| Литературное общество Ingenia: Александр Клименок - КУЗЬМИЧ | | КУЗЬМИЧ | | А ты умелый грибник, дед?
- Врать не буду, грибки шибко почитаю. Тайна в них имеется.
- Какая же?
- Да несложная. Гриб – душа леса. Посади в степи лесополосу – выдюжит она в одиночку? Поживи-ка без души!
- А звать тебя как?
- Степан Кузьмич Парамонов. Кузьмич. Только ты, сынок, ежели любитель опрокинуть лишних сто граммов под ёлочкой - лучше оставайся…
Из бороды Кузьмича выбирается добродушная, но серьезная улыбка.
Дед крепок, краснощёк. Основателен. В потертой, бережно штопаной ветровке. На кривых ногах – брезентовые штаны. Натуральный лесовик.
- Нет, Кузьмич, баловство алкогольное с серьезными занятиями не совмещаю.
- Тогда, ладно. С зятем моим пойдешь, Виталей. Куда – покажу. Только, смотри, не орать, – лес шума не любит. А мы с Жорой опушечку прочешем.
2
То, что сегодняшний почётный гость – зять деда, я узнал почти случайно. Нынче олигархов непременно называют почётными и дорогими. Дальновидно и умно. Авось, чего-нибудь милостиво подкинут для поддержки штанов. Этот, по имени Виталий, недавно возглавил филиал московского «Нефть-банка». И будучи приглашённым на вечеринку в Доме писателей (где присутствовали мы и прочие смертные) в качестве наиглавнейшего гостя, брызгал во все стороны неподдельной дрожащей радостью и плохо скрываемым самодовольством.
...Я стоял в глубине зала и посмеивался. Тут из полумрака и возник старый мой приятель Гусев – сорокалетний драматург-новатор и любитель тусовок. Резво улыбнувшись, приблизился и тихонько затараторил, торжествующе выпятив глаза: «Вспомнишь меня, ещё вспомнишь, бездельник! Знаешь ли ты, кто этот Виталик? Зятёк Кузьмича! Вот они - денежки на публикацию твоей повести. Рекогносцировочку проведём – и дело в шляпе».
Дикция у Жоры пошаливает, и оттого зигзагообразные «гекогносциговочку пговедем» напитали воздух трескучим, но обнадёживающим фейерверком. По сути, плевать Гусеву на мою повесть, ему я нужен, точнее, мой голос на ближайшем литсовете, где будет обсуждаться очередная Гусевская дрянная пьеска.
Кузьмич, некий старикан, когда-то дружил с его отцом. Посему, отправился под выходные Жора к деду в Солдатово. Ради меня – ну как же! И чуть было не опростоволосился: выпивал лесовик скорее символически, стало быть, расположить накоротке его не удалось, да и лялякать абы о чём старик тоже не привык, и совсем бы кисло закончилась вылазка - однако! Собравшись прощаться, вынул Гусев древние серебряные бимбары – отцовские часы, чуть ли не Paul Moser. Тут дед и спекся. Оказалось, он сам презентовал их лет сорок назад Жоркиному рабоче-крестьянскому папаше. По причине взаимонежной дружбы. А тот ему патефон – в качестве алаверды. В общем, коньяка дед, расчувствовавшись, принял. Гусева за почитание отцовской памяти расцеловал и предложил совместное грибомероприятие, с указанием секретных местечек. Тот, конечно, долго не ломался, лишь спросил - как бы невзначай, наезжает ли кто в гости… Для компании сугубо, ежели что… И снова удача! Выяснилось: дней через пять прибудет зятёк. Осмотреть угодья с целью вероятной постройки дачи. Заодно прошвырнуться, подосиновиков набрать…
3
Утро в продолжение нашего плана походило на замечательное театральное действо. Справа и слева стояли равными занавесинами прореженные красно-желтым угасанием половины леса. Между ними сиял плосковатый пригорок – вылитая сцена. На сцене красовался суфлерской будочкой Кузьмичёв домишко. Пятачок солнца мельтешил проворным софитиком меж комками негустых, но бойких туч. Я открыл багажник своей «Джетты», повытаскивал «снасть»: старую ивовую корзину, кусок ветчины, обернутый вощеной бумагой, булку ржаного хлеба в целлофановом мешочке, соль в спичечном коробке, несколько вяловатых огурцов, нож с коротким широким лезвием, чекушку в газете «Гражданин» - на потом.
