| Литературное общество Ingenia: Капитан Луна - Летящие мустанги ночи | | Летящие мустанги ночи | | Я – Натали Оккенхайм и органистка церкви Св.Бернарда. Мне 28 лет. Из них 22 я провела за роялем. Но концертной пианистки из меня всё же не получилось. И я решила посвятить себя органному искусству.
Я – Натали Оккенхайм. Я разговариваю сама с собой. Поскольку в квартире, которую я занимаю никого, кроме меня, нет. И в доме, собственно, тоже никого нет. Я это знаю, поскольку в здании, где я живу, все помещения принадлежат различным компаниям, названия которых я не в состоянии запомнить.
Вчера. Нет, об этом я расскажу как-нибудь в другой раз. Когда я ложусь спать, ко мне приходят странные мысли. И сны мои нельзя назвать банальными. Нет, сны мои не банальны. Но я не буду говорить ни о снах, ни о себе. Говорить, конечно же, понятие отвлечённое. Чтобы говорить, нужно иметь по крайней мере собеседника, слушателя. У меня же слушателей нет. Впрочем, это неправда. Я вас обманываю. С самого начала, как я начала писать эти строки, я вам лгала. Меня зовут не Натали. Моё имя Доротея. Доротея Оккенхайм. Но на самом деле я намеренно исказила свою фамилию. Моя фамилия, не Оккенхайм, но Оппенхайм. Теперь я вам объясню, зачем я это делаю. Нет, я не стану ничего объяснять. Я считаю, что люди вообще должны избегать объяснений. Мы можем что-то понять лишь тогда, когда приходит время это понять. Не уверена, что ясно выражаю свои мысли, но опять же, где написано, что человек должен белое называть белым, а не наоборот?
У меня иногда болит сердце. Это наследственное. Как-то раз я шла по улице, и вдруг словно провалилась куда-то в тёмное-тёмное. Потом, когда пришла в себя и открыв глаза, увидела, что меня несёт на руках довольно приятный молодой человек. Я обняла его левой рукой, поцеловала в глаза, и. Дело в том, что я опять вам лгу. Всё дело в том, что я вчера разговаривала. С одним. Одним. Человеком. Хотя это тоже неверно. То есть это совсем не имеет отношения к правде, или выражаясь яснее, это тоже ложь, но!
Но если бы я вот так, без приготовлений писала бы здесь одну правду, поверьте... поверьте, вы бы, вам бы захотелось меня остановить. Но тогда... кто бы меня слушал? Даже если вас здесь нет... И если бы я говорила правду так, как только и нужно её говорить, вам бы захотелось каким-нибудь образом выпасть из вашего высокого окна, сунуть голову в газовую плиту, что угодно, только бы не знать, не слышать, не ощущать. Впрочем, это относится и ко мне, но... но только отчасти. Ведь на самом деле меня уже нет. Однако, вы все же не должны пугаться этих слов, ведь если бы меня не было, то, согласитесь не было бы и этих строк. Я смеюсь. Негромко, даже не смотря на то, что никого мой смех не разбудит. Безусловный рефлекс.
Итак, вчера после вечерней мессы, на которой я сыграла кое-что из Рамо и Букстехуде, моего любимого композитора, я шла домой по пустеющим улицам этого маленького городка. Я старалась не наступать на редкие преждевременно опавшие листья, потому что мне казалось, что это чьи-то широко раскрытые глаза. Дул слабый прохладный ветер, и я понимала, что моё одиночество в этом городе неизбывно. Я ощущала предосенний всплеск красок перед коллапсом природы, и от этого мне становилось ещё больней. Впрочем, я привыкла к этому.
