| Литературное общество Ingenia: Алексей Федорчук - Из мемуаров пазиксивиста. Что было до компьютеров | | Из мемуаров пазиксивиста. Что было до компьютеров | | Чтобы постепенно приблизиться к теме разговора, мне придется вернуться к далекому уже прошлому, когда я впервые в жизни сел за персональный компьютер. Это случилось в первый рабочий день 1990 года (если не изменяет память, он пришелся на 3 января). И произошло совершенно случайно.
Для тех, кто не помнит: это был расцвет движения за цивилизованную социалистическую кооперацию. И контора, в которой я тогда работал (один из академических институтов геологического профиля) на предмет поддержки этого самого движения (ну и окучивания госбюджетных средств, разумеется), чтобы идти в ногу с веком, приобрела два компьютера. Должен сказать, за немерянные даже для того времени деньги - точную сумму не помню, но, как я понял потом, примерно вдвое дороже их среднемосковской цены. Вообще, руководитель наш свято придерживался принципа одной из моих прежних тещ - пусть будет похуже, подороже, зато - по блату. Но это - отступление.
Были это изделия широко известного в те времена брэнда Amstrad (не знаю, существует ли эта фирма поныне?). И внутре у них было - думатель 8086 о 8 мегагерцах, по 640 Кбайт оперативной памяти и огромные по тем временам диски - ажно 30 Мбайт, а также два дисковода (пятидюймовых, разумеется) на 360 Кбайт каждый. Одна имела видеоадаптер CGA, вторая EGA, при соответствующих мониторах. Ну и прочие непременные аксессуары - мыши (трехкнопочные, что особо подчеркивалось, - хотя за каким нужна третья кнопка, обяснить никто не мог, да и вторая-то обычно была не при делах), клавиатуры, принтеры (особым предметом гордости была широкость последних).
Отданы они были в аналитический отдел - это где всякие анализы выполняются (не мочи и кала, а горных пород и минералов). Что с ними делать - не знал никто, поскольку аналитики по делу прекрасно обходились теми, с позволения сказать, компьютерами, которые были встроены в приборы: по 64 Кбайт памяти, восьмидюймовые односторонние дисководы и прочие прелести, вернее, полное отсутствие оных. Ни малейших винчестеров, разумеется; что, впрочем, не мешало нашим аналитикам проявлять чудеса изобретательности при программировании на этих машинах. И потому потребности в персоналках они не испытывали.
Так наши новоприобретенные Amstrad'ы и стояли. Особо приближенные к ним лица в свободное время играли на них в Larry или учились программированию на Бэйсике. На ночь клавиатуры и мыши отсоединялись и запирались в опечатываемый сейф - дабы не скоммуниздили.
Один из моих коллег, приобретя по случаю вторую специальность прикладного математика, активно агитировал меня за компьютеры. "Представляешь - говорил он мне, - вводишь в него свои анализы, а диаграммы он сам строит". - "Зачем? - резонно спрашивал я, - а что мне тогда делать".
Надо заметить, что годовой ритм моей жизни был тогда примерно таким. Я веду рассказ от первого лица, но таков же был жизненный ритм и большинства моих коллег. С поправкой на место, время и узкую специализацию.
В марте-апреле начиналась подготовка к очередному полевому сезону. Она включала в себя следующие непременные деяния:
писание телег (пардон, официальных писем за подписью руководства, - но писались все они собственноручно исполнителями) во все возможные инстанции - от местной советской власти до Главного управления погранвойск, на предмет получения разрешения на работы;
сочинение бумаг в торговые управления с целью получения продуктов (тушенка и сгущенка в особо крупных количествах были если и не дефицитом, то за здорово живешь в магазине не покупались);
написание всякого рода бумаг внутреннего употребления (Intranet своего рода) для получения подотчетных средств, снаряжения, командировочных удостоверений, удостоверений начальника отряда (замечательный этот продукт академической бухгалтерии включал в себя, среди прочих, одно просто потрясающее: начальник отряда имел право "Отовсюду получать деньги"; вот только "Отовсюду" ему их почему-то не слали), допусков (бдительность тогда была на высоте - впрочем, теперь, похоже, тоже), лимитов на бензин, бланков полетных заданий, оформления сезонных трудящихся;
составление еще массы всякого рода бумаг, содержание которых я забыл, как страшный сон.
