| Литературное общество Ingenia: Юрий Фаев - Запрещенные виды любви. Часть 2. | | Запрещенные виды любви. Часть 2. | | Марк Гурман действительно шел по коридору этажом выше. На нем был цветной халат, который, впрочем, в темноте утратил все свои цвета и стал похож на обыкновенную шелковую тряпку. Халат был одет поверх пижамы и стянут в поясе матерчатым ремешком. На ногах были тапочки, что делали шаги неуловимыми для его старческого уха.
Ему было семьдесят три года. Да, он был стар. По крайней мере, он сам себя считал таковым, и уже, пожалуй, ничто не могло разубедить его в этом. Каждое утро он просыпался под тяжелый аккомпанемент скручивающей все кости боли, и с каждым утром он все острее чувствовал, что ему тяжело подниматься. Сейчас он уже мог проводить по полдня в плетеном кресле на террасе или в тени сада, хотя раньше, всего каких-нибудь пять лет назад, он и представить себе не мог, что можно задремать среди дня, вытянув ноги и уронив на колени газету. И ко всему этому набору старческих замашек в последнее время прибавилась бессонница.
Он шел медленно, касаясь ладонью отопительной панели вытянувшейся вдоль всего коридора. На ночь он приказывал включать отопление. Первые летние ночи еще не так теплы, чтобы можно было обойтись без всего этого, да и артрит, поразивший сосуды Гурмана, не терпел холод.
Проходя мимо окна, Гурман посмотрел за него. Раскинувшийся за домом сад показался ему темной чащей леса. Пожалуй, деревьев действительно было слишком много. Надо будет убрать несколько каштанов... Хотя завтра утром все может показаться наоборот.
Да, ночь творила странные штуки.
- Или это ты, старик, потихоньку лишаешься остатков ума, - едва слышно проговорил он своему смутному отражению в оконном стекле и зашагал дальше.
Он направлялся к спальне мальчика. Подойдя к двери, Гурман остановился и прислушался, однако он услышал только прохладное дыхание ночи, что исходило от окон и гладило его спину. И еще теплое дыхание отопительной панели, поднимающееся от стены к его лицу. Старческий слух не уловил ни одного звука. Тишина наполняла дом. Гурман еще не знал, боятся ли ему этой ночной тишины.
Наверное, к ней надо начинать постепенно привыкать, решил он. Чтобы потом не было так страшно лежать в земле и слышать, как черви подтачивают крышку гроба. Он улыбнулся своим невеселым мыслям.
Постояв, Гурман приоткрыл дверь спальни мальчика
Комнату запивал лунный свет. Он вливался в нее через большое окно, просачивался через паутину воздушного тюля и наполнял спальню серебряным сиянием. Ночь наблюдала за сном мальчика, заглядывая к нему прямо через окно. Луна хотела что-то рассмотреть здесь.
Надо будет сказать Никите, чтобы он опускал на ночь в спальне мальчика шторы на окна, подумал Гурман.
Он видел в серебряном свете лежащего на кровати мальчика. Одеяло доходило ему до рук и смешно тянулось к подбородку. В лунном сиянии мальчик казался совсем маленьким, Гурману даже какие-то мгновения казалось, что мальчишка не изменился за последние десять лет.
Да и не было никаких десяти лет. Сейчас ему на плечо ляжет легкая рука Марины, он почувствует у себя на щеке ее теплый поцелуй и услышит признание в любви. А он ответит ей тем же.
Он ведь до сих пор ее любит.
Гурман посмотрел себе за спину. Коридор был пуст.
Гурман еще раз взглянул на мальчишку. И вновь десять лет попытались было растаять, но он не позволил им этого. Он чувствовал их тяжесть на своих плечах и в биении своего сердца. А мальчик только казался маленьким, на самом деле он уже большой. Ему двенадцать лет, и он уже умеет делать все. Гурман был счастлив от того, что сумел научить мальчика тому, чему хотел.
Он взглянул в последний раз на мальчика. Тот вздрогнул в кровати, будто почувствовал сквозь сон прикосновение взгляда Гурмана, и повернулся на другой бок, пряча лицо от наполняющего спальню серебряного сияния луны. Ему что-то снилось. Гурман многое бы отдал, чтобы узнать, что видит в своих снах мальчик.
Закрывая дверь, он успел заметить еще стоящее в ногах кровати инвалидное кресло. Затем взгляд уловил прижавшуюся к стене коробку с игрушками, над которой висели полки с книгами. Последнее, что Гурман видел, был молочный лунный свет, наполняющий туманом комнату.
Потом дверь захлопнулась, и Гурман опять остался один в пустом коридоре. И только сейчас, оставшись наедине с собой, он признался себе в одной вещи.
Он любил мальчика. Любил как своего сына. Развернувшись, он зашагал дальше, направляясь к ведущей вниз лестнице.
Гурман спустился на первый этаж и свернул в еще один коридор, в который выходили двери двух гостиных и библиотеки. Он нигде не включал свет. Боялся вспугнуть темноту, а вместе с ней и тишину, погрузившую дом в летнюю ночь. Наверное, нет ничего хуже, чем напугать ночью темноту. Она всегда сможет отыграться. Ведь потом все равно придется выключать свет.
В коридоре Гурман остановился. Он заметил лежащую у окна тень пантеры. Он плохо видел ее, но знал, что та сейчас следит за ним широкими черными прорезями желтых глаз. Он чувствовал это. Как бы ни вела себя тихо пантера, он всегда чувствовал ее присутствие рядом.
- Иди ко мне, мой котенок, - сказал Гурман. Слова его были не громче вздоха, но Багира услышала его.
Тань в дальнем конце коридора зашевелилась, сжавшаяся в клубок чернота ласково мяукнула и поднялась на четыре лапы. Выгнула спину, царапая острыми когтями дорожку, широко зевнула, показав клыки, и побежала в сторону старика. Падающий из-за окон в коридор лунный свет играл серебром на черной шерсти пантеры
Гурман беззвучно рассмеялся. - Иди сюда.
Пантера остановилась в двух шагах от старика. Ее хвост изогнулся и потерся о ковровое покрытие пола Гурман видел сейчас ее глаза-щелки зрачков, которые были днем такими узкими, что их едва можно было рассмотреть, стали сейчас большими и почти круглыми. Пантера приоткрыла пасть и беззвучно мяукнула, отводя взгляд от глаз Гурмана
Она хотела о чем-то попросить, но не решалась. Хвост замер в сантиметре от пола, и только самый его кончик продолжал изгибаться то вверх то вниз. Багира выпустила в дорожку когти и порвала несколько нитей. - Хочешь на улицу? - улыбался Гурман. - Идем, погуляешь. Сегодня я выпущу тебя.
