| Литературное общество Ingenia: Александр Кожейкин - Муза и племя Мукту-Мабукту | | Муза и племя Мукту-Мабукту | | рассказ из жизни литераторов
Вечер заползал сквозь пыльное стекло медленно, словно отходящий от остановки автобус, переполненный под завязку в самый час пик, и холодной невидимкой столь же неотвратимо просачивался под входную дверь. Мало кому нравились длинные, зимние вечера, а Литий Лукошкин, наоборот, любил это время. Он зажигал свою настольную лампу, и кофеин вдохновения заполнял все закоулки его худощавого, но выносливого тридцатилетнего тела.
Всё дело в том, что Литий был творческой личностью. А, точнее сказать, писателем и поэтом. Или сначала писателем, а поэтом уже потом. В зависимости от настроения. Нельзя сказать: очень знаменитым. Таким, как Борис Акунин или Людмила Улицкая. Или поэты-песенники, примелькавшиеся в телевизоре. Пожалуй, до них ему было далеко – скажем: несколько парсеков по пустой и не загромождённой астероидами Галактике. Нельзя даже сказать: знаменитым - Литий Лукошкин и в престижных толстых журналах ни разу-то не отметился. И, тем не менее, был широко известен в узких кругах местной пишущей братии, не брезговал журналистикой и рекламной подработкой, охотно строчил рецензии и не терял надежды.
-Кто его знает, - не то в шутку, не то серьёзно взмахивал он рукой в сторону серой панельной стены своего дома, провожая Очередную Пассию до троллейбусной остановки, - возможно, именно эту шершавую и некрасивую стену украсит мемориальная доска. «Здесь в такие-то годы жил и творил Литий Лукошкин».
Очередная Пассия, ознакомленная уже с незатейливым бытом Лития Лукошкина, сначала хмыкала, но при виде посуровевшего спутника, принималась активно поддакивать, как экзаменуемый студент, находящийся ближе к двойке, чем к тройке.
-Да, да, - возвышал голос Литий, - я более чем уверен в этом. Пушкин тоже не сразу стал знаменитым, Иоганн Бах умер в нищете и не был так известен при жизни … Его дочери после смерти отца Моцарт помогал!
-Какое у вас интересное имя … – попыталась сменить тему девушка, даже не подозревая, что всей ступнёй наступает на вторую мозоль Лукошкина.
-Да уж, - грустно протянул Литий, - папа постарался. Он как раз диссертацию по литию писал.
-А что, - обрадовалась перемене темы собеседница, - звучит.
-Звучит, - эхом отозвался Лукошкин, - могло быть хуже. Мама шутит, - хорошо, что хоть не Лютецием или, положим, не Празеодимом нарекли. Есть и такие металлы. Его коллеги по ним взяли темы для защиты. А папа у меня твёрдый, как кремень. Литий, говорит, и баста!
Лукошкин вздохнул, как приговорённый к длительному сроку тюремного заключения:
-Все литераторы считают – псевдоним.
-Интересно, - певуче протягивала Очередная Пассия, протягивая ручку на прощание.
Литий пожимал ручку, радуясь в душе расставанию с симпатичной и фигуристой, но безнадёжно глупой Очередной Пассией и шёл домой проходным двором, пытаясь поймать вдохновение. А оно, как мелкая рыбка сквозь крупную сеть, ускользало безвозвратно.
Так проходил день, два, три…
Вот и сейчас, сидя перед ярким дисплеем монитора, Литий поймал себя на грустной мысли: нет, никогда не будет мемориальной доски на его доме, никчёмный он литератор. И грош ему, Лукошкину, цена. С утра, однако накрапал в газетку, да гонорары там копеечные. А надо платить за Интернет, за квартиру и телефон. Дисплей высвечивал незаконченное стихотворение для одной рекламной фирмы. Вот где хорошо заплатить обещали. Опять же, не в самой рекламной фирме. Если генеральному директору-заказчику понравится.
