Ни свет ни заря? В ночь зá полночь?
– Еду, бабушка, куда глаза глядят.
– В разные стороны?
– Нет. Плавать и развлекаться еду. В аквапарк стремлюсь. Здравствуйте, кстати, бабушка! – не забыла поприветствовать старушку вежливая, обычно немногословная, но на этот раз невесть отчего разговорившаяся девочка.
– Нет, девонька, не попасть тебе туды сегодня! Всё закрыто!
– Как – закрыто?
– А на переучёт! – отвечает Анжелика Флегонтовна. – Будут оне там переучитывать, сколько народу нырнуло и сколько – обратно вынырнуло. И надо чтоб цифры сошлись. А коли не сойдутся – тогда кое-кому мало не покажется! Влетит кой-кому по первое число.
– Ой ли? – не поверила девочка.
– Истинно так! – важно ответила Анжелика Флегонтовна и полезла в сумку за мятными леденцами.
– Да-а… – задумалась девочка. – Тогда надо мне куда-нибудь в другое место направиться. Надо куда-то не туда ехать.
– А никуда тебе не надо ехать, – отвечает старушка. – Никакого в том нету смысла. Всё равно – опоздаешь.
– Это почему же? – спрашивает девочка.
– А потому что ты…
Старушка не договорила, сунула в рот леденец и, прислушиваясь к мятным флюидам, начавшим распространятся по её беззубой ротовой полости, задумалась над тем, не проехала ли она свою собственную остановку, пока вела разговоры.
Девочка продолжала рассматривать хвост копчёной скумбрии, торчавший из авоськи, которую бережно пристроила у себя на коленях сидевшая рядом с девочкой женщина. Женщина была строгая и тощая как эта скумбрия, которая, видимо, и составляла основной компонент её рациона.
– А вы скумбрию в четвёртом гастрономе на Ленина покупали? – спросила девочка.
– Да, а что? – неприязненно ответила женщина и ещё плотнее прижала авоську к себе.
– Да ничего, – сказала девочка. – Так просто поинтересовалась.
– Знаешь что, – сказала вдруг Анжелика Флегонтовна. – По-моему, тебе сейчас выходить.
Девочка внимательно посмотрела в затянутое инеем окно и отрешённо проговорила:
– Не, это ещё не моя остановка.
– Не спорь со старшими! – наставительно произнесла старушка. – Я, наверное, лучше знаю!
– Если «наверное», то едва ли – лучше, – возразила девочка. – А если знаете, то уж не наверное. А вы когда мне леденцы будете давать?
– Это зачем? – удивилась Анжелика Флегонтовна. – И в мыслях не было! Вот ещё!
– Глупая вы! Неужели сами одна целый килограмм съедите?
– Это правда, – согласилась старушка, – не съем, – и она протянула девочке два леденца: – На вот тебе, кушай-поправляйся. А то вон ты какая небольшая.
– Я не небольшая. Просто я очень гривуазная!
– Какая? – удивилась Анжелика Флегонтовна, инстинктивно хватаясь за поручень, чтоб не шмякнуться.
Но девочка не успела пояснить значение употреблённого ею слова.
– Да ведь вы – сумасшедшие! – вдруг произнесла женщина со скумбрией, всё это время бывшая невольной слушательницей их диалога.
– Что ж с того! – заметила Анжелика Флегонтовна. – Ты-то ведь вот тоже – купила еду и едешь куда-то! А того не ведаешь, что, может быть, там и не ждут вас совсем. Ни тебя, ни рыбу твою. Вообще – не ждут. Понимаешь? Во-о-о-бще! А ты завалишься, и каково будем всем, кто там тебя совершенно, ну ничуточки не ждал?
– Да что вы такое говорите! – возмутилась женщина. – Я сейчас в прокуратуру позвоню, и вас немедленно увезут в пожарную часть! А уж там – не забалуетесь!
– О! Ещё как забалуемся! – засмеялась девочка. – Мы такие!
Анжелика Флегонтовна кивнула, подтверждая.
– Какие – такие? – холодея, спросила женщина со скумбрией и зачем-то поглядела ей в остекленевшие глаза.
– А как рыба твоя – такие же!
– А что – рыба?..
