| Литературное общество Ingenia: Марина Черномаз - ПОШЛИ МНЕ ГОРСТЬ ТЕПЛА... | | ПОШЛИ МНЕ ГОРСТЬ ТЕПЛА... | | Автомобиль удовлетворенно заурчал: «Приехали!» - и остановился. Алиса выбралась в снег, заглянула через ограду во двор, с сомнением покачала головой: в гараж попасть вряд ли удасться. Слишком много снегу намело. У ворот сосед дядя Миша разметал снег, как она просила, чтобы можно было хотя бы заехать во двор. Но вот дальше...
Снег, и безмолвие, и безлюдье. Алиса с трудом отворила ворота, вернулась в автомобиль. Пришлось немного побуксовать на скользком въезде, машина отплевывалась комьями снега, недовольно ворчала. Наконец, Алисе удалось въехать во двор, закрыть ворота. Она достала из багажника сумку, захлопнула дверцу. Машина пискнула, принимая сигнал охраны.
Все. Ирреальная тишина полупустой зимней деревни. Тусклое свечение снега, отражающего угрюмые тучи. В доме было почти так же холодно, как и на улице, разве что не так сыро. Бросив сумку на диван, Алиса первым делом включила электрообогреватели – пусть немного согревают воздух, пока она затопит печи. Включила бойлер – чтобы была горячая вода.
Раскрыла ставни, и комнаты, погруженные в зимнюю спячку, сразу же ожили. Алиса улыбнулась: почти хорошо! Сейчас будет тепло, и станет вообще замечательно.
Она набрала в поленнице сухих яблоневых поленьев, заправила печку, называемую по-сельски, «грубкой». Огонь немедленно облизнулся, приступил к долгожданной трапезе. Алиса, как и всякий раз, приезжая зимой в деревню, похвалила себя и мужа, что, перестраивая деревенский домик в современную дачу, они оставили печное отопление. Просто так, для экзотики. Конечно, они когда-нибудь сделают паровое отпление, и проложат теплый пол, но разве может все это безликое повышение температуры воздуха сравниться с уютным гулом ветра в трубе, с загадочным мерцанием огня в камине, с легким неуловимым запахом, нет, не дыма, а горящей то сосновой смолы, то яблоневых поленьев, то морской свежести ореховых веток? У каждого дерева свое лицо, свой запах, и именно эти запахи создают неповторимую атмосферу дома, где, вполне возможно, еще живут древние духи, и рождаются новые сказки.
В гостиной Алиса разожгла камин. Душистое тепло постепенно заполняло выстывшие комнаты. Алиса осмотрелась: все в порядке, чистота и непритязательный уют. Она приготовила чай, и присела на низенькой скамеечке у камина. Положила в танцующее пламя еще одно полено, впитывала исходящий жар с чувством мучительного удовлетворения, странного наслаждения, граничащего с болью. Именно ради этого огненного тепла и приехала Алиса в деревенский дом. Искала избавления от жесткой ледяной корки, сковавшей грудь, мещающей дышать, не позволяющей видеть и слышать ничего, кроме всеобъемлющего холода внутри и снаружи. Словно, это она сама лежала там, далеко в снегу, ожидая неминуемой смерти, и все же безнадежно надеясь на спасение. Словно это ей пришлось ощущать, как коченеют прижавшиеся к ней родные люди, слышать, как перестают биться их сердца, как угасает дыхание...
Истово молиться: тепла! Горстку огня! Согрейте меня!
Искрящяся снежная сказка...
«Снег – убийца», - сказала женщина, глядя остановившимся взглядом в окно вагона на плывущую мимо зиму... Женщина в снегах...
Вернувшись из командировки, Алиса позвонила шефу прямо домой:
- СанСан, извини, что беспокою, болею я, простыла. Пару дней покашляю, ладно?
- Алиса, ты ж за идеями каталась целую неделю, обещала меня осчастливить. Мы тебе место держим в номере.
- СанаСан, ну что делать, болею. Ты ж не хочешь, чтобы слегла по-серьезному?
Муж удивленно смотрел на Алису: Ты что это шефу лапшу вешаешь? Ты ж здорова!
- Я поеду на дачу. Мне... надо побыть одной.
- Алиса, что случилось? На тебе лица нет.
- Холодно. Просто очень холодно. Мне надо согреться.
Муж пожал плечами: По-моему нормально. Топят у нас отлично, ты что? И вправду, заболела?
- Холодно. Внутри холодно. Ты не поймешь. Я ... потом расскажу. Не спрашивай. Я хочу огня, чтобы горел в камине, чтобы искры. Чтобы чувствовать жизнь.
- Лис, но я не могу ехать, меня-то шеф точно не отпустит.
- А и не надо. Я хочу побыть одна. Я справлюсь.
