| Литературное общество Ingenia: Смирнов Михаил - ОДНАЖДЫ ЛЕТОМ… | | ОДНАЖДЫ ЛЕТОМ… | | Вернувшись с рыбалки, я пошел к деду с бабулей. Отнести гостинец. Свежую рыбу и хороший кусок сомятины. Шел к ним и радовался, что побалую деда, пусть бабуля ему пирогов из сома напечет. Положил на стол рыбу, а дед меня спрашивает:
- Внучок, ты что там, на стол кладешь? Не пойму, больно кусочек махонький. Это что за рыбешка? Сослепу и не зрю.
- Ты что, дед? Ничего себе махонький кусочек! Килограмма на четыре потянет. Жадный ты, дед, стал. Все тебе мало. Этот попробуй съесть, а потом говори. Для наших мест, чтобы ты знал, если попадет сом на 30-50 килограммов, то он считается большим.
- Э, Вовка, это вы не сома и не сомишку поймали, а пескаренка малого. Ты помнишь, бабка, когда меня опосля ранения в 44 годе списали вчистую - какого сома дед Ерофей помал, а? Вот это настоящий сом! Мы его два дня цельной деревенькой ели от пуза, съесть не могли. У некоторых даже спортился, хранить негде было. Эх, какой сом был! А не твой пескарь. Тьфу! Только рыбу зазря переводите. Расти ей не даете.
- Что-то ты дедуля дорогой загибаешь не в меру. Два дня, да всей деревней? Не поверю! А в деревне - то не три двора было, дед? Тогда может, и хватило вам. Ох, и любишь ты преувеличивать на старости лет. Скажи, что, и пескари раньше по килограмму водились. А раки, как крабы были. Да, дед?
- Цыц, щенок! Я те покажу кузькину мать! Болтать языком любишь, как я гляжу. Три двора. Не три, а поболее двадцати дворов было деревне! Ее мой отец и дед основали, корни здеся пустили. У бабки справься. Она не даст мне сбрехать.
- Да, внучек. Старый правду грит. Его отец с дедом ставили деревню. Меня за него когда отдали, она тока строилася. И про сома - правда. Дед Ерофей, покойник, царствие ему небесное, несколько ден за этой рыбиной охотился. Помал энтого лешака. Ты деда поспрошай, не ерничай, он все поведает. Он Ерофею подмогнул ловить сома. С фронту живым воротился, так этот леший их обоих чуть не сгубил - так саданул. Я сейчас деду стопку налью, язык - то и развяжется. Не думай лыбиться, враз по шеям от него схлопочешь. Не любит он смешинок всяких над собой - уразумел?
Дед, разобидевшись на меня, ушел в другую комнату. Не верилось мне в сказку с сомом. Сам сколько лет рыбачу, сколько всяких россказней слушал. Но про такого сома, даже не сома получается, а целого кита, я не слышал. С малолетства, начав рыбачить, я реку прошел сверху и донизу. Везде бывал, и в голове не укладывалось, что когда-то в реке водилась такая рыба. Уважая деда - все равно не мог ему поверить.
Но слушать его интересно. Умел дед небылицы рассказывать. Так все переплетет, что сразу и не поймешь, где правда, а где приукрасил. Сунулся к деду в комнату. Увидев меня, кричит, стучит в грудь сухоньким кулачком:
- Забирай свово пескаря и марш отселева! Ты мне - старому рубаке, не поверил? Да я еще в гражданскую с Буденным на беляков ходил! И ты меня за брехуна считаешь? Уйди с глаз моих - злыдень! Рыбачишка - в рот пароход!
Это его любимое выражение, которое дед применял во всех случаях. Сейчас оно означало, что он дошел до точки кипения. Пришлось идти на шантаж. Приходя, в гости, я деду приносил четвертинку. И пока бабуля не видит, отдавал ему:
- Дед! Если не перестанешь кричать - уйду и в следующий раз больше тебе не принесу, не дождешься. У бабки будешь просить: - Наташ, а Наташ! Рюмочку подашь? - Передразнил я деда. Нальет она тебе... Воды из-под крана. Гляжу, разбаловал я тебя этими шкаликами. Так бабка быстро трезвенником сделает.