Женщина быстро вытащила рыбину из авоськи и судорожно начала сдирать с неё кожу, подцепляя её ногтями. Затем она вонзила острые зубы в ароматную скумбриевую плоть и начала есть кусок за куском, но – тщательно прожёвывая. По лицу её разливалась довольная улыбка, довольно, впрочем, противоестественная на столь мумифицированной физиономии.
– А сдаётся мне, что ей нехорошо, – наблюдая за женщиной, сказала Анжелика Флегонтовна. – Корвалол у тебя есть? – спросила Анжелика Флегонтовна девочку.
– Нет, – вздохнула девочка. – Домкрат есть.
– Домкрат – вещь хорошая, – согласилась старушка. – А чего ж корвалола-то нет?
– Не взяла, – сказала девочка.
– Али забыла?
– Забыла, – кивнула девочка (звали её Катей).
– Чего ж тогда не записываешь, раз память такая? Я – всё записываю… Ну достань тогда карандашик ментоловый, что ли…
– А я его тоже не захватила! – радостно выпалила девочка. – До кучи! Уж не брать так не брать!
– Ну ты даёшь! – вытаращила глаза Анжелика Флегонтовна. – Как можно быть такой безалаберной!
– Пустяки! – отмахнулась девочка. – Можно!
– Ничего себе пустяки! – сказала старушка, прикуривая. – Нельзя безнаказанно превращать конкретное в абстрактное! Иначе – скатишься в беспредельность!
– Чепуха! Это всё внешняя видимость, а суть – ускользает. В общем, хип-хоп и – нет проблем!
Женщина тем временем доела рыбу. Вернее, не доев, спрятала остатки в авоську и встала, собираясь покинуть салон троллейбуса.
– Куда ты? – спросила её Анжелика Флегонтовна.
– Да пойду выйду, – ответила женщина.
– А-а, ну-ну, тогда давай! – ответила старушка. – Давай! А мы посмотрим, как это у тебя получится.
– Планетарий! – пробубнил в репродукторе голос водителя. – Следующая – бульвар Победы.
Женщина двинулась к раскрывшейся двери и гордо сошла по ступеням прямо в лужу с размокшим снегом.
– Ловко это у неё вышло! Раз – и готово! – заметила старушка, когда дверь закрылась и троллейбус тронулся дальше. – Умеют же некоторые!
– А у вас какие куклы в детстве были? – спросила девочка.
– Куклы… – Анжелика Флегонтовна задумалась. – Насчёт кукол не помню, а вот, помню, юбка была, крепдешиновая…
– Крепдешиновая… – эхом откликнулась девочка, словно заворожённая.
– Ага, – кивнула старушка.
– Невероятно! – прошептала девочка и, уточняя, переспросила: – А это – точно? Не креп-жоржетовая?
– Ну что ты! Нет, конечно! – уверенно ответила Анжелика Флегонтовна. – Абсолютно точно!.. Да у меня и записано где-то было…
Она сбросила со спины рюкзак, откинула верх и с головой ушла в поисковые глубины.
– Нету! – через некоторое время возвратившись обратно, вздохнула она и огорчённо добавила: – Всё обшарила. Надо полагать, оставила дома в сундуке. Знаешь, какой он у меня?
– У тебя есть сундук? – изумилась девочка. – Я совершенно ошарашена! А кто там живёт?
– Никто не живёт, – ответила Анжелика Флегонтовна. – Разве что моль. Но немного её. Так… встречается спорадически.
– Верно! – кивнула девочка. – В тесноте да не в обиде. Эх! Жалко, та психическая, со ставридой, ушла, а то бы ей, безусловно, понравилось… Представить только: настоящий, всамделишный сундук!..
– У меня и другие диковинные вещи есть! – похвасталась Анжелика Флегонтовна. – И вермишели целый мешок! Любишь её? Халву-то?
– Очень! – честно созналась девочка. – Не ела никогда, а всё равно – люблю!
– А мне нельзя! – печально сказала старушка. – Корь у меня… Или сколиоз… Не помню. Но врачи всё равно запретили. Тут уж ничего не поделаешь! Или пан – или пропал… Да, впрочем, я их не больно-то и слушаю. Наврут с три короба, лишь бы эрудицией блеснуть.
Девочка осторожно потрогала ногой проползавшего мимо неё туляремического хорька и произнесла:
– Если знаешь, в чём твои ошибки – жить легко. Но это дано не каждому.