Попутно приходилось получать продукты с торговых баз (как правило, прямо в противоположном конце города), снаряжения на собственном складе, карт и аэроснимков в первом отделе и прочего. Не следовало забывать и о медицинских справках для сотрудников, экзаменах по технике безопастности, акте готовности к половым (пардон, полевым) работам.
Вспоминается, что однажды наша отдельская машинистка так и напечатала - приказ о командировании на плевые работы с выплатой полового довольствия. Как я сейчас понимаю, это она так пошутила...
Ну и никто не освобождал от почетных повседневных обязанностей - заседаний ученого совета, заседаний отдела, конференций молодых ученых. Не говоря уже о комсомольских и профсоюзных собраниях и собраниях трудового коллектива. В общем, как сказал герой известной повести классиков отечественной фантастики, дней мне не хватало и жизнь моя была полна смысла...
В начале, иногда - в середине июня быстрокрылый лайнер ИЛ-62 уносил меня сотоварищи (то есть с сотрудниками моего отряда, исполнявшими зачастую функции чисто декоративные, - обычно единственной рабочей единицей на отряд оставался my self, прочие добирались до штатной численности, дабы мне платилась соответствующая зарплата; ведь вдвойне нелепо было бы заниматься всем вышеописанным рукоблудием еще и бесплатно; да и техника безопастности не дремала) в славный город Петропавловск-Камчатский. Где все хождение под мухой начиналось сызнова, но уже в личностной форме.
То есть следовало посетить все областные инстанции, каждая из которых по предъявлении мной соответствующих бумаг милостиво разрешить соизволяла производство соответствующих работ государственного значения. Попутно докупались продукты, выциганивались запчасти для вездеходов, докопировались карты и прочее материалы. Деньги хождения не имели: все делалось либо за самую твердую тогдашнюю валюту, либо - за хорошее отношение. Формируемое путем совместного (зло-) употребления вышеозначенной валюты вовнутрь.
Затем - перелет в славный поселок Корф, центр Олюторского района. Или, в зависимости от года, в аналогичный райцентр необъятной Камчатской области. Где начинался третий тур жизнедеятельности, теперь уже районного масштаба. С параллельным выбиванием и ожиданием вертолета или спецрейса АН-2, общением с территориальными коллегами, разброской бензина и прочим.
И, наконец, в начале-середине июля свершалось то, ради чего все и затевалось. И что было смыслом существования. Происходил выезд, вылет или выход собственно в поле. Все, на три месяца можно было забыть, что ты живешь в стране Советов. И заняться тем делом, за которое государство платило мне зарплату. Или - делало вид, что платит.
На специфике этого этапа останавливаться не буду. Многая, хотя и не вся, и не всегда, по понятным причинам, чистая, правда об этом изложена в произведениях Олега Куваева и Юры Полунина, Альберта Мифтахуддинова и многих других. Иных уж нет, а те далече. Но память о них мне хотелось бы донести до тех, кому не довелось жить в то время и в том месте...
А потом, в сентябре-октябре, выпадал снег, и все начиналось в обратном порядке. Упаковка и отправка образцов и снаряжения, нелетная погода, ожидание транспорта, штурм стоек регистрации в аэропортах. После чего - Москва, Домодедово, доставка груза в стены родного института...
Где меня встречали, как героя-полевика. Для которого первым делом чести, подвига и геройства была сдача авансового отчета. На что по инструкции отводилось три дня, но что могло занять (а обычно и занимало) и недели, и месяцы.
Второе - снаряжение. Следовало списать все, что можно. Что нельзя списать - сдать на склад (как и положено, в часе езды на машине от здания конторы). Ну а на то, что нельзя ни списать, ни сдать - следовало представить сохранные расписки (за подписью медведя и с печатью его лапы).