- И на кой хрен поддался на дешевые уговоры? Ну, съездил пару раз – и достаточно. Нет же! - ворчал неподалёку упревший в духоте Виталий.
Его импортный кожаный реглан на фоне двора в гусях и банках, нанизанных на штакетины, смотрелся до нелепости шикарно.
– Земля, земля. И куда ее – переломанную? Диверсификация флоры… Буераки на каждом шагу, - досадовал банкир. – Кому нужна эта дерьмовина?
Младшая дочь деда - Лизка, как поведал мне Жора, познакомилась с будущим суженым удручающе банально: припозднились с подругами в клубе за коктейлями, туда же ввалилась компания гламурных дядек. Самый гламурный, понятно, тот самый банкир. Ну и закрутилось. Впрочем, узнав о низком происхождении возлюбленной, воротила поначалу сник. Но ненадолго. Чем-то она его умаслила. Свадьбу устроили в Чехии. Отца и мать Лиза с собой, конечно, не потащила.
4
Приехали немного в разные часы. Виталий позже - на шкафообразном «Лексусе». Мы с Гусевым взирали на металлическое чудовище и слаженно качали головами. Кузьмич крякал и ахал:
- Надо же, а? И как собирать научились эдакое? Полагаю, не одна тонна железа, а? – и тыкал заскорузлым пальцем в капот. – А Лизка, ишь, заленилась, у родителей не появляется. Поди, в своем институте в бумажках потонула окончательно?
- Не одна, папа, не одна, - покуривая Camel, небрежно отвечал Виталий, внимательно глядя на палец тестя. А Лиза к защите готовится… В общем, занята.
- Занята, - без выражения повторил Кузьмич, - угу… год без малого как… Ух, блин-компот, ну-ка, - подскочив, старик нацелился бородой в сторону помигивающего узенького мобильника Виталия.
Тот, позевывая с опаской, протянул игрушку:
- Лидия Савельевна опять болеет?
- Скажи, пожалуйста! Малявка, но запросто можно хоть в Америку звонить, гутарят, - будто не слыша зятя, заверил себя Кузьмич, возвращая игрушку хозяину. Поцокал языком, улыбнулся. – Да в Полесск подалась с утра. За сахаром. И табачку мне… Ах ты ж, квятка! – восхитился дед, увидав золоченую зажигалку Zippo, выпяченную из маленького кармашка Виталиного реглана.
Зять, хмыкнув, подкинул вещицу на ладони:
- Хотите, подарю?
- Мне? - Кузьмич потоптался на месте. – Да с какого переляку? Люблю я, спору нет, мастерами предметы деланные. И всё же откажусь, вдруг потеряю где.
- Ну, в сущности, правильно, - пробормотал Виталий, проворно упрятывая несостоявшийся презент в глубины куртки.
Солнце совершенно выпросталось из рваных облаков и приплясывало на высокой жердине колодезного журавля. Да и облака скоро испарились. На меня свалилось чувство, схожее с безотчетной нежностью. Даже закружилась голова. Теплое небушко источало запоздалую ласку: лето было прогорклым. Июль сжег все листья и траву; в августе посыпали долгие смурные дожди. Хоть у нас в Прибалтике осадки и привычная штука, но тут учинился явный перебор. Повыходили через края речки и озерца. Обугленная пшеница распухла, картофельные поля превратились в трясину. Народ злился и роптал: опять подскочат цены. В сентябре погода реабилитировалась: вплоть до двадцатых чисел на землю не упало ни капли осточертевшей влаги.