Он развернулся н направился в сторону выхода
- Это луна так действует. Ей, наверное, нечего делать сегодня ночью, так она решила не давать нам спать. Это она так возбудила тебя, мой котенок.
Гурман не оглядывался. Он знал, что пантера следует за ним, хотя и не слышал ее шаги. Он знал, что стоит ему оглянуться, и он увидит ее тень - так человеческая тень всегда покорно следует за своим хозяином. И она всегда молчалива и неслышима, однако это не значит, что она решила отстать.
Гурман приблизился к входной двери и распахнул ее...
ПЛОХО
Тьма расступилась. Мальчик увидел большую комнату. На стене висели электронные часы. Мальчик узнал их, узнал по маленькой мигающей точке. Он не успел рассмотреть цифры, потому что комната как бы развернулась. Стена отошла вправо, часы отвернулись от него, и мальчик увидел письменный стол. На столе стояла лампа. Из ее плафона исходил ярко-оранжевый сноп и забивал желтым светом стол.
Мальчик заметил лежащую там папку. На ней застывали темные пятна.
Крови.
Он как бы воспарил над столом, поднялся к потолку комнаты. Всколыхнулась люстра, которую он едва не задел, и сон наполнился хрустальным перезвоном ее подвесок.
Мальчик увидел опрокинутый стул. Рядом лежал мужчина Его голова покоилась в потемневшей луже крови, которая выбежала из маленького отверстия у него в виске. Вздыбленные на затылке волосы слиплись в грязно-серые сосульки. Раскрытые глаза отражали бессмысленную картинку комнаты.
Мальчик увидел себя в его глазах и испугался. Губы мужчины вздрогнули, из уголка рта на подбородок выбежала тонкая живая струйка крови и нарисовала ему кривую улыбку.
- ...гаденыш, - прохрипел мужчина. Улыбка стала шире. Кровь стерла его губы и нарисовала широко распахнутую пасть, полную крови. Она выбегала изо рта мужчины густыми волнами и заливаоа щеку. Мальчик задрожал. - ... ты убил меня ...
Мальчик вскрикнул.
Изо та мужчины ударил фонтан. Он был красным.
ПЛОХО.
Мальчик вздрогнул и открыл глаза. Кровать испуганно вскрикнула под ним, но крик ее был слабым и потому ночная тишина без труда и в одно мгновение справилась с ним.
Когда дверь открылась, Багира зажмурилась, настолько приятным было хлынувшее на нее с улицы чувство.
Прохлада нахлынула на нее, пронизала шерсть пантеры и заставила всю ее вздрогнуть, всю, от застывшего кончика хвоста и до лап, когти которых слегка царапнули пол. В нос ударил запах ночи - чуть влажный, но от этого еще более приятный вкус черного неба и сияющей луны. Ночь обняла пантеру и повлекла к себе. Багира не могла противиться этому. - Иди, - сказал Хозяин.
Багира выбежала на улицу. Она остановилась на небольшой площадке перед входом и вслушалась в стрекочущие звуки ночи. Они еще больше возбуждали ее. Она могла простоять так неопределенно долго, слившись с темнотой и тишиной и слушая ночные грели сверчков, если бы не собаки, охранявшие дом.
Услышав их рычание, Багира сжалась. Два тупоголовых бульдога никак не могли свыкнуться с существованием в доме черной пантеры. Чтобы дело не дошло до грязного собачьего лая, что мог испортить всю ночь, Багира побежала в направлении зеленой ограды, за которой начиналась лужайка.
Первое, что он увидел, была светло-молочная дымка. Туман плавал над ним вверху, стирая пока очертания того, что называлось комнатой. Мальчик даже успел подумать, что он еще не проснулся. Или проснулся, но не до конца, так что сон еще продолжается... Или это сон просочился из своего царства сюда, в комнату мальчика, и сейчас плавал в ней молочным туманом. И хотел напугать еще больше.
Это неясное чувство потерянности длилось всего несколько секунд. Потом мальчик узнал очертания серого потолка и поднимающихся к нему стен, оклеенных обоями, на которых танцевали герои мультсериалов. А туман растаял. Испарился, будто бы его и не было.
Мальчик осторожно повернул голову, посмотрел в окно и столкнулся взглядом с ночью. Луна ярко светила в темном небе, заглядывая в комнату мальчика.
Он пошевелился на кровати, сбросил с себя одеяло и сел. Мальчик вспоминал свой сон. Впервые он помнил все. Каждое слово, которое сказал ему сон, каждое чувство, что подарили ему цвета. Опустив ноги вниз, он нашел тапочки, встал с кровати и подошел к окну.
Черное небо отдалилось. Оно не хотело, чтобы мальчик приближался к нему. Только круглый глаз луны все так же ярко светился где-то в его глубине.
Мальчик посмотрел вниз, во двор, и увидел стоящую на площадке пантеру. Отец опять выпустил Багиру на ночь из дома. Она недолго постояла посреди площадки, потом быстро побежала к кустам. Одним легким прыжком она преодолела зеленую изгородь и скрылась в темноте.
Стоя у окна, мальчик опять вспомнил все, что приснилось. Он хотел проверить, не забыл ли он что-нибудь. Нет, вроде не забыл. Он отошел от окна приблизился к своему столу, включил лампу и сел.
Тетрадь лежала в глубине нижнего ящика Достав ее и раскрыв, мальчик взял ручку и склонился над столом. Он прочнтал предыдущую запись в дневнике, посидел немного, собираясь с мыслями, и принялся писать.
".. Мне снова приснился мой сон. Сейчас ночь. Я проснулся, и пока мне не хочется спать. Багира тоже не спит. Она гуляет вокруг дома. Ей тоже, наверное, снятся плохие сны.
Я видел во сне мужчину с простреленной головой. Я узнал его. Это был Зданевич. Он сказал мне во сне, что это я его убил. Но это не так. Я только был несколько раз е его доме, а потом оставил в его кабинете бумаги, которые дал отец. И все. Его убил кто-то другой, а не я. Но он почему-то сказал мне, что это сделал я.
Плохой сон.
Лучше бы я действительно его убил. Тогда мне не приснилось бы это, а приснилось бы что-нибудь другое. Или было бы не так страшно.
Мне тогда могло присниться то, что я видел е прошлый свой сон. Он тоже был плохим..."