«Понравится ему, как же, - звенели в голове гадкие мысли, - «галиматья какая-то». Да и как срифмуешь? Термины такие, что башка набок.
Он соскочил с вращающегося кресла и забегал по комнате:
-Кипятильник, кипятильник, кипятильник … рубильник, напильник, могильник, - затараторил он вслух, - стоп, не то!
На прошлой неделе было проще, надо было всего лишь обыграть металлические двери. Заказчик – фирма по установке металлических дверей. Заказов – хоть отбавляй! Легко! Двери – потери. Закажите двери - не будет потери. И так далее и тому подобное. Как строительные смеси. Смеси – без взвеси! Просто, как отварная картошка. Можно в мундирах. Главное: не забыть воды в кастрюлю налить!
Литий подскочил к холодильнику, ухватил сосиску и тут же сжевал её в холодном виде, вновь усаживаясь перед компьютером.
«А ну-ка, посмотрим в «Помощнике поэта», - утешил он себя. Пальцы, как у тапёра в кинотеатре, заскользили по клавиатуре, и программа подбора рифм выдала на-гора порцию очередной бредятины.
-Нет, опять не то, - вслух выдохнул Лукошкин и крепко призадумался.
***
Прошёл час. Рифма не шла, муза тоже.
«Туц-туц-туц», – возникла музыка сверху.
«У Бякиных гуляют, - уверенно решил Литий, - «Васька с Севера кучу денег привёз, позавчера приглашал».
«Тыц-тыц-тыц, - с небольшим опозданием зазвучала музыка снизу.
«У Заколякиных пляшут. День рождения» – отметил Лукошкин, - «Славка на той неделе ещё зазывал».
Оба музыкальных бурлящих и ревущих потока, практически не ослабленных тонкими перегородками многоэтажки, рьяно схлестнулись, вошли в резонанс прямо у головы бедного сочинителя, в результате чего получилось нечто вроде «Туц-тыц-туц-тыц», и Лукошкин, помотав головой, словно силясь прогнать назойливого овода, пошёл пить кофе.
Заварив двойную порцию, он сидел на кухне и, разглядывая тусклые, давно просящиеся в полную отставку обои, размышлял о своей невесёлой судьбе. После кофе, разогнавшего муть в голове, ему стало лучше, и Лукошкин припомнил слова песни В. Высоцкого: «Меня недавно муза посетила, посидела так немного и ушла»
Слова знаменитости были созвучны его настроению, они внушали надежду. «И у великих бывали такие моменты. Спады и подъёмы, взлёты и падения», - утешал себя Литий, возвращаясь к компьютеру. Музыка буйствовала, и он решил побродить немного по необозримым просторам Интернета. Но не стал влезать на грязную политическую кухню, не соблазнился голыми девицами и сверкающими автомобилями, а щёлкнул клавишей «мышки» на заставке туристического бюро, тотчас умчавшись в край вечно зелёных пальм, лазурного моря и несущихся по волнам парусников. Тайфуном проскочил мимо Лития сексуально распущенный Таиланд с послушными до безобразия слонами и бархатистыми песками пляжей. Миновал он Австралию с Большим Коралловым Рифом в аккурат под Новый Год за три с половиной тысячи долларов в неделю. Но застрял на островах Французской Полинезии.
Заметим: на всём земном шаре это было его любимое место.
«Фиджи – это спасение от суеты и стрессов», - прочитал Лукошкин, - архипелаг состоит из трехсот мелких островков, затерянных в Южной части Тихого океана. Два самых крупных из них - Vitu Levu и Vanua Levi - это потухшие вулканы, внезапно поднявшиеся из моря. Остальные крупные города и острова Фиджи: Лаутока, Нади, Тавеуни, Левука, Сигатока, Наусори, Савусаву и Лабаса. Порой, они бывают так малы, что целый островок может занимать одна гостиница. Так что, если у вас нет желания видеть не только знакомые лица, но и людей вообще - лучшего места и не найти. Фиджи - это спасение от суеты и стрессов современной жизни, шума городов и от зимних холодов северного полушария. Место элитного отдыха, где царит божественная гармония первозданной природы, где неумолимое время замедляет свой бег, и детские мечты о романтике далеких островов становятся явью»
«Лаутока, Нади, Тавеуни, Левука, Сигатока, Наусори, Савусаву и Лабаса» - как заклинание, повторил Литий.
