| Литературное общество Ingenia: Александр Клименок - ЦЕРЕМОНИЯ | | ЦЕРЕМОНИЯ | | Из лохмотьев обессилевших ноябрьских туч вышмыгнуло вороватое солнце, и дождины, шлепающие по городу три дня подряд, стали похожи на лениво падающую вермишель. Однако вскоре небо совсем очистились, чему сердечно обрадовалась довольно немалая процессия.
Хоронили кандидата в депутаты Лидоблюзова. Умер Лидоблюзов глупо. Отвыступался как-то перед выборами, потом отбыл в баню, а там его хватил удар. Наповал. И то верно: нечего с девочками в парной баловаться. Конечно, если сердце позволяет, то пожалуйста, гуляй на всю катушку. Хоть с девочками, хоть с мальчиками. С последними нынче моднее. Кроме того, не возбраняется хлопнуть после и сто пятьдесят беленькой. Под икорку. Пламенит, так сказать, всю суть организменную. А Лидоблюзов взял и отлил формы. Заземлился. Очугунел до предела. Умер. Не факт, что из-за девочек именно. Но факт, что скончался в одночасье.
В общем, случился казус - и тем более неприятный, что нынешнего покойного выдвигал в народные избранники Семен Цезаревич Стоерос – персона, вхожая к самому Плотоядову. Да, да – к двоюродному брату заместителя мэра по хозяйственным делам. Короче, на Лидоблюзова надеялись, а он...
Изрядно увлажнившаяся толпа ползла гусеницей по жирной слякоти к широким кладбищенским воротам. Ворота, любовно выкрашенные водостойкой черной краской, были гостеприимно разверзнуты. Ровный антураж нового кладбища самым определенным образом заставлял спутать шаг, присесть на лавочку… а то и остаться навсегда. Ненароком. Каждый в толпе поежился, ступив на территорию бесповоротного умиротворения.
Слабый, пугающий запах хвои разносился над дорожками. На жестяной крыше часовенки сосредоточенно каркала тощебокая ворона. Остановились у ямы – глинистой, с желтыми стенами, вызвавшими у лицезреющих мелкий мандраж. Гроб Лидоблюзову достался соответствующий – симпатичный, артикулом соответствующий статусу покойного. Бахрома – малиновая, пышная, но не длиннее пяти сантиметров, бордовые кисти по бокам – две больших и две малых, обшивка – довольно затейливая… снаружи.
Лежал Лидоблюзов скромно, но со значением. Когда-то он подавал математические надежды, посадил зрение; сегодня утром ладненькие очочки заботливо вложили в карманчик велюрового пиджака – вместо платка. Лишенный жизни и очков, с головекими склеенными глазами, Лидоблюзов казался слегка рассерженным. Впрочем, белые поджатые губы выглядели, как если бы человек пытался убедить окружающих, что обижен, но делал это неумело и оттого смешно.
Все помалкивали. Выдыхали пар почти паровозообразно: белесо, густо. Но без шума. Внезапно повернулись слаженно и ждали, пока кренясь и похрамывая, добредет до ямы староватая сестра хоронимого. Криво стекала мутная вода по зонтам, щекам, плащам. Приглашенный за тысячу рублей записной кладбищенский оратор - худосочный тип, алкоголик и импотент, с понурой готовностью ожидал своей минуты.
…Родственница слилась с черной недвижной массой тел. Через пять секунд слабая волна качнула толпу, располовинила. Выпятился кашемировый Стоерос, покосился на гроб, разыскал рука руку под грушевидным животом. Вскинул отечески выпуклолобую голову.
- Друзья! – нервно приказал он, – позвольте оперативно и не задерживать чтоб. Хотя время для нашего товарища теперь и полный нуль, для как бы живых оно на вес золота. Мы провожаем нынче одного из нас… (Люди неприятно содрогнулись.) Кхм... Да. А именно: депутата… кандидата в депутаты Лизоблюда, э… Лидоблюзова. Числился старшим научным… Головастый, энергичен и добёр, на самом-то деле… э-м-м… Добр. Холостым ходил, но стремился… Добродеятелен, уважаемые, и добромыслен был. – Умиленный собой, Семен Цезаревич пошевелил скудными рыжими бровями. – Хотел исполнять волю. А чью? Нашу! Народа. Исполнять нынче ох как противн… О! Мда. Против людей не пойдешь, ежели совесть есть. Я вот, помнится, в прошлом году поехал на рыбалку. За город поехал. Окунуться в природку. На карповник. – Стоерос отчего-то разволновался и взглянул на умолкнувшую ворону. - Плотву прощупать, образно говоря. Дело случилось ранней весной. В апреле. Утро медленное, на небе звездульки припозднились… (Окружающие терпеливо внимали.) Ага. Подкатил к заветному местечку, а там, понимаешь, дерутся. Четверо или пятеро – но дерутся, подлецы. Размашисто, во вкус вошли. Один валяется даже, шельма. Женщина блажит чья-то. Местечко, вишь, прикормленное. Но кем прикормленное? Кем?! – воодушевился Семен Цезаревич. – Вот Лидоблюзов знал, кем. – Раскрасневшийся, Стоерос сотряс кулаком кладбищенский воздух. – Но я-то человек. Не нечто, а некто! Гляжу, второго в кусты закинули, негодяи. Хрипит он там – внутри, паразит. А светает уже вовсю. Постоял я, постоял, полюбовался рассветной картиной живительной, да баба все орет и орет. Развернулся я и к машине пошел. Огорчился шибко. «Да шут с вами, - говорю, - пусть место я собственнолично прикормил, берите – не жалко. На вашей совести останется, жулики драчливые». О чем, бишь, мы тут? Хм, - Стоерос перевел взор на покойного и полез за носовым платком. – Что тут добавишь, мне уже пора, – ни с того ни с сего скучно произнес выступающий, - странно пошатнулся и забормотал под нос туповато:
- Памятуя о весомых результатах за прошедший квартал, и перспект… перпес... перрр… - рот его исказился шутовской гримаской, тело накренилось, замахало полами расстегнувшееся пальто. – И-эхх! – по-молодецки гаркнув, Семен Цезаревич, в секунду переставший быть Семеном Цезаревичем, ибо переместился в другую категорию и человеком уже называться не мог, рухнул на свежую кучу земли. В распахнутый прямоугольник ямы весело покатились маленькие подсохшие комочки.
Цепкая и страшная тишина, очевидно, надежно окаменила десятки ног, рук, челюстей, но оказалось - нет.
- Мертвые – они ведь живее живых. Потому, что в душе нашей присутствуют и навечно в ней обосновались. Устремляя свои взоры на жизненный путь почивших, мы низко кланяемся и рыдая повторяем: «Прощайте, дорогие, мужья, начальники, милые люди. Прощайте, родной… и родной. Никогда не забудем!» - истерически захлебываясь, принялся верещать на весь погост нанятый говорильщик. Невзирая на подступающую дурноту, долго еще орал он вслед разбегающимся людям нестерпимым фальцетом – про землю пухом и судьбу-злодейку, покуда сестра Лидоблюзова щукой не вцепилась в продажное горло…
Подскочившая от неожиданности ворона заметалась, едва не кувыркнулась с крыши, затем кое-как выпростала худые крылья, тяжело оттолкнулась и молча полетела в чистое поле. | | |
| |