- Ах, ты…! Ах, ты…!
Долго он не мог подобрать слова, как меня обозвать. Потом выдохнул:
- Ты вошь - на моем пролетарском теле! И бабка твоя - тоже вошь. Весь в нее народился.
Сказал, а сам оглядывается на дверь. Не слышит ли бабка его слова? За это скалкой может получить. Нрав - то суровый у нее был. Лихим когда-то рубакой был, но бабуля со своим характером похлеще оказалась. Захомутала деда. Теперь она командир в доме. Под ее каблуком сидит и не трепыхается.
- Ладно, дед. Раз я в бабку пошел, то мне и просить, чтобы она тебе стопку налила. А ты мне про сома расскажешь, договорились?
Выпив стопку - дед крякнул от удовольствия. Рукой расправил свою гордость - буденовские усы. Повеселел. Окинул меня гордым взглядом и говорит:
- Ты, Володька, супротив меня не иди. Мал еще. И не стращай бабкой - я не боюсь. А шкалик ты обязан мне приносить. Не будь меня, то и вы на свет бы не родились. Ясно тебе, малайка? По всем статьям выходит, что я - хозяин и глава дома. Меня должон ты слушать. Про сома так и быть, расскажу, хоть ты и не заслужил. У меня от него и отметины есть. Глянь на энто.
Сняв с себя рубашку, показывает. На плече и на груди рваные и глубокие шрамы. Он продолжает:
- Это сом нашу лодчонку разнес на куски, а мне обломками плечо и грудь изувечило. Ребра поломал лиходей. Бабка меня еле выходила, на ноги поставила. Эта история с сомом стряслась, когда меня вчистую списали и отправили домой.
Приехал в деревню, а здоровых мужиков нет. Одни бабы с детишками, да старики с калеками. Вот и вся деревенская гвардия. Из нашей семьи на войну сразу ушли пятеро мужиков. Я и четыре сына. В том числе - твой батька. С бабкой остались еще три девки малые.
Когда я возвернулся, меньшой, Лидке, годков десять всего было. Работали от зари и до зари. Даже малышне занятие находилось. Свясла плели, колоски в поле собирали. Меня определили на паром. Ты деревню нашу помнишь, Володька?
Там слева от нее осинник произрастал. А вправо взять - мой паром был. И промеж них на реке находился огромадный плес. На него пригоняли коровок на водопой. Начальником коров был дедка Спирька, так его все на деревне прозывали. Калека. Его в гражданскую войну беляки сильно порубали. С тех пор ходил весь скособоченный, скукоженный.
Я для чего тебе это грю? Чтобы ты внучек знал, как нам в стародавние времена жилося в деревне. Сиди и слушай - не перечь мне. А то сказывать не стану.
Так вот что дальше - то было. Бабы стали жаловаться на Спирьку. Молоко пропадат кажный день. Сразу у нескольких коров. Он их с водопоя пригонит, а вымя - то пустое. Бабы его в оборот взяли. Хотели отлуп Спирьке устроить. Ведь и так голодуха была. Все же на фронт отправляли. Кормежка в семьях плохонькая. А у кажной бабы детишек малых куча. Тут еще молоко пропадает. Они на дедку и взбеленились. Кричать начали, что он вор. Спирька - то пред ними оправдывается. Грит, что он не виноватый. Куда ему одному стоко молока? Ладно, если одну коровенку сдоил. А здеся почти десяток пустышек с водопою вертаются. Не мог же он всех выдоить.