+ + +
-Ха-ха! - Деев пригладил ладонями мягкие подлокотники кресла и улыбнулся вещающему с экрана о новостях диктору. Она только что сообщила, что утром в районное отделение милиции поступил сигнал. Выехавшая на вызов группа обнаружила труп мужчины, в котором сразу был опознан руководитель крупнейшего телевизионного агентства входящего в ассоциацию "Тройка" Игорь Зданевич.
Деев вытянул перед собой ноги, сбросил тапочки и почувствовал приятное прикосновение бухарского ковра. Он продолжал улыбаться. Солнце через окно слепило глаза, и Деев щурился от бархатного прикосновения его лучей.
-... происшествие произошло около четырех часов утра. На звук выстрела прибежали родственники Зданевича, однако ничем уже не смогли ему помочь. Он был мертв. Он покончил собой в своей семикомнатной квартире в самом центре города. Орудием для сведения счетов с жизнью, послужил револьвер...
-Браво! - Деев поапплодировал экрану телевизора. Диктор никак не отреагировала на его хлопки, она продолжала читать текст с только что положенного на ее стол листа. Выражение ее лица оставалось печальным, голос едва заметно дрожал, стараясь придать случившемуся оттенок трагизма.
- ...Это уже вторая смерть руководителя Тройки. Как мы помним, совсем недавно, при весьма загадочных обстоятельствах ушел из жизни Семен Куравлев. В средствах массовой информации уже тогда высказывалась мысль о том, что в телевизионных кулуарах идет борьба за власть. Сейчас все это начинает подтверждаться фактами. Кто-то стремиться занять место Тройки...
-Еще раз браво! - криво улыбнулся Деев и ткнул указательным пальцем в экран телевизора - Наконец-то вы там кое-что начали понимать.
-...последнее лицо из руководящей тройки компании это Виталий Шиманский. Мы предлагаем вашему вниманию отрывок из интервью.
Указательный палец Деева дрогнул и чуть согнулся. Глаза сузились, собираясь как следует рассмотреть то, что появиться сейчас на экране, и солнце, пробивающееся через жалюзи, исполосовало их огненными вспышками.
Улыбка на лице Деева померкла. Остался только грязный разрыв губ, из-за которых виднелся изготовившийся к укусу ряд зубов.
На экране появился Виталий Шиманский.
-Скажите, вы как-то связываете две смерти ваших коллег по бизнесу? - спросил голос за кадром.
-Безусловно, - кивнул Шиманский. Ветер поднял воротник его черного плаща и хлестнул им Шиманского по щеке. – Это, по-моему, ясно сейчас всем. Нас преследуют и хотят, чтобы мы убрались с телевидения. Две случившееся трагедии тому свидетельство.
Интервью бралось у дома, где жил Зданевич. В воздухе угадывалась предрассветная мгла. Вероятно, снимали ранним утром. У подъезда стояли две машины милиции, скорой помощи уже не было видно.
-Что теперь будет с Тройкой
Шиманскнй подернул плечами.
-Я примерно знаю, что вы хотите спросить. Не уйдем ли мы с телевидения?
-Да.
-Нет, не уйдем. Пока я и сам в состоянии справиться с делами компании. Естественно мы понесли две совершенно невосполнимые утраты, и Тройка уже не будет существовать в том привычном всем виде. Нам придется многое изменить, однако главное, что мы будем видеться с вами на экране, я обещаю.
Разрыв на лице Деева дрогнул в презрении. -Посмотрим, - неслышимо выдохнул он.
-Вы не боитесь?
Лицо Шиманского помрачнело.
-Боюсь. Я давно уже страшно напуган. Напуган тем, что, если цепочка убийств будет продолжаться, я стою в ней следующим. Но одно я могу обещать точно - сейчас кончать жизнь самоубийством у меня нет желания. И наоборот, есть только желание работать. Тройка должна жить.
-Я хотела бы пожелать вам того же...
Деев разогнул указательный палец и прицелился. Шиманский был близко, в всего в нескольких метрах. Настолько близко, что Деев на несколько секунд забыл, что целиться пальцем в горящий экран телевизора.
Шиманский кивнул.
-Спасибо.
-Получи. - Деев выстрелил. Пуля должна была угодить Шиманскому прямо между глаз, и наверняка угодила бы, если бы экран не мигнул и не появилась бы хорошенькая диктор телевидения. Пуля досталась ей. Прямо в сердце. Деев разочарованно уронил руку обратно на подлокотник кресла.
-И еще один интересный факт, - сообщила диктор. - В кабинете Игоря Зданевича, где он покончил с собой, на его столе лежала папка. В ней содержался материал о Марке Гурмане, семидесятидвухлетнем руководителе акционерного общества "Кристалл". В палке толщиной в три сантиметра вся его жизнь, начиная от рождения и до событий последних недель...
Деев осторожно положил затылок на спинку кресла. Он, не мигая, смотрел на экран, впитывая каждое слово вылетавшее из динамиков телевизора.
-Зачем это понадобилось Зданевичу, для чего он хотел использовать этот материал - неизвестно. Следствие только начало свою работу. Более подробно об этом событии вы узнаете из нашего дневного выпуска новостей...
И тут зазвенел телефон. Деев вздрогнул от неожиданности. Он взял пульт дистанционного управления и выключил телевизор. Потом дотянулся до трубки, выдвинул из нее антенну и включил связь.
-Да, - коротко выдохнул он в трубку.
-Здравствуйте, Анатолий Дмитриевич, - приветствовал голос с другого конца телефонной линии. Деев сразу узнал его. - Это Саванюк. Я только что смотрел новости.
-Да, я тоже видел, - покивал Деев. Слишком возбужденный голос Саванюка всегда немного раздражал его.
-Это было сделано первоклассно. Я же говорил, что Гурман есть Гурман.
Деев размял пальцами лоб. Он хотел разгладить морщины, но смог только нащупать там боль, которая сразу хлынула к вискам. Он поморщился.
-Однако этот Гурман замочил свои ноги. Вот что, Саша, я жду тебя у себя к обеду. Приезжай. Обговорим что делать дальше.
-К двум часам устроит?
-Да, отлично.
-Тогда отбой.
-Пока, - Деев отключил связь, сложил антенну и отложил трубку. Он долго сидел в кресле, сложив на груди руки и глядя на яркие солнечные полосы жалюзей. Потом он закрыл глаза, поправил свое тело в кресле и начал думать о предстоящем разговоре с Саванюком.