Его мечта раскинула по смуглым плечам длинные, тёмные волосы. Небрежным жестом извлекла замысловато укреплённый на смоляной макушке тропический цветок, бросила его Литию и прыгнула с разбегу в искрящийся водопад. Лукошкин вздохнул, и его вздох лёгким облачком вознёсся в тёмное небо. И на сей раз должно быть потревожил самого бесконечно могущественного Создателя. Коль скоро музыка внизу вдруг стихла. А спустя короткое мгновение прекратились звуки сверху.
Литий так хотел верить в это. А совсем не в желание подвыпившей и натанцевавшейся кампании, прервав танцы, «повторить», поговорив заодно «за жизнь». Как бывает зачастую на подобных мероприятиях. Когда «кое-кто у нас порой» выползает на лестничную площадку с сигаретами и не вполне изящной распальцовкой, а подобные беседы в громком режиме становятся достоянием гласности всего подъезда.
Лукошкин с сожалением малого ребёнка, расстающегося с красивой лошадкой на карусели, распрощался с экзотической Лаутокой и пьянящей без вина Левукой, сделал ручкой вечнозелёной Сигатоке с яркой Лабасой и вернулся к своим баранам-кипятильникам. «Работать, работать и ещё раз работать, - так говорил дедушка Ленин, так надо», - говорил он себе. Но, несмотря на относительную тишину, дело продвигалось плохо.
«Интересно, какая муза представлялась Владимиру Высоцкому?» – подумал Лукошкин, - «наверное, она была точной копией Марины Влади? А моя муза?»
Он размечтался. Сначала ему привиделась длинноногая, безгрудая, но голубоглазая блондинка скандинавского типа. Однако Литий решительно отогнал навязчивый стереотип и, призвав на помощь всё своё художественное воображение, представил ту самую ослепительно красивую островитянку с Лаутоки или Левуки, выныривающую из водоёма под чарующими струями водопада, падающими, казалось, с самого синего в мире, совершенно безоблачного неба. Она открыла коралловый рот, чтобы поприветствовать своего нового российского друга, талантливого поэта Лития Лукошкина и …
Прозвенел звонок. «Кого ещё черти несут? – подумал Литий, открывая дверь и остолбенел. На пороге стояла Она.
-Вы? - промямлил Лукошкин, - Муза?
-Муза, Муза, - заверила красавица немного нетвёрдым голосом, - Простите, у вас закурить не найдётся?
Как же она была похожа на только что промелькнувшее и исчезнувшее видение! Литий от удивления не смог в тот момент выдавить не звука, лишь кивнул, жестом пригласив даму войти.
-Сейчас, сейчас, - вернулся к откашлявшемуся и покрасневшему Лукошкину дар речи, - я вообще-то сам, знаете, не курю, но у меня есть. Друг один оставил.
-О, «Парламент», - отреагировала на початую пачку девушка, - хорошо живёте.
-Да не так чтобы, - засмущался Литий, - я, знаете, поэт. Он отчего-то пошло хихикнул, как будто представлялся сутенёром или мальчиком по вызову.
-Знаю, знаю, - певуче протянула красавица, поправляя причёску, - сразу видно. А как Вас зовут?
-Литий! – неожиданно громко отрапортовал Лукошкин.
-Интересное имя! А меня Муза!
-Я сразу понял. Я давно ждал Вас. А Вы всё не приходили. А я всё равно ждал и ждал. А Вы отчего-то не являлись. Но я не терял надежду. Ведь не зря говорят: надежда умирает последней. Я ждал. Писал стихи. Рвал их на части. Знаете, как это больно?