– Не каждому, – согласилась Анжелика Флегонтовна. – И не каждый может выбрать единственно неправильный путь.
– Не каждый, – подтвердила девочка.
Они замолчали.
На фоне мерного шуршания троллейбусных шин был слышен аритмичный стук старушкиного сердца.
– Пеплом несмелым подёрнулись угли костра-а-а… – негромко запела девочка, безукоризненно точно интонируя, – вот и окончилось всё, расставаться пора…
Троллейбус затормозил на очередной остановке.
– Ну, прощай! – не оборачиваясь, сказала старушка девочке и двинулась вперёд, к выходу.
– Прощай! – ответила девочка, встала со своего табурета и направилась к двери в задней части салона, где ещё с вечера основательно обустроившаяся наседка сосредоточенно сидела на импровизированном гнезде.
Когда они вышли, троллейбус, почти опустевший, двинулся дальше. Сидя по левому борту, у иллюминатора, одинокая Анжелика Флегонтовна подпиливала обломившийся ноготь и ни о чём таком особенном не думала, если не считать лоренцевых преобразований, с которыми она была категорически не согласна.
– Следующая остановка – Фонтенбло, – пробурчало в репродукторе. – Конечная.
КАК МЫ СПЕЛИСЬ
– Во вторник, когда медленно, с глухим драматическим стуком осыпáлись в саду груши и яблоки; когда неунывающий и оттого симпатичный всякой одинокой душе козодой начал свой щемяще-тревожный речитатив; когда…
Я умолк.
– Что – когда? – поинтересовалась наша секретарь Татьяна, милая, честная, отзывчивая девушка, как пишется в хороших, добротных книжках.
– Не знаю пока… Не заканчивается что-то период.
– Период – это что?
– Неумение ставить точку там, где она необходима.
– Понятно.
Татьяна углубилась в компьютер.
Ну, в общем, я сидел на работе и скучал, томительно ожидая, когда рабочий день упрётся в точку прибытия. Оставалось ещё полчаса. Дай, думаю, сочиню чего-нибудь. Вот и сочинял вслух.
Размышляя над продолжением начатого нарратива, я наблюдал за попытками Татьяны затолкать в сервер какой-то очередной жутко мегабайтовый мессидж, кои рассылали мы пачками по нижестоящим инстанциям, увеличивая информационное загрязнение мира.
– Одна девочка очень обожала отправлять электронную почту к разным, отнюдь не нуждавшимся в её посланиях адресатам и до того доотправлялась, что ей, наконец, пришло в ответ та-ако-ое письмо…
Я задумчиво отхлебнул кофе (кофе на работе я пью непрерывно) и вновь замолчал.
– А дальше?.. Что было в письме? – оторвала взгляд от компа Татьяна.
– Я ещё не придумал… Погоди… А-а! Вот: …пришло такое письмо, которое было на аккадском языке. А девочка этого языка совсем даже и не знала. Пошла она в библиотеку за каким-нибудь подходящим словарём – толковым, бестолковым ли – без разницы, лишь бы помог. Идёт, каблучки по асфальту стучат, как полагается. Пришла, а там сидит библиотекарша и ест салат из каких-то очень подозрительных овощей. «Чего это вы такое употребляете?» – спрашивает электроннолюбивая девочка. «Салат ем», – сообщает растрёпанная от усердия библиотечная старушка. «А какой у него рецепт?» – продолжает интересоваться девочка. «Не знаю. У меня муж кулинарит, а я его объедки доедаю». «А кто у вас муж?» – спрашивает неугомонная девочка. «А тебе зачем?». «А твоё какое дело?» – отвечает девочка. Достала она из чемоданчика полено и ка-ак даст библиотекарше по башке. Библиотекарша подпрыгнула и ка-ак захихикает! Даже настенные часы от ужаса остановились и долго не могли вспомнить, с чего им снова начинать идти – то ли с «тик», то ли с «так». А девочка пошла собирать грибы…
– Это всё?
– Всё.
Моя слушательница задумалась.
– По-моему, она и до этого грибы собирала! – заключила Татьяна.
– Точно! – расхохотался я. – Ну, беру тебя в соавторы!
Я помолчал, а затем, допивая кофе, закончил:
– Но помни: постмодернизм – вещь нешуточная. Серьёзная это вещь!
В с ё
30.08 – 22.12.2011
| | |
| |