Деев остановился и отстегнул от ошейника поводок. Пес - молодая немецкая овчарка черной масти - несколько секунд стоял на месте, глядя на порхающих над лужайкой бабочек. Потом его тело вздрогнуло, задние лапы спружинили перед первым прыжком, и пес бросился в погоню за белыми мотыльками, что кувыркались в потоках воздуха. Деев рассмеялся.
-Хороший пес, - улыбнулся Саванюк, глядя на то, как легко и высоко прыгает овчарка. - Сколько ему?
-Полтора года. До него у меня был терьер. Глупая собака. Он успокоился только под старость и, кажется, сделал это для того, чтобы умереть.
Деев сделал пригласительный жест, предлагая прогуляться дальше по песчаной дорожке, что причудливо виляла между деревьями.
-Я хотел поговорить о третьем, - сказал он, скручивая поводок. Он наматывал его на руку, вокруг ладони, стягивая в тугое кольцо.
-О Шиманском, - улыбнулся Саванюк.
-О нем и еще о Гурмане, - добавил Деев. Кончик поводка с металлическим карабином лег ему в ладонь, и он крепко сжал его, так, что розовые костяшки пальцев стали белыми. - И даже больше о Гурмане. Я хотел посоветоваться с тобой на его счет. Дело в том, что старик не нравиться мне. Зданевич собрал на него целую папку материала, а раз это сделал он, то Шиманский, я боюсь, сможет сшить из Гурмана две такие папки.
-Ему семьдесят два, - развел руки Саванюк. Полы серого пиджака, в который он был облачен, разошлись в стороны и легкий ветер, который, казалось, только этого и ждал, ухватился за бордовый
язык галстука. - Он прожил большую жизнь. Я только удивляюсь, почему Зданевич так мало собрал на него материала.
Деев строго посмотрел на своего собеседника
-Мне не до шуток, Саша. Нельзя, чтобы в этой истории кто-то докопался до моего имени.
-Этого не будет, - все так же беспечно заявил Саванюк.
-Если Гурманом интересовался Зданевнч, - продолжал Деев, - то об этом наверняка знает Шиманский. А сейчас, когда он остался один из этой святой троицы, он будет в десять раз осторожнее. И имя Гурмана он профильтрует десять раз. И я боюсь, что он найдет какой-нибудь мусор.
Саванюк слушал своего шефа. И еще то, как новые туфли приминают на дорожке песок. Сейчас он хотел и себе такую дорожку, такой дом и такого беззаботного пса, которому есть где развернуться на большой лужайке. Хотел идти, как Деев - в простых широких штанинах, рубашке навыпуск, застегнутой только на две пуговицы в самом низу, чтобы скрыть растущее брюшко, и быть обутому на босую ногу в сандалии, позвякивающие при каждом шаге застежками от Гуччи.
Саванюк кивнул.
-Да, верно. Но Гурман стрелянный воробей. Десять раз стрелянный. И вряд ли кто-нибудь до него дотянется.
-Когда ты сказал вряд ли, мое сердце дрогнуло, - произнес Деев. - Я не люблю эти слова.
Да, он хотел бы, чтобы рядом вот точно так же вышагивал, стараясь подстроиться под его прогулочный шаг, кое-кто из особо приближенных. Кто варился бы рядом в отутюженном костюме, новых туфлях и кому сдавливал бы горло галстук. И кому он - Саванюк - мог бы говорить о том, что ему не нравятся кое-какие слова.
-И что вы хотите? - спросил он.
-Не знаю. - Деев оглянулся на пса, залаявшего на взлетевших высоко бабочек. - Не знаю, - повторился он. - Быть может найти для Шиманского кого-нибудь другого?
-Это займет очень много времени, - возразил Саванюк. - Или мы уже можем подождать?
-Нет, времени у нас нет, - покачал головой Деев. - Совсем нет. Но Гурман становиться для нас опасен. Он уже замочился. Еще шаг, и он может утянуть нас всех. Я хочу... - Деев остановился. - Я хочу, чтобы...
Саванюк заглянул в глаза своего шефа, и тот осекся. Фраза оборвалась.
-Что хотите?
-Нет, ничего. У тебя действительно нет на примете в замену Гурману?
-Сейчас нет. Лучше него никто не справиться с этим.
-А кстати, как он работает, этот Гурман? - поинтересовался Деев, разворачиваясь в обратную сторону и направляясь обратно к дому. - Он ведь чертовски стар.
-Этого никто не знает, - сказал Саванюк с сожалением. Он сожалел о том, что они не пошли дальше, а повернули назад. Дальше, кстати, они еще никогда не заходили, а Саванюку хотелось посмотреть насколько простираются владения его шефа - Говорят, что это делает его сынишка. Хотя это не правда. Мальчишке всего двенадцать, он прикован к инвалидному креслу и никогда не выходит за пределы дома. Так что, как видите, все это чьи-то шутки. А на самом деле не знает никто.
-Странно, - заметил Деев.
-Да, очень странно, - согласился Саваяюк. - Ведь старик последние два года тоже не покидал свой дом в Золотом Лимоне.
-Ладно, - Деев ударил себя поводком по ноге, - как бы там ни было, а Шиманский должен отправиться вслед за своими двумя собратьями.
Главное было сказано. Шиманскнй должен умереть. Все остальное, что говорилось сейчас, было относительной ерундой. Сердце Саванюка забилось чуть чаще, но не настолько, чтобы тот поддался какому-либо волнению.
-Тогда эта троица станет по-настоящему святой, - прибавил Деев, и поводок еще раз несильно хлестнул его по ноге. - А Гурман...
Саванюк поднял вопросительно брови, ожидая продолжение. И оно, хоть и с опозданием в несколько долгих секунд, последовало:
- ...О нем я еще подумаю. Но я хочу, чтобы ты вот что имел в виду. Если имя Гурмана еще мелькнет каким-либо образом, в связи с Шиманским или еще как-то, то он должен будет исчезнуть. Исчезнуть быстро. Молниеносно. Так что уже сейчас поищи к нему подходы.
-До него трудно достать.
-Достать можно все, было бы желание, - сказал Деев. - Даже звезды с небес. - Он поднял голову вверх и посмотрел на чистое небо - Как думаешь, сегодня будет дождь?
-Не знаю, - ответил Саванюк и тоже посмотрел вверх. Его глаза не выдержали чисто-голубой взгляд неба, и он отвел их в сторону.
+ + +
«... Учитель только что ушел. Я остался один, и решил написать. Мне опять страшно. Во дворе много людей. Я видел их через окно. Все они оттуда, из-за забора нашего дома. Раньше я никого из них не видел. Но все давно я ненавижу их. Если бы отец разрешил, я убил бы их всех. Я приказал бы закрыть ворота и пустить по ограде напряжение, чтобы никто не смог убежать.