-Больно? Вот как! Какой Вы, однако! – воскликнула девушка. Она внимательно - со взъерошенной макушки до стоптанных тапочек оглядела осмелевшего стихотворца. А тот, окончательно осмелев и припомнив Высоцкого, предложил:
-Проходите, пожалуйста. Сюда, в комнату. Может, кофе?
-Кофе? – переспросила Муза, усаживаясь в единственное кресло, стоящее неподалёку от рабочего стола. Скорее нет, чем да. Может, пиво найдётся? А то эти козлы выпили всё. Ничего дамам не оставили!
-Козлы? – переспросил Литий, - какие козлы?
-Там, наверху! – подняла вверх изящный пальчик девушка.
-Наверху! – восторженно повторил Литий, устремив взор к небесам, - так Вы - оттуда? Оттуда! Как это божественно! Как возвышенно! И Вы спустились вниз, спустились ко мне? Снизошли! А кто послал Вас?
-Вера! – просто и как-то по-будничному сообщила Муза, - ступай, говорит, вниз, к поэту.
-О! Вера и меня заставляла порой творить чудеса! – воскликнул Литий, - Вера и Надежда. А ещё Любовь.
-Нет, Надежду мы сегодня с собой не взяли, - доложила девушка. А Любовь уснула.
-А зря, - мягко возразил Лукошкин, - Надежда должна быть всегда с нами. Как же без неё? А Любовь ещё проснётся. И поведёт за собой!
-Может и проспится, - подтвердила Муза, - поведёт за пивом всю команду.
-Пиво, ах пиво, - засуетился вновь Литий, - Вы ведь спрашивали насчёт пива? И представьте себе – есть. Целых две бутылочки Я ведь пиво особо не пью. Больше винишко. А это так, случайно, вдруг папа заглянет. Страсть как обожает!
Он сходил на кухню, быстро откупорил бутылку «Старопрамена», налил в высокий стакан немного себе, затем полный стакан девушке:
-Давайте выпьем за то, чтобы Вы чаще приходили ко мне!
-Какой озорной! – игриво засмеялась девушка, чуть касаясь яркими накрашенными губами шапки пены. Она закинула ногу на ногу так, что Литий поразился её крутым бёдрам в телесного цвета колготках и одновремённо смелому разрезу сбоку на юбке, открывавшему довольно большое пространство для воображения.
-Нет, Вы послушайте, - горячо продолжал Литий, отставив стакан в сторону, - я нисколько не шучу! Буквально за несколько минут до Вашего появления я воочию видел именно Вас. И, как мне кажется, Ваше появление носит глубокий символический смысл. Оно положит конец творческому застою, позволит высоко взлететь на волнах ассоциаций и образов и исполнить своё истинное предназначение творца …
Лукошкин принялся неистово рассказывать про творческие удачи и неудачи. Про то, как тяжело приходится зарабатывать деньги. Про его нереализованный потенциал и обнадёживающие рецензии профессора Старохлебского.
Девушка с интересом разглядывала его, прихлёбывая пенный напиток. Лития понесло. Он принялся читать свои новые стихи, спохватившись, что они не доработаны, перешёл на старые произведения, начал было читать поэму. И бросил, уловив в глазах Музы серую тоску.
-Да, - воскликнул он, - я согласен, поэма сырая. Но я справлюсь. И исправлюсь!
Он подлил пива в опустевший стакан Музы, понизив голос:
-Знаете, о чём я сейчас подумал? На островах Полинезии живёт дикое племя Мукту-Мабукту. Они вовсе не людоеды и больше всего на свете любят поэтов и носят сочинителей на руках. Мы уедем туда, Вы будете вдохновлять
меня, я выучу язык племени, он очень простой, ни склонений, ни родов, ни времён. И буду сочинять сказки, песни и стихи для этого самобытного и немногочисленного народа, а Вы ходить по мелководью и купаться в тёплом Тихом Океане.
Литий вспомнил всё, что довелось увидеть в Интернете. Его воображение дополнило картину. И скоро он был настолько убеждён в необходимости переезда в расположение племени Мукту-Мабукту, что даже произвёл мысленно ревизию всех рыболовных принадлежностей.