…Алиса поставила на стол полупустую чашку с чаем, набросила куртку, вышла во двор. Уже спустился вечер, в домах на холме напротив зажглись огни. Начало марта, а снег и мороз, как в самый разгар зимы. Она глянула на термометр на крыльце: - 3º. Всего-то! Мороз проник под куртку, положил властную ладонь на самое сердце. Алиса прошла в сад: чуть слежавшийся снег поскрипывал под ногами, легко держал ее на своей кожуре. Она опустилась на колени, ногтями расковыряла корку наста, под нею скрывалась мягкая снежная перина: благодатная для травы, для цветов, хранящая влагу, оберегающая жизнь до весны. Алиса проникла руками в глубину снегового покрывала, пыталась нащупать землю, траву, но пальцы касались лишь невозмутимого холодного снега. Холодно, очень холодно. Если лежать в снегу долго, можно замерзнуть. Как это – замерзать? И знать, что ничего сделать нельзя, и все же – надеяться на спасение? Говорят, замерзающий человек словно засыпает, ему не больно, ему хорошо. Капля милосердия перед вечным покоем. Рядом безнадежно засыпают близкие, чтобы тебя еще на краткий миг. А в тебе бьется, захлебывается в леденеющих водах твоего тела новая жизнь, которую ты призвана сохранить, привести в этот мир… Сквозь тонкую венку вместо жизни ты вольешь в нее лед, и милосердно позволишь ей навеки уснуть в твоем уже застывшем теле...
Алиса вдруг очнулась, поняла, что лежит на снегу, что не в воображении, а наяву, именно она, Алиса, замерзает сейчас в собственном саду. А до спасения, до тепла, до ласкового огня и горячего чая всего пару шагов... Она с трудом поднялась: ноги, действительно, окоченели. Поплелась в дом. Не снимая куртки, прижалась спиной к уже горячей печке, впитывала тепло, и не могла согреться. Холод шел изнутри, из сердца, из памяти.
- Снег – убийца, - так сказала та женщина.
Путешествовать поездом Алиса любила, устроившись на верхней полке. Потому что путешествовать поездом она не любит вообще. Самолет привлекает скоростью: вжик – и на месте. Ну, почти так. Во всяком случае, довольно быстро. Автомобиль дарит ощущение дороги, обманчивую власть над пространством. Поезд же – воплощение непреодолимого течения времени. Оно есть, и никак от нее, Алисы, не зависит, и всему свой срок. Алисе же остается только терпеливо ждать, нанизывая на нить расстояний медленные минуты.
В поезде Алиса обычно спит, или читает, устроившись на верхней полке. Иногда наблюдает за скользящими мимо пейзажами, прислушиваясь к разговорам попутчиков, но почти никогда не вступает в них сама. Она – всего лишь сторонний наблюдатель, коллекционирующий впечатления и картинки из жизни. Чтобы затем вплести их в свои истории.
На нижней полке напротив шла активная возня: соседи по купе обустраивались в дорогу: мама и дочка. Женщина совсем молодая, красивая какой-то непривычной красотой, но ужасно неуклюжая. Настолько неуклюжая, что это бросалось в глаза: она все время что-то роняла, с трудом поднимала, сдавленно кряхтела. Девочка, напротив, была подвижная и бойкая. На вид ей годика три, она непрерывно задавала вопросы, комментировала каждое свое движение, и движения матери. Как и все дети, она не соразмеряла силу своего голоса, и ее звонкое «ля-ля-ля» заполняло купе.
- Эльга, тише, пожалуйста, ты мешаешь тете, - одергивала ее мама. И обращалась к Алисе: Извините, у нее столько впечатлений, никак не справится.
Алиса улыбнулась: Да ничего, пусть болтает.
В самом деле, девочка не мешает. Ну, разве что совсем чуть-чуть, но не сидеть же ей, сложив руки! Это было бы противоестественно для природы маленького человечка.
В купе появилась еще одна пассажирка: солидная немолодая дама внушительной комплекции. С яркой сумкой таких же внушительных размеров.
- Мое место – нижнее! – заявила дама по-деловому безапелляционно. Веселая птичка Эльга немедленно умолкла, и покорно перебралась на ту же полку, где сидела ее мама. Вопросительно взглянула на мать, та погладила ее по голове, успокаивая. Новая соседка взгромоздила свою сумищу на сиденье, основательно, со вкусом уселась. Помахала кому –то в окошко.
- Я просила два нижних, но, как назло ничего не было, - словно извиняясь, сказала мама Эльги, – Вот, боюсь, как бы малышка ни упала с верхней полки. Придется вдвоем тесниться на нижней.
- Разумеется, - не сказала, а провозгласила дама, - не мне же лезть на верхотуру, в моем возрасте.