Я видел их глаза. В них голод. Такие глаза бывают у Багиры, когда она ходит с плохим настроением. У всех этих людей глаза еще хуже. Когда я выхожу в город по просьбе отца, я всегда и у всех вижу такие глаза. Отец, наверное, прав сто раз, когда говорит, что мир за оградой нашего дома очень плохой.
Очень.
Все эти люди у нашего дома оттуда, из того мира. Они кажутся, голодными и потому злыми. Они все из нервов. Мне кажется, что каждый из них может наброситься на меня и укусить.
Я испугался их. Они плохие. Я бы всех их... но отец не разрешит мне, я знаю.
Они испортили мне настроение. Утро началось не очень хорошо. Кажется, я не порадовал сегодня учителя, но как я мог думать об уроках, если я чувствую собравшуюся за окном злобу.
Зачем отец пустил их к дому?
И Багира до сих пор еще не вернулась..."
Марк Гурман выключил телевизор. Он только что посмотрел дневной выпуск новостей. Вернее лишь ту его часть, в которой речь шла о нем. Его не мог не обеспокоить тот факт, что каким-то образом на столе Зданевича обнаружена целая папка сведений о его персоне. И на этой папке, по словам диктора, была кровь Зданевича.
Черт его знает, что имела в виду диктор. Было ли в ее словах лишь то, что на палке обнаружили капли крови, брызнувшие из головы Зданевича, когда тот пустил себе пулю в висок, или то, что вина за кровь директора рекламного агентства лежит на нем, на Марке Гурмане? Или и то и другое сразу? И вообще, было ли это догадкой или нет?
Черт бы побрал этих телевизионщиков с их любовью к глубокомысленным фразам. Из новостей никогда ничего нельзя было узнать толком. Дело прояснится только тогда, когда сюда явится следователь, а ожидать его персону следует не раньше вечера, потому что ему сначала придется обойти немало чиновников, чтобы получить разрешение на въезд в Золотой Лимон.
Гурман смахнул рукавом халата с верхней крышки телевизора пыль. В доме убирались плохо, надо было это признать Плохо, потому что в прислуге не было женщин. Их Марк Гурман не терпел больше пыли.
Да, придется ждать до вечера. Только тогда все проясниться. Прояснится и содержание папки. Об этом Гурман тоже волновался, хотя и был уверен, что Зданевичу ничего не удалось откопать, ничего такого, что могло бы положить тень на фамилию Гурмана. Иначе милиция давно была бы здесь. С ордером.
Гурман слегка толкнулся от телевизора, тот закачался на тонкой ножке подставки. С каких-то пор старческому телу необходим был для начала движения толчок, тогда не так беспокоилось при начале ходьбы сердце. Он направился к окну, желая выглянуть во двор.
Итак, Зданевич свел с жизнью счеты. Гурман в душе улыбнулся, однако его лицо оставалось бесстрастным. Такой вид смерти устраивал его. Не пришлось опять посылать в город мальчика с пистолетом. Зданевич решил все сам. Гурман ждал этого, ведь такой исход и предполагался когда он раскапывал вторую, никому неизвестную жизнь Игоря Зданевича.
Однако сейчас марка Гурмана волновало еще и то, устроит ли такой вид смерти Господа. В последнее время, в силу своего возраста, чувствуя на затылке дыхание своей смерти, Гурман часто задумывался об этом. Когда придется предстать пред последним судом, ему хотелось, чтобы в вину было поставлено как можно меньше грехов. Раньше он как-то не задумывался об этом. Но раньше смерть была так далека... Если бы Гурман раньше знал что чувствует семидесятилетний старик, то совершил бы гораздо меньшее количество смертных грехов. А так он нагрешил столько, что теперь ему иногда казалось, что уже все равно как сложиться дальше его жизнь - все равно впереди адское чистилище.
И все же хотелось уже хотя бы сейчас быть менее грешным.
Хорошо, что Зданевич сделал это сам.
Плохо, что у него появилась эта папка. Это значит, что "Тройка" интересуется им. И значит, что следующий - третий и последний человек, на которого поступит заказ, будет в несколько раз недосягаемее, чем Зданевич.
Но мальчик должен справиться и с этим.
И тогда во дворе будут опять репортеры, которые работали гораздо быстрее милиции и умели доставать пропуска в Золотой Лимон так ловко, как только фокусник умеет доставать из рукава нужную карту.
Гурман приблизился к окну и выглянул во двор. Газетчики, радиорепортеры, бессменные ведущие крикливых газетных колонок и почти бессмертные голоса ведущих криминальных хроник - короче говоря все те, кого Гурман почти ласково называл иногда крысенышами, были сейчас внизу на площадке перед его домом. И ждали его - Марка Гурмана, который отлично знал, что им надо от его скромной стареющей персоны.
Они уже долго ждали. И будут ждать еще дольше, если действительно хотят увидеть его. Возможно, к тому времени, когда он снизойдет к ним со своего второго этажа, какая-то их часть исчезнет отсюда. Но найдутся и те самые стойкие, что готовы сидеть без еды и сна неделю, только бы дождаться того, чего хотели.
Гурман криво улыбнулся.
Он знал немногих из тех, кто пришел сегодня к его дому. А знакомиться с остальными у него не было желания.
Так что пусть ждут.
Он толкнулся от подоконника, развернулся и направился к двери, чтобы выйти в коридор.
В нем сразу можно было угадать учителя. Ну или по крайней мере одного из тех, у кого голова забита разными премудростями исходящими от сложных наук и долгих размышлений.
Он был высок, однако весь его рост крала сутулость. У него была угловатая подпрыгивающая походка и всегда устремленный вниз взгляд - он будто шел по чьему-то следу. Именно потому, что он смотрел себе под ноги, он не сразу заметил Гурмана. А тот позволил себе понаблюдать за учителем пока он, вышагивая по коридору, приблизится настолько, что сможет наконец-то заметить хозяина дома.
На учителе был серый костюм, переживший, наверное, не один десяток раз химчистку, немного помятый и немного великоватый для его сухой фигуры. За те деньги, которые ему платил Гурман за обучение мальчика, учитель мог бы пошить костюм у лучшего портного города. Мог бы сменить застиранную рубашку темно-синего цвета на какую-нибудь другую с бархатными манжетами и позолоченными пуговицами. Мог бы так же выбрать себе галстук, который был бы менее криклив по сравнению с тем, что был сейчас на нем. А старый затертый саквояж сменила бы сумка из крокодиловой кожи. И очки имели бы оправу, сделанную из панциря черепахи.