Пока с ими ругалси – вспомнил, что когда коровки по пояс в воду залезут, то одна, то другая, третья начинали жевать свою жвачку. А корова когда жует ее? Тогда, когда ее начинают доить. Получается, что их под водой водяной сосет, больше - то некому. Или еще это могет сделать большой сом. Спирька все бабам рассказал, что вспомнил. Те не верят. Потащили его к деду Ерофею. Он всю жизнь рыбой промышлял. Пригнали дедку к нему. Сами в бока ему кулаками тычут. Говорят, что если Ерофей за тебя не вступится - скажет, что ты врешь, то мы тебя в реке утопим. Нашу ребятню малую без молока оставил.
Дед Ерофей выслушал их причитанья. Потом и грит, что могет быть и сомина, надоть будет наблюдать за коровами несколько ден. И сказал, что Спирька не виноватый. Позвал его за собой, чтобы Спирька показал место, где коровы начинают жевать жвачку в воде.
Спирька от радости, что его не отлупцевали бабы - быстро закондылял к реке. Показывает на край плеса и грит, что здеся - в энтом месте. Пригонит их с пастбища сюды, коровки в воду зайдут по брюхо и стоят. А потом по одной выходют. Он их оттелева сразу гонит в деревню. Дед Ерофей послухал его, побродил по берегу. Разнагишался, залез в воду, там чтой-то высматривал. Задумался. Потом грит, что будет сюды приходить и наблюдение вести, когда Спирька стадо на водопой пригонит.
Несколько ден он приходил на плес. Присядет в сторонке и наблюдат за коровками, когда они в воде стоят. И заметил же - зараза глазастая! Стоит коровка спокойно, а потом начнет жевать. Погодя немного она выходит на берег. Ерофей сразу шасть к ней, а у той вымя - то пустое! Другая зажевала. Вышла и тоже пустышка. И третья и четвертая. Все пустые.
Дождался, когда Спирька их в деревню погнал, одежку с себя поскинул и в воду. Давай по воде шастать, все проверять, да нырять. Оказалось, что все коровы стоять на краю огромадной ямины. Как Ерошка смог что-то в ней разглядеть - я не пойму.
Но вечером всех баб собрал и грит, что в ямине живет огромадный сомище. Какие у него сети есть - сом разорвет. Нужно в срочном порядке плести новье из толстых веревок. На это уйдет неделя, не меньше. Бабы ему нанесли веревок, и он принялси за работу. С утра и до вечера плел невод. Под конец приладил к нему свитые толстенные клячи с обеих сторон - невод был готов.
На другой день с самого утра, дед Ерофей собрал всех ребяток, что поздоровше были, меня с собой позвал. Две лодчонки приготовили. Ребятне растолковал, что они должны делать, чтоб изловить этого сосунка. Я с ним привязал пока одну сторону невода крепко-накрепко к осине. Весь оставшийся невод нагрузили в лодчонки и стали ждать стадо.
Опосля обеда, коровы пришли на водопой. Зашли в воду, от шлепней спасаются. Дед Ерофей грит всем приготовиться. И как токо первая коровка зажевала, он дал команду.
Ребятня прыгнула в лодчонки и стала окружать стадо неводом. Тем временем одна пустышка вышла на берег, за ней другая. Чуток погодя - еще стали выходить. Ребята в лодках сидят и ждут, когда последняя коровка вылезет. И тока она на берег, ребятки на лодках за ней - и полукруг закрыли.
Мы с Ерофеем другой конец вокруг второго дерева обвернули. Теперича он наш - сомище энтот. Ребятня метнулась к воде и как принялась шуметь! Каменья швыряют, кричат, по мелкоте носятся.
И тут такое завязалось! Вода будто бы в чугуне забурлила. Ходуном ходит. Страхота и токо. Вся деревенька сбежалась. Бабы с малышней голосят со страху. А эта страхолюдина беснуется в воде.