5
Мы шли мимо невысоких липок. Мой спутник Виталий прилежно и почти верно насвистывал песни Михаила Круга, ступал уверенно, с видимым удовольствием охаживал веткой мухоморы, попадающиеся по пути. Жара вполовину спала, но по-прежнему царило затишье, и хруст сломанного сучка долгим попрыгунчиком скакал между обнищавших деревьев, пока не замирал в опустошенной чаще. Вместо осмысления зачина нужной беседы, я вспоминал рассказ Гусева: «Я по детству помню - он заядлый, азартный грибник. И тут уже ничего не попишешь. Наберет, скажем, опят, найдет трухлявеющее дерево в траве, присядет и внимает. Отдыхает так. Смешной мужик. В августе справил День рождения. Семьдесят шесть исполнилось. Так и говорит – справил. Из Белоруссии он, а там народ упрямый и дотошный – до безобразия. Это уже слова его старухи – Савельевны.
А вообще, Кузьмич человек непростой. В Гомельской области совхоз-миллионер возглавлял. Приписывать показатели по мясу не захотел – и вылетел. Из директоров и из партии. Уехали с женой в нашу область. Осели на заброшенном немецком хуторе, в Полесском районе. Места тут для селянина, сам знаешь, отменного качества. Прижились. Отремонтировали домик, колодец, огородик справили, сарай из старой конюшни Кузьмич сладил, баньку позже один фермер помог по случаю построить. Работал вначале скотником, потом ушел в МТС - слесарем. На пенсию подался в начале смутных времен, когда деревня под нож да стакан пошла. Ваучер чубайсовский сменял на брезентовую ветровку. До сих пор ее пользует – пошив-то советский. Да и сам Кузьмич, знаешь, того еще пошива».
…Я вздрогнул: банкир, вскричав над ухом: «Белые!», во весь опор, треща валежником, поскакал к полузаросшей развилке старых дорог у крохотного болотца. Там, из-под резных земляничных листков виднелись молодые боровики – как на подбор налитые, крутобокие. Расшалившимися бутузами выглядывали десятки упругих пузатеньких братцев.
Я срезал крайний гриб. Магнат, по-жеребячьи гикая, прыгнул дальше. Стильные рифленые подошвы втоптали в мох несколько черных груздей-перестарков.
- Сюда иди! Сюда! – заверещал Виталий.
- Приключится же красотища! – я не мог оторвать глаз от увиденного великолепия.
- Ага! - Банкир, сопя, принялся драть грибы. Не срезать – драть.
- Что ж ты творишь, варвар? – гнев вылетел из меня вперед мысли.
- Заткнись. Бери, а не болтай, юннат.
Он выпрямился, неспеша отряхнул штанину и ловко пнул по ближайшему грибу:
- Подвезло – не теряйся.
- Мерзавец ты, - зубы мои непроизвольно сжались.
- Ах, вот так? – Виталий изумленно взметнул брови. – Думаешь, я не в курсе, чего ты затеваешь? И зачем со мной увязался, а?! Прозаик-попрошайка! Друзей своих воспитай вначале. Уж больно Жорик и вашим, и нашим…
- Дурак ты. Ушлый и недобрый.
Горячая волна стыда и досады прошла по телу. И сразу стало легко.
– Повесть моя – для подростков. О первой любви. Ты-то представляешь себе, что существует любовь?! А деньги… Ну, время теперешнее ни с кем не церемонится. Вот и на любовь гривенники сшибаем…
Я сел в траву, достал ветчину с хлебом и принялся откусывать поочередно.
- Геть, крикуны!
Из-за желтых березовых латок с полным ведром маслят на поляну выбрался дед. За его спиной маячил Жора – в налипшей паутине и чумазый.
Покрывшийся пятнами Виталий набычился и буркнул Кузьмичу:
- Я должен ехать. Довольно тут… идиотизма. Куда идти?
Кузьмич глянул на следы «сбора» грибов, на небрежно валяющуюся корзину зятя и покачал головой:
- И точно. Полчаса – и обратно двинем.
- Вы не поняли! – истерично сотряс воздух сиплый вопль Виталия. – Я! Еду! В город!
- Ты езжай, милок. Езжай. И на бас не дави.