Гурман гадал, куда мог тратиться учитель, если он по-прежнему ходит в старых зашнурованных туфлях и с невзрачными механическими часами, но так и не смог ничего придумать.
Между тем он рисковал остаться незамеченным. Учитель был уже рядом и собирался пройти мимо, оставив незамеченным старика Гурмана, чей пестрый халат служил лишь ярким дополнением к мыслям.
- Здравствуйте, - первым приветствовал его Гурман.
Учитель резко остановился и повернул голову. Какие-то мгновения в его глазах сквозило недоумение. Откровенное недоумение по поводу того, что за пожилой человек в домашнем халате перед ним, что это за место, в котором он находится, и вообще как он здесь оказался. Потом его глаза чуть сузились, всматриваясь внимательнее в Гурмана, на лице появилась приветственная улыбка, и только тогда учитель кивнул:
-А, добрый день, - он с готовностью подошел к Гурману. - Извините, я задумался и не сразу вас заметил.
- Ничего, бывает, - понимающе сказал Гурман, тронул локоть учителя, предлагая тому продолжить свой путь, и зашагал сам рядом. - Ну, как успехи у нашего ученика?
-Хорошо, если говорить в целом, - ответил учитель. - Но сегодня он был немного рассеян. Мне даже показалось, что немного расстроен. Его все время что-то отвлекало, и он никак не мог включиться в работу. У мальчика что-то случилось?
Гурман ответил не сразу.
-Нет, ничего такого, о чем я бы знал.
-Вообще, если говорить честно, он у вас способный мальчик.
-Я знаю, - усмехнулся Гурман.
-Нет, я вполне серьезно, - говорил учитель. - Ему обязательно надо будет продолжить образование, если только он сам того захочет. Я думаю, что вы в состоянии это сделать, несмотря на его положение. Я имею в виду инвалидность. Он очень способный и как раз сейчас эти способности ему надо развивать. Я уверен, что когда-нибудь буду гордиться, что у меня был такой ученик.
Если бы ты знал хоть двадцатую часть правды о мальчике, то ты никогда не переступил бы порог этого дома, подумал Гурман. Ты боялся бы приблизиться к нему, как к улью полному взбешенных пчел.
Гурман кивнул.
-Я тоже надеюсь на это.
Они остановились у спускающейся вниз лестницы. Внизу стоял Никита.
-Вас проведут через другой выход, - сказал учителю Гурман. - Сегодня у меня маленькая пресс-конференция.
-По поводу чего? - поинтересовался учитель.
-Об этом вы узнаете из газет, которые как всегда больше наврут, чем напишут, - рассмеялся Гурман. - Я просто не хотел бы, чтобы вы столкнулись с кем -либо из этой голодной оравы.
-Да, мне тоже как-то неохота с ними.
-До свидания, - попрощался Гурман.
-Всего хорошего, - кивнул учитель и начал спускаться вниз по лестнице. Гурман следил за ним до тех пор, пока Никита не принял его в свои руки, потом развернулся и пошел в комнату мальчика.
Им нужно было поговорить.
-Ты плохо вел себя.
Мальчик почувствовал под собой холод. Это все кресло - оно похолодело от слов отца, стало неудобным, будто тоже осуждало. Мягкое сидение выставило свои острые бока, пластиковые ручки неприятно врезались в локти мальчика. Он сложил руки на коленках и сжался - тоже стал весь острее, чтобы ответить креслу, которое было всегда и во всем согласно с отцом: ты плохо вел себя, дрянной мальчишка, и потому следует тебя немного наказать.
-Учитель опять недоволен тобой, - говорил отец. Он стоял у окна и смотрел во двор, где перед входом собрались люди из-за ограды. Мальчик мог видеть только спину отца, однако он не смотрел на нее, он слышал голос отца и представлял его лицо... - Он ушел, расстроившись. Он говорит, что ты никчемный ученик, что ты не можешь справиться с простейшим...
Лишь однажды мальчик решился взглянуть на отца, когда тот сердился. Это было давно, но мальчик навсегда запомнил этот момент и никогда больше не поднимал перед отцом глаза
Сейчас спина отца, ее безмолвный взгляд, который чувствовал на себе мальчик, была очень похожа на то лицо, что он видел когда-то.
-Учитель говорит, что ты был сегодня рассеян. Он ушел раньше, потому что не мог больше заниматься с тобой. Что с тобой такое?
Мне просто приснился плохой сон, подумал мальчик, но ничего не сказал отцу. Тот и не ждал ответ. Он продолжал сердиться.
-Я замечаю, что ты всегда нервничаешь, когда возвращаешься из города. Ты становишься не таким, каким я хочу тебя видеть. Наверное, я не смогу больше выпускать тебя в город.
Мальчик вздрогнул. - Нет! - хотел выкрикнуть он, но удержался. Однако отец, казалось, услышал его безмолвный крик.
-Ты заслужил такое, но я тебя прощу. Сегодня я делаю это в последний раз. Если еще когда-нибудь после твоего выхода в город мне кто-нибудь скажет, что ты выглядишь не так как всегда, я
больше не пущу тебя дальше нашего сада. Понятно?
Мальчик кивнул. Отец, стоя к нему спиной, заметил и это.
-Вот и хорошо, - произнес он. - Ты уже большой парень, и ты должен научиться владеть своими чувствами. Лицо и тело всегда говорят за человека больше, чем он сам может сказать словами. Ты должен понять это. Понять и кое-чему научиться.
Отец развернулся. Лицо его на фоне окна было таким же темным, как и спина. Мальчик не хотел видеть то, что оно ему говорило, и потому смотрел в пол.
-Я люблю тебя, мой мальчик, - сказал за свое лицо отец. - Я хочу научить тебя кое-чему, чтобы ты смог выжить в этом мире.
Кресло вновь стало мягким. Мы любим тебя, хоть ты и довольно дрянной мальчишка, повторило оно. И мы прощаем тебя в последний раз. Смотри, не делай так больше.
Мальчик едва заметно улыбнулся и опять кивнул.
-Скоро тебе предстоит еще раз отправиться в город, - сообщил отец. - Зданевич сам пустил себе пулю в лоб, поэтому не стоит о нем даже думать. Если ты это делаешь, то перестань. Он убил себя сам, а значит, он достоин забвения, - говорил отец. - Следующий наверняка окажется сильнее. И убить его придется наверняка тебе, мой мальчик. Но даже тогда ты не имеешь права срывать уроки учителей.