Придя домой. Конечно, смешно так говорить, придя домой. Ведь это не мой дом. Но в таком случае, что вообще мы можем назвать «моё»? Итак, я пришла домой, села на стул и не снимая плаща, просидела глядя на свои руки, наверное, 40 или 50 минут. Затем я всё же разделась и выпила стакан воды. Больше мне ничего не хотелось. Я выпила стакан воды, выжав в неё две тонкие дольки лимона. Не зажигая света я вошла в спальню, сняла свитер и туфли, и легла на постель. Вы помните моё имя? Меня зовут Доротея. Доротея Оппенхайм. А раньше, давно, очень давно меня звали Додо. Смешно, правда? Становиться особенно смешно потому, что меня никогда не звали ни Додо, ни Дора, ни даже Доротея, что собственно, одно и то же. Поскольку это имя я придумала сейчас. Также, как и Натали вначале. И моя фамилия не может быть Оппенхайм. Мне кажется, вы и сами это чувствуете. Но разве это имеет значение? Разве это имеет хоть какое-то значение? Особенно после того, что я собираюсь вам рассказать.
Я лежала и смотрела как по потолку проплывают долгие эллипсы жёлтого и белого света – от проезжающих где-то внизу бесшумных автомобилей. Это успокаивало. На часовне пробил колокол, и через некоторое время ему мягко отозвался другой колокол костёла Св.Марии Роз на окраине города. А еще через некоторое время совсем далеко пробил колокол на часах церкви в соседней деревне, названия которой я не помню. Ни церкви, ни деревни, поскольку ни той ни другой уже нет. Собственно, это не так важно в моей истории.
Наверное, я так пролежала час, или полтора, и скорее всего, не заметила, как уснула. Когда я открыла глаза.
Когда я открыла глаза, он уже был там. Он сидел на окне. Вы понимаете? Вы... вы понимаете?! Он сидел на подоконнике и смотрел на меня. Я чувствовала, как моя кровь замедляет движение, как всё во мне начинает будто бы падать. Неудержимо, стремительно. Как горная лавина. Он сидел на окне и смотрел прямо на меня. В меня. Вы понимаете? Мне трудно найти слова, но я надеюсь, о, я так надеюсь, что вы поймете, догадаетесь. Я так надеюсь. Мне невозможно его описать. Тем более, что я совсем не уверена, что это был он, а не она, или что-то ещё. Как бы то ни было, он смотрел мне в глаза, и его руки... о, его руки были словно из другого материала. Более тонкого. Почти прозрачного. Они испускали тихое медленное сияние. Это не был свет. Это было что-то другое, совсем другое. Иные слова. Иное понимание. Я онемела, но не в том смысле, что я не могла говорить. Я могла говорить, но я онемела внутри. Мой внутренний человек онемел. Так я созерцала его сияние, а он не отрываясь смотрел в меня так, словно он пил меня. Из меня. Меня. Не знаю, если понятна моя мысль. Но других слов я подобрать не в состоянии. Потом, через некоторый промежуток времени, что само по себе звучит бессмыслицей – ведь время остановилось. Поэтому лучше сказать, что мы находились в проёме времени, как это иногда случается, когда играешь какой-нибудь особенно красивый хорал – время останавливается и можно перейти из одной комнаты времени в другую. Итак, когда мы миновали некоторый перекат времени, он встал. Он встал и направился ко мне. Я перестала чувствовать своё тело, свои руки. Своё собственное лицо. Перестала ощущать даже своё дыхание. Не мигая я смотрела на то, как он приближался к моей постели. Я видела. Вижу. Я вижу! Он приближается. Вот, я его ощущаю. Ближе, ближе! О, подойди ближе ко мне, моя радость, моё откровение! Я здесь. Я тебя так долго ждала. Моя радость. Моё всё! Он, ты, ты подходишь. Твои глаза. Ближе. Ближе! О нет. Да. Да! Я так дол...
<2005> | | | | Обсудить на форуме |
|
Обсуждение
| Наталья Черёмина
 | Хм, интересно. Поток сознания редко бывает интересным, но здесь как раз такой случай. Чувствуется, что каждое слово в этом потоке строго взвешено, осмыслено, ни одно не кажется лишним, несмотря на кажущийся вихрь мыслей. Как по нотам: "он пил меня. Из меня. Меня". Текст создает настроение. Я бы сказала, готическое.
21.05.2006
|
|
|