-А по вечерам, когда багровое солнце коснётся верхушек пальм, мы будем выходить на пироге в море и закидывать нехитрую снасть на тунца.
Он долил остатки пива в стакан Музы, потом себе.
-О! – только и могла произнести девушка. – Вы так красиво рассказываете, я будто бы побывала в хижине племени Мукту-Мабукту. Она покачивалась от волнения.
А может, произошло это оттого, что и вторая бутылка подходила тем временем к концу. Но Литий разбушевался в своём неуёмном воображении. Он ранним утром выходил в море, встречая рассвет. И потом, не тратя время на бытовые мелочи, сочинял свадебную песню для сына вождя племени. Что не было удивительным. Ибо только тот, кто на рассвете не дрыхнет долго и, не мешкая, выходит в море, сможет в полной мере описать глубокие и сильные чувства, которые испытывает сын вождя Маемото к прекрасной и загадочной Коектото, непостижимой, как рассвет в прибрежных водах тихого тропического моря, переливающегося фантастическими красками, сравнимыми разве что с красками местных попугаев.
Лукошкин обратился к компьютеру и забегал пальцами по клавишам. Вот оно – племя Мукту-Мабукту. Вот они – прекрасные и сказочные острова. Вот – хижины аборигенов, крытые соломой, а рядом сами они, загорелые и счастливые.
-Смотри! - обратился к Музе Литий, - смотри сюда!
Однако … девушка мирно спала, чуть откинув голову набок.
-Ладно! – решил Лукошкин, - спи пока, а я с кипятильниками разберусь, раз Муза пришла!
Никогда ещё Литий не испытывал прилива такой кипучей энергии и такой дьявольской работоспособности, закончив в считанные минуты и текст про кипятильники, и нехитрый слоган про светильники, и рекламную листовку про пластиковые окна. Завершив основную работу, он собирался было выяснить, к какой языковой группе народов Полинезии относится язык племени Мукту-Мабукту, как раздобыть по Сети самоучитель, чтобы не терять времени даром, но в дверь позвонили и одновременно яростно застучали.
-Ой! – всполошилась проснувшаяся девушка, услышав голоса, - это мой муж.
-Кто! - не понял Лукошкин.
-Петя! О, Боже!
Девушка задрожала. Дверь тоже.
-Да что за безобразие! – возмутился Литий, щёлкнул замком и … получил сильный удар в глаз. Потом в лоб и в ухо. Падая и теряя сознание, он успел заметить перекошенное от ужаса лицо прекрасной Музы и озверевшего крупного мужчину с огромными кулаками, кричащего так громко, что дрожал хрусталь в серванте. Он не слышал сбивчивых объяснений девушки, дескать ничего не было. Он не слышал причитаний Веры и монотонного речитатива Васьки Бякина.
Именно лицо Васьки возникло перед Литием спустя десять минут. Он, лежащий горизонтально на собственном диване, удивился ему больше, чем первому апостолу в раю. Больше, чем трём внушительным синякам, призванным, как говорят, украшать мужчину, но отчего-то не радующих Лукошкина. Но ещё больше удивился, узнав, какое отношение сосед Васька имеет к божественной и прекрасной Музе.
-Музка? – переспросил Васька, - никакая она не богиня - с Танькой моей в столовке работает, с Любкой, Надькой и Веркой. Повариха она!
-Не верю! – громче Станиславского заорал на Ваську Литий Лукошкин, - слышишь?
-Не глухой! – спокойно пожал плечами Бякин. И вышел из квартиры, тихо прикрыв за собой дверь…
… Как бы то ни было, а Лукошкин с того самого вечера начал, как в литературном, так и в финансовом смысле вставать на ноги. Заказов набрал, пашет, как зверь. Свою собственную вторую книжку к изданию готовит. Может, причина в том, что затеял он копить на поездку в Полинезию. А может, и действительно приходит к нему красавица Муза.
Вот только никто не знает, какая …
| | | | Обсудить на форуме |
| |