Иначе мы опять будем сердиться, напомнило холодно кресло. И уже не простим тебя. Ты навсегда останешься во мне, говорило инвалидное кресло. Навсегда, выразительно повторило оно.
Навсегда, подумал мальчик.
Отец отошел от окна
-Я хочу, чтобы ты подумал над тем, о чем я только что говорил. Я зайду к тебе вечером, и ты расскажешь мне, что ты понял.
Мальчик только сейчас решился поднять глаза на отца, но тот уже повернулся и шел к двери.
-Подумай хорошенько, мой мальчик, - сказал на прощание он.
А я прослежу за ним, заявило кресло и притянуло мальчика к себе.
В коридоре Марка гурмана встретил Никита. В руках у него была телефонная трубка.
-Вам звонят. Уже второй раз.
-Хорошо, спасибо, - Гурман взял у него телефон, дождался пока Никита отойдет на несколько шагов, затем вытянул антенну и включил связь. - Слушаю, - сказал он.
-Здравствуйте, - ответила ему мембрана знакомым голосом. Это был Саванюк. - Узнаете? - спросил он.
-Да, - Гурман отвернулся от слуги и неспешно зашагал по коридору. - Звоните, чтобы сказать мне спасибо?
-Точно, - рассмеялся в трубке Саванюк. - И еще, чтобы сказать, кто будет следующим.
-Надеюсь, я его знаю, - предположил Гурман.
-О да, и притом даже хорошо знаете, - сообщил Саванюк.
-И кто же он?
Услышав имя, Гурман остановился. Его старческое сердце замерло, пропустив удар, потом забилось вновь - часто и беспокойно. Несколько секунд он слышал только эти удары. И еще гуляющий в опустевшей вдруг голове отзвук имени, которое ему сообщил Саванюк.
Шиманский.
Гурман закрыл глаза. Чувства нахлынули на него со всех сторон. Он вспоминал... вспоминал все сразу, все последние двенадцать лет.
Наверное, он молчал слишком долго, потому что телефонная трубка начата вдруг беспокоиться.
-Алло, вы слышите меня?
-Да, - Гурман открыл глаза и увидел залитый солнечным светом коридор. - Да, конечно, Шиманскнй. Я знаю его.
-Это будет сложно сделать?
Гурман развернулся и так же неспешно зашагал в обратно в сторону Никиты.
-Не думаю, - ответил он. - Вы дадите мне время?
-Да. Но лучше поспешить.
-Хорошо. Больше не надо мне сюда звонить., - попросил Гурман. - Я сделаю это. До свидания.
-Желаю удачи...
Гурман сложил трубку. Подошел Никита и взял ее у него из рук.
-Как там эти? - Гурман ткнул пальцем в сторону окна, имея в виду журналистов.
-Ждут, - коротко ответил Никита
-Надо было дать им хотя бы попить чего-нибудь.
-Я вывез тележку с апельсиновым соком, - сказал Никита - Некоторым предложил коктейли. Кто хотел, тот мог пить сколько угодно.
-Хорошо. Можешь идти передать им, что я сейчас спущусь. Только переоденусь
Сказав это, Гурман развернулся и направился к своему кабинету. Его губы произнесли слово, отзвук которого все еще кружил среди мыслей:
-Шиманский...
"...Лицо и тело всегда говорят за человека больше, чем он сам может сказать словами.
Я должен понять это. Понять и кое-чему научиться. Так сказал отец. Он зайдет вечером, и мне надо будет рассказать ему свои мысли.
Я уже большой?
Пришла Багира. Сейчас она опять ляжет спать. А я выеду на улицу, когда отец прогонит всех ЭТИХ..."
+ + +
Прошло уже два часа, как Марк Гурман отбился от вопросов журналистов и попросил всех покинуть территорию особняка. Эту маленькую пресс-конференцию, случившуюся по поводу смерти Игоря Зданевича, никак нельзя было назвать удачной с точки зрения удовлетворения журналистского любопытства. Хотя, с другой стороны, на которой располагалась фигура Марка Гурмана, все прошло как нельзя лучше.
Жанна посмотрела на часы. Да, точно, скоро уже будет два часа, как она чего-то ждет, сидя в своей машине. Она не уехала с территории Золотого Лимона, как это сделала основная часть тех, кому посчастливилось лицезреть сегодня самого Марка Гурмана Она все спешили в свои редакции, студии, чтобы побыстрее взяться за ручку или оседлать эфир. Глупцы. Что они напишут или скажут своим читателям или слушателям? То есть написать и сказать будет что, однако все это будет пустой ерундой, лишь тем, чем заполняют пустые полосы или избыток времени в информационных новостях, ведь Гурман сумел провести разговор так, что не было произнесено ни одного лишнего слова.
Жанна взяла сигарету и закурила. Она смотрела за двухметровую ограду на утопающий среди зелени дом Гурмана и уже начинала думать о том, что она здесь делает.
Когда окончилась пресс-конференция, и слуга выпроводил всех за ворота, Жанна решила не возвращаться сразу в редакцию. Она передала блокнот с записями своему коллеге. Пусть тот займется этой пустышкой. У него был талант делать мыльные пузыри-статьи, а из того обмылка, которым за пять часов ожидания наградил их Гурман, получиться несколько удивительных газетных пузырей.
Только вот она в этом не будет участвовать. Для статьи, под которой будет стоять ее имя, нужно нечто большее, чем простой кусок мыла
Она отвела свою машину к тому месту, где оканчивался участок Гурмана, и осталась ждать это НЕЧТО, хотя не имела ни малейшего представления о том, что это будет.
Жанна вновь посмотрела на часики, которые все время пытались съехать у нее с запястья. Еще час и если ничего не произойдет, она уезжает. Наведается в редакционную неразбериху и сразу домой, чтобы выспаться к вечеру. Ей уже хотелось спать. Она чувствовала, что прятавшийся за зеленью сада дом Гурмана уже ничего ей сегодня не подарит.
Но она ошибалась.
Жанна не успела еще докурить сигарету, как заметила за зелеными кустами, высаженными вдоль ограды, какое-то движение на территории Гурмана. Она отогнала от лица сигаретный дым. По дорожке действительно что-то двигалось, но пока она не могла еще определить что это было. Жанна приоткрыла на всякий случай дверцу машины и взяла в руку маленький фотоаппарат "Кодак".
Она ждала, когда это Нечто, ради которого она парилась в машине целых два часа, появится из-за кустов. И оно появилось, Жанна сразу узнала, кто это был.