Даже мне - старому рубаке, стало не по себе. Поджилки все затряслись. Вроде как истинного водяного захомутали. Что он там вытворял в воде! Не приведи Господи, еще раз с таким страшилой столкнуться. Долго он рвалси в свою ямину уйти, да куды там! Ерошкин невод супротив него покрепче оказался. Бился, бился об его, а потом стал затихать. Вскоре всплыл, умаялся стервец - в рот пароход!
Володька, сбегай-ка к бабке, спроси стопку. Я про его как вспомню, так меня лихоманка трясти начинат.
Дед выпил и опять продолжает рассказывать:
- На чем я замолчал? Ах, да! Всплыл он наверхь, огромадный - словно кит. Мы с Ерофеем в лодчонку шасть, и к нему. Я гребу, а он с колотушкой на носу сидит, чтоб его глушануть. А там, не поверишь. Голова - с половину лодки будет.
Ерошкина колотуха, словно спичка для него. Стал он ей этому черту по башке бить, да куды нам с ним сладить. Он как вскинется! И сверьху на нас упал. Лодчонка на щепки развалилась от удара. Вот тогда - то он меня чуть не убил - вражина. Мало ему показалось, так он, разворачиваясь, меня хвостищем шандарахнул, ребра в груди сломал.
Очухался на берегу. Бабка моя грит, что я сам из воды вылетел, а я не помню. Он мне тогда все отшиб. В горячке - то не чуял, что из меня кровь хлещет. Хочу встать, чтобы Ерошке подмогнуть, а не могу. Матерюсь на весь белый свет. Как червяк по земле к воде ползу, бабы меня держат, не пущают. Ерошка бегом домой. Я думал, что он спужался. Кричу:
- Назад, подлец! Зарублю! Под трибунал отдам, гаденыш! Вертай назад, говорю тебе!
Это у меня верно от потрясения все в черепке перемешалось тогда. Глянул - Ерошка свое ружьецо прет. И давай картечью в башку сому палить, да никак не убьет его. Стрельнет. А тот, как жахнет по воде хвостищем! Ерошка снова палит, сом лишь от них в воде брыкается. Ужас, сколь зарядов спалил, пока эта зверюга затихла. Валяется в воде, а к нему все трусят подходить. Вдруг он притворяется?
Потом смельчаки сыскались. Баграми его до берега дотянули, а дальше не удается. Силов не хватат. Скопом начали волочить, все равно не могут. Двух лошадок привели. Те храпят, упрямствуют. Веревками обмотали сома, вытянули на землю.
Подогнали к нему рыдванку, на ней сено возют. Хотели сома положить. Силов у баб не хватило даже его башку на телегу задрать. Бабы с ребятней опять на берег, к причалу.
Сходни от баржи приволокли. Какие баржи ты спрашиваешь? А знаешь, что у нас здеся раньше они ходили? Нет? Теперича знать будешь. Это в наши лета здеся река была. А сейчас так себе - речушка. Вот по энтим сходням, лошадей по краям рыдванки пустили, а бабы по бокам сома поддерживали. Так и затянули. Сом даже не смог на рыдванке вместиться. Половина ехала, а вторая половина свешивалась и волочилась по земле.
Посередь деревушки его свалили. Стали делить. Поначалу тем дворам, у кого ребятишек полно, да у кого мужиков на фронте убило. Опосля ужо прочим. Головы сома нескольким дворам хватило. Дня два его ели. Жарили, варили. Для деревеньки энти дни казались празднествами. Аж все бабы наши тогда похорошели. Сильно голодно было в те времена.
А главное - то в чем? В том, что за четыре года войны бабы своих ребятишек впервой смогли вдоволь насытить. Вот так - то, Володька! Вот это был сом, так сом. А твой, что ты приволок, так себе - пескаришка, супротив того сома. Понял, малец?
А теперича сбегай-ка к бабке. Может еще разок выкажет почтение к моей пролетарской душе - нальет стопку, а, Володька? Ты как полагаешь? | | | | Обсудить на форуме |
| |