Должен сказать, что именно на актах на списание я и оттачивал свои врожденные литературные задатки. Контролирующие органы нашей конторы свято придерживались правила, что характер повреждений подлежащего списанию имущества в разных пунктам непременно должен описываться разными словами. И при этом, как сказал бы эмир бухарский, тяжесть повреждений должна сочетаться с правдоподобием. То есть, скажем, дно рюкзака должно быть пробито во многих местах при траспортировке образцов, сапоги - иметь порванные голенища от хождения по кедровому стланику и стертый протектор от хождения по скалам. И многое, многое другое.
В особо тяжких случая, при списании палаток, лодок, спальных мешков и прочих средств, именуемых основными, сочинялись целые новеллы на многих листах, достойные пера Майн Рида или Густава Эмара. А подчас даже фантастические романы в стиле Жюля Верна. Где было все: нападения медведей и бешенных оленей, смерчи и ураганы, лесные пожары и наводнения, падения со скальных стен, циклоны, муссоны... Лишь одного не могло там быть - халатности, которую всегда можно было трактовать как преступную.
Покончив с финансово-хозяйственной частью, можно было переходить к производственной. Образцы должны быть оббиты, раздроблены, растерты и рассыпаны по пакетикам. Следовало подготовить сколки для шлифов, расситованные фракции для выделения минералов. Ну и еще что-нибудь, в зависимости от тематики работ.
И все это должно быть пристроено во всякие аналитические лаборатории, шлифовальные и камнерезные мастерские. Свои и чужие, за безналичные деньги или за хорошее отношение (укрепляемое все той же твердой валютой).
Разумеется, не замирала и обычная научная жизнь - заседания, совещания, собрания, овощные базы, субботники и воскресники.
В этих приятных хлопотах наступал Новый Год. А вот продравши глаза после новогодней ночи (должен отметить, что в те годы она не затягивалась долее, чем с последних чисел декабря до первых чисел января) и приняв соответствующие меры для поправки здоровья, следовало прийти на работу. И, если очень везло, обнаруживалось, что пришли результаты анализов за прошлый год.
Наступал второй волнующий момент в жизни геолога. Ничуть не менее волнующий, чем первый выход в маршрут в сезоне. Иной тут же судорожно хватался за лабораторные ведомости и начинал их рассматривать. И нетерпеливо строить диаграммы тупым карандашом на обрывках мятой бумаги. В общем, "и ежели кто без толку, всегда норовит вперед" (Александр Галич, "Рассуждение, как пить на троих").
"Но тот, кто имеет опыт, тот крайним стоит всегда" (он же и оттуда же). Я опыт уже приобрел, и потому поступал не так. Сначала я резал рулонную миллиметровку (я предпочитал желтую) на должное количество подходящих по размеру листов. Затем тщательно распрямлял их о край рабочего стола. Затем делал достаточный запас остро заточенных карандашей нужной твердости. Складывал все это в определенном порядке на своем столе. Пристраивал в удобной позиции микрокалькулятор (из числа советских, самых больших микрокалькуляторов в мире). Затем заваривал, в зависимости от настроения, чай или кофе - употребление пива во время производственного процесса в те годы принято еще не было.
И только после этого брал первую лабораторную ведомость и бросал на нее первый взгляд. Весь этот процесс доставлял мне истинное удовольствие. Заставлявшее, наряду с маршрутами в поле, забыть о неделях и месяцах, проведенных за писанием писем, актов и докладных, в приемных различных комптентных (и не очень) органов, в бухгалтерии и на складе.
И вот мне предлагают, чтобы какая-то бездушная и бездуховная железяка лишила меня всего этого, строя нужные мне диаграммы или считая межэлементные отношения. Сама мысль такая казалась даже не кощунством - святотатством и богохульством...
Тем не менее, вследствие сочетания нескольких факторов, я изменил свое отношение к вышеозначенной железяке. Однако к этому я вернусь в одном из следующих мемуаров. | | | | Обсудить на форуме |
| |