- Мааам, можно, я наверх вылезу? – немедленно спросила девчушка. И, упреждая возражение, добавила: я не упаду, честное-пречестное слово!
Мама вздыхает: Давай помогу. Только на край не ложись, поближе к стенке.
Женщина подсадила малышку, поддреживая ее под пятую точку, та ловко взобралась на вторую полку.
В это мгновение поезд качнулся и медленно пополз вдоль перрона, отправляясь в путь. Началась обычная суета: проводница спрашивала билеты, собирала деньги за постельное белье, разносила его, затем разносила чай. Дама, успокоившись, что на ее место никто не покушается, вдруг подобрела, достала пирожки, пригласила соседок к чаю. Они перезнакомились.
- А мы к бабушке едем! – сообшила Эльга, с набитым ртом. – Там море и можно купаться. И я сразу выздоровею. А ты видела такое море, в котором можно купаться? – спросила она Алису.
- Конечно, в море летом всегда можно купаться.
- Не, в нашем нельзя, у нас холодно, – замотала головой Эльга. - А зимой оно замерзает. Поэтому мы будем жить у бабушки.
- Мы живем... жили... на Севере, почти у Полярного круга, - сказала Татьяна. – Я там родилась, и Эльга. Теперь вот едем в Крым, к свекрови. Эльге нужно тепло.
Теперь Алиса поняла, что же такого необыкновенно привлекательного было во внешности Татьяны: тяжелые темные косы и раскосый разрез глаз говорил о крови северного народа в ее жилах.
- Ах, как это должно быть романтично! – воскликнула полная дама. Кстати, ее звали Зинаида Аборамовна. – Снежок, лыжи, царство Снежной Королевы. Детка, ты знаешь эту сказку? – обратилась она к девочке.
- Неа, - ответила малышка.
- Что ж вы, мамаша? – укоризненно сказала Зинаида Абрамовна Татьяне. – Ребенок должен знать классику, это же так красиво: снежок, любовь, ледяные дворцы.
- Ненавижу, - прошептала Татьяна. – Снег убийца. Эльга, пойдем умоемся перед сном.
Она поднялась со своего места, и неловко переваливаясь, вышла из купе, прихватив полотенце. Эльга, ловко соскользнув с полки, выбежала за ней.
- Ну что вы скажете? – возмутилась Зинаида. - Вот молодежь, растят детей невеждами.
- Мне кажется, Татьяне неприятна эта тема, - мягко возразила Алиса. Ее поразило выражение отрешенной тоски, мелькнувшее на красивом лице молодой матери. – Прошу Вас, оставим ее.
- Не понимаю, что тут может быть неприятного. Это же литература, признанная классика. А то пичкают детей всякими Пауками, Гарями Потерами...
Ночью Алиса проснулась от холода: ей снилось, что она спит на бескрайней заснеженной равнине, и над нею веет ледяной ветер. Оказалось, она просто забыла укрыться одеялом. Сон прошел, Алиса решила немного пройтись по коридору, размять зетекшую спину.
Татьяна стояла у окна, неподвижно глядя в темноту, на мелькающие во мраке, чуть освещенные молодой луной заснеженные равнины. Алиса остановилась рядом. Ее чутье журналиста безошибочно указывало на тайну, спрятанную на дне непроницаемо черных глаз соседки по купе.
- Не могу больше там жить, - тихо сказала Татьяна. Алиса ничуть не удивилась: непостижимым образом ей всегда рассказывали самое сокровенное совершенно случайные люди, и к тому же безо всяких вопросов с ее стороны. – Не выношу. И Эльга болеет, врачи сказали – сменить климат. Вот, везу ее к бабушке, под Херсон.
- А что же в такое время? Еще ведь холодно.
- Чтобы смягчить перепады климата, - пояснила Татьяна. - Так врачи посоветовали. А холод... Это не холод. Холод – это когда на зимнике вдруг глохнет двигатель в вездеходе. И до ближайшего населенного пункта – несколько сотен километров. А рация только хрипит, и сигнал из-за помех уходит куда-то в космическое пространство.
Она говорила быстрым шепотом, словно спешила выпустить из сердца то страшное, что в нем было спрятано, пока страх и тоска снова не наложили на нее печать молчания.
- В машине четверо мужчин и беременная женщина. Они понимают, что двигатель запустить не получится. Если закрыть вездеход наглухо, то минус двадцать проберутся в него не сразу, а через пару часов, постепенно. Откуда-то из далекого поселка все-таки идет помощь, но никто не знает, что придет раньше – она или мороз.