Сын Гурмана. Двенадцатилетний мальчик, прикованный к инвалидному креслу болезнью. О нем ходили весьма противоречивые слухи, и никто еще не видел его лицо.
Кресло, а вместе с ним и мальчик двигалось по песчаной дорожке. Жанна пока оставалась незамеченной, хотя от машины, в которой она сидела, до кресла, в котором ехал мальчишка, было не более десяти метров. Она даже слышала легкое жужжание моторчика, что крутил колеса кресла, и то, как они приминают под собой песок. Жанна долго оставалась без движения, пытаясь рассмотреть лицо мальчишки. Мешали частые прутья ограды. «Кодак» пока был бесполезен - его самонаводящаяся система возьмет в фокус ограду, а мальчишка выпадет из поля резкости.
Надо было выйти из машины, приблизиться вплотную к ограде и тогда фотографировать. И надо сделать это так, чтобы не испугать мальчика.
Жанна распахнула дверцу машины. Инвалидное кресло остановилось, мальчик повернул голову в ее сторону. В следующее мгновение на дорогу выпрыгнули две фигуры и бросились бегом к ограде, готовя фотоаппараты. Это были два представителя дешевых бульварных газетенок, которым каким-то чудом удалось проникнуть на Золотой Лимон.
Сердце Жанны замерло и сжалось. Сейчас они напугают мальчишку. Два тупоголовых дебила с заряженными фотокамерами могли испугать кого угодно.
-Стойте! - крикнула им Жанна
Мальчик в кресле вздрогнул. Он еще несколько секунд оставался без движения, наблюдая за теми, кто приближался к ограде. Жанна выпрыгнула из машины и бросилась наперерез репортерам. Кодак нервно щелкнул у нее в руке, ловя в кадр пустую картинку неба.
-Не бойся, мальчик, - попыталась было крикнуть на бегу Жанна.
Но было уже поздно. Кресло развернулось на месте, собрав вокруг себя песок и подняв с земли легкую пыль, и, прежде, чем кто-либо успел сделать первый кадр, быстро покатило к дому.
Жанна остановилась на полпути. Кодак еще раз впустую использовал кадр.
«...Когда я у видел их глаза, я испугался. Я готов был вскочить с кресла и побежать, но вовремя вспомнил, что этого нельзя делать при чужих людях. Зачем отец пускает их в дом?.."
"...Я говорив с отцом. Я рассказал ему про то, что я понял из его слов. Он был доволен мной. И еще он сказал, что мне надо будет еще раз зарядить пистолет."
"...Попасть в дом Шиманского было не трудно. Я подружился с его сыном. Завтра я возьму с собой пистолет и убью Шиманского."
Саванюк вошел к себе в квартиру, постоял в прихожей, о чем-то думая, потом вышел обратно на лестничную площадку. Приблизившись к окну, он распахнул его, достал сигареты и закурил.
Он совсем забыл покурить сегодня за всеми этими делами. Впрочем, забыть было из-за чего, ведь он узнал о Гурмане такое... Если конечно этот Никита, или как там его звать, ничего не придумал со страха. Да, со слугой Гурмана обошлись не очень ласково и намекнули, что может быть еще хуже, так что тот запросто мог насочинять все что угодно.
Нет. Саванюк помотал головой. Такое нельзя было придумать. Но если все же это все бред, то он сам, этот чертов слуга, и поплатиться за свои слова. Ведь если позвонит Деев, то Саванюк будет действовать через него.
И через сына Марка Гурмана
Он выглянул во двор и посмотрел на гоняющих мяч ребятишек. Он думал о мальчике, которому было уже двенадцать лет.
- После смерти Шиманского "Тройка" лишилась своей последней опоры. Я рискну предположить, что это конец ассоциации...
Деев выключил телевизор. Сейчас ему было не до новостей, которые трещали возбужденными голосами дикторов телевидения об убийстве Шиманского. Все новости он узнает из дневного выпуска, а сейчас необходимо было решить еще одну проблему.
Проблему, имя которой было Марк Гурман.
Да, старику было уже семьдесят два года. Он знает слишком много, чтобы жить. Он начал встречаться с репортерами. Когда-нибудь его старческий ум дрогнет, и вот тогда... Да, он достаточно пожил. Славно пожил. Хватит.
Деев взял трубку телефона и набрал номер Саванюка,
"...Я думал сегодня все утро про то, что рассказал мне Никита. Он рассказал мне про мою маму. И про отца,"
Марк Гурман сидел на диване в своем кабинете, просматривая утренние выпуски газет, когда дверь без стука отворилась, и в кабинет въехал мальчик. Кресло замерло в двух метрах от двери.
-Что ты здесь делаешь мой мальч... - Гурман осекся, увидев в руках у мальчика пистолет. - Что ты... - начал было он, но вновь остановился. Газета задрожала в его руках.
Мальчик встал с кресла, обошел его, закрыл за собой дверь, развернулся и выстрелил. Газета взлетела вверх из рук Гурмана, несколько раз хлопнула в воздухе бумажными крыльями и упала подстреленной птицей на диван.
«...сейчас с улицы на звук выстрела должен будет прибежать Никита. Он тоже знает обо мне слишком много. Он должен умереть.
Я люблю его. Я люблю и Гурмана, а он ведь обманул меня. Но они знают очень много про меня и поэтому они все...
...умерли.
И мне надо будет сделать это с теми, кто только что узнал обо мне все... »
| | | | Обсудить на форуме |
|
Обсуждение
| Наталья Черёмина
 | В техническом плане гораздо лучше, чем часть первая. Шероховатости есть, но их немного и они не такие вопиющие. Что бросилось в глаза? "черными прорезями желтых глаз" - не звучит, не так ли? Или одно или другое. Было еще пару моментов, но я их сейчас не отыщу. Да и не надо, это мелочи.
Касательно самого произведения - доставило удовольствие неподдельное. Оно тянет как на самостоятельное, так и на многообещающее начало полновесного романа. Без каких-то бьющих наповал приемчиков автор вводит читателя в атмосферу действа. Мрачноватый колорит, почти викторианский, но, как ни странно, вполне подходит для жизнеописания российских криминальных боссов новейшего времени. Мальчик - очень сильный персонаж, не уступающий своему отчиму. Сюжет держит в напряжении до последних мгновений. Легкими намеками обрисовывается положение дел в доме Марка Гурмана - отсутствие женщин, засланный казачок Никита, даже Багира - персонаж, казалось бы, лишний, но свою ноту в общем оркестре играет безошибочно.
18.05.2006
|
|
|