Дед продолжал размеренно срезать грибы, попутно повторяя одному ему понятные слова.
Коротко выругавшись, Виталий рванулся к тропке. Однако не заметил ямку, и потерявшее опору тело угодило точнёхонько в куст боярышника.
Жора поспешил на помощь горе-грибнику. Старик же так и колдовал невозмутимо над боровиками.
- Ступня! Ступня! – застонал Виталий, чуть погодя.
- Степан Кузьмич, видимо, подвегнул, - Гусев сконфуженно заморгал и дёрнул головой в сторону раскоряченного и матерящегося банкира.
- У дерева посади его. Да не у вяза. У березы. Прислони к стволу. Полегчает. Скоро пойдём, - сказал Кузьмич, поднимая корзину горе-грибника.
- Сволочи. Я… Вы… - продолжал спазматически трепыхаться Виталий, но твердый голос тестя заставил его осечься:
- Ну, чего ты пыжишься? Чего небо заглатываешь? Ты ж костями, с кожей, как все. А может, и хуже. Лесу не грех поклониться, он не город, здесь уважение требуется. А ты топочешь по-барски, природу щиплешь.
Виталий, потирая ботинок, принялся тянуть:
- Вшивота деревенская… Ох, Лиза, Лиза. Глупо, а? Глупо… Ни ногой больше. – Из глаз его вылупились слёзы. – Телефон! Где мобильник? – прошипел банкир, ощупывая испачканный реглан.
- Лови, - спокойно молвил дед, бросая небрежным навесиком трубку. – В землянику уронил. И как не растоптал… вместе с грибами. Бизнесмен.
Виталий лихорадочно принялся тыкать кнопки, чертыхался. Мы уселись втроем под орешником, в теньке. Жора, удручённо сопя, хрустел сухарем. Его «улов» оказался жидковатым: в пакете теснились большей частью сыроеги. Кузьмич охватил руками толстые колени и очевидно прислушивался к себе, к лесу, к последним мгновениям ускользающего, печального, но нужного миру события. Сейчас рядом со мной находился не дедок с хутора - на фоне иномарки Виталия – нет, сам дух леса вознамерился отдохнуть под вековым дубом, а затем отправиться дальше по насущным делам.
Черные верхушки деревьев медленно кружили над головами. Солнце остывало, и чистое дыхание наступающих перемен смешивалось со слабыми лучами.
- Ты считаешь, я грибы собираю. – Неадресованный никому, и в то же время предназначенный всем, голос Кузьмича звучал мелодично и сильно. - Эх… бедняга. Я себя здесь собираю. Пыль ненужная в лесу из нас выходит. Оторвались люди от источника-то. И едут, глупые, в золотых экипажах.
Виталий безвольно опустил голову. Обескураженным, подавленным нам хотелось еще слов от Кузьмича. Безыскусных, но правильных и честных. Однако больше дед ничего не произнес.
6
Теперь уже зима. Полно снега, предчувствий, идей. Новый год на носу. Повесть мою неожиданно взялись напечатать в солидном издательстве. С Жорой Гусевым не пересекались месяца три – и не очень жажду. Впрочем, он позвонил разок – в ноябре. Спешно прокартавил несколько фраз: «стагик», «конопатил кгышу», «пгостудился», «возгаст», «не пегенёс»… Дальше расшифровывать телефонное Жоркино карканье не хотелось. Я принялся искать старые тетради со стихами, перебирал желтые студенческие фотографии. Налил в стакан водки, но долго не получалось выпить. Закрыл глаза. И на секунду перенёсся в тот сентябрьский день на хуторе:
- А ты умелый грибник, дед?
- Врать не буду, грибки шибко почитаю. Тайна в них имеется.
- Какая же?
- Да несложная. Гриб – душа леса. Посади в степи лесополосу – выдюжит она в одиночку? Поживи-ка без души!
| | |
|
Обсуждение
| Ахадов Эльдар
 | Блестяще, Александр! Опять восхищен тобой! )))
26.02.2008
|
|
|
|