Татьяна замолчала, обхватив себя руками за плечи. Алиса слышал стук собственного сердца в висках. Не осмеливалась задать вопрос. Татьяна вздохнула, словно отпуская от себя то тяжелое, гнетущее, что не позволяло продолжать, сказала:
- Они легли так, чтобы прикрыть женщину своими телами, согревать ее до последнего вздоха. Сначала они еще разговаривали, пытались шутить, не позволяя друг другу уснуть под морозом. Потом умолк один, затем другой. Ее муж держался дольше всех, но вот она перестала слышать и его дыхание. А потом уснула сама.
- Их не нашли? – выдохнула Алиса.
- Нашли. У женщины были отморожены ноги. Но она была еще жива. С ребенком все было в порядке. Он... она родилась в срок, вполне здоровенькая.
- А мужчины? – осмелилась задать вопрос Алиса.
Татьяна ничего не ответила. Вернулась в купе.
На рассвете Алиса вышла на крупной станции: у нее было поручение к главреду тамошней городской газеты. Соседка спала в обнимку с дочкой, свернувшись калачиком, но уместиться вдвоем на полке им было сложно, и ноги соседки свешивались в проход. Алиса постаралась обойти ее так, чтобы не потревожить сон, но все-таки в тесноте купе зацепила соседку за ступни в грубых некрасивых ботинках.
- Извините, - пробормотала Алиса, но та спала, не пошевелившись. Словно не почувствовала.
На платформе Алису втретил тот самый главред, и повез к себе домой, все равно деваться было некуда: в такую рань все еще было закрыто. Слушая вполуха его рассказы о местном житье-бытье, Алиса одновременно прислушивалась к своим мыслям: что-то беспокоило ее, что-то, чего она никак не могла понять, осознать. Что-то там, в купе.
Спящая Татьяна, ее грубые ботинки, немного задравшиеся штанины довольно широких, немодных брюк. Такая молодая, могла бы стильные джинсики носить, некстати подумала Алиса. От неожиданно пришедшего понимания у нее вдруг закололо сердце. Ноги! Грубые ботинки скрывали ... протезы! Женщина в снегу – это ведь была сама Татьяна! Она сказала – едем к свекрови... Надо сменить климат. Снег – убийца. Значит... значит, мужчины не выжили, замерзли, спасая женщину и ее неродившегося ребенка!
День прошел, словно во сне. Алиса «на автомате» с кем-то встречалась, отвечала на вопросы. Сократила свое пребывание до минимума, ограниченного лишь расписанием поездов. Домой! Скорей! Холод обвладел ее естеством, нездешний, всемогущий, неотвратимый. Напрасно в вагоне она куталась в два одеяла – этот холод был внутри нее, в ее памяти. Ее может спасти только огонь, живой огонь от печки, искры пламени, запах горящей смолы. Единственно возможное решение – скорей в деревню, к камину, к огню!
Вернувшись в дом, Алиса устроилась под самой печкой, так, чтобы чувствовать спиной ее живое тепло. Ноутбук пристроила на стульчике, протянув удилинитель от ближайшей розетки. Сидела перед виртуальным белым листом, развернутым во весь экран. Слова не рождались, не ложились. Она пыталась увидеть далекий, незнакомый край, где она никогда не бывала, и вряд ли когда-нибудь побывает. Но перед глазами возникали знакомые пейзажи: заснеженные, спящие соседние холмы, дорога через поля, по которой нет-нет, да и проезжали автомобили, несмотря на позднее время. Ей не почувствовать, что это такое – подлинная заледенелая пустыня, на сотни километров. Не услышать вселенскую глубину тишины, ничем не нарушаемой веками. Тишины, где только ветер шумит в снежных барханах. Она пыталась представить этих людей, их лица, их характеры, их недожитые жизни, недодуманные мысли, незавершенные дела.
И понимала, что все, что напишет – будет лишь ее вымысел, потому что все, что ей известно: их было четверо, и они согревали своими телами Мадонну и ее нерожденного младенца.
Пальцы коснулись клавиатуры. Трудные слова появились на белом полотне экрана. Неловкие, тяжелые слова, бессильные рассказать о том, как холодно засыпать посреди безмолвия, как страшно слышать, что останавливается сердце в прижавшейся к тебе груди, как трудно вдыхать вязкий от мороза воздух... Тонкой паутинкой надежды цепляться за жизнь.
И все, что ты можешь – это положить свои ладони на живот, и молить свое нерожденное дитя – потерпи, еще немного, все будет хорошо. Отчаявшись, прошептать: спи, моя дочка, мы уснем вместе...
Она перечитывала написанное, и стирала слова, и снова писала, и снова уничтожала.
Алиса легла спать лишь под утро, так и не написав ни строчки. Ей снилось теплое море, горячий песок, жаркое солнце и маленькая темноволосая девочка.
Девочка улыбалась и, забавно разведя руки в стороны, говорила, немножко шепелявя: Представляешь, в этом море можно купаться, оно не замерзает!
И было очень-очень тепло....
| | | | Обсудить на форуме |
| |
