* * *
Утренний воробей начинает чирикать раньше,
Чем поймёт, что проснулся, и потому-то
В его песне ты никогда не услышишь фальши.
Здравствуй, бездомное утро.
Здравствуйте, одуванчики, похожие на китайцев
Цветом лица и количеством особей на гектар.
Лучше вам стать венком на голове скитальца,
Чем завтраком для скота.
Люди подобно вам, не отдавая себе отчёта,
Солнце встречают, словно монарха, с открытым ртом,
И оно, решившее учинить над заблудшими что-то
Страшное, откладывает на потом.
Вместо этого, вынырнув по привычке из мифа
И тряхнув шевелюрой, заспанный кифаред
Достает инструмент и, сыграв незатейливое до-ре-ми-фа-
Соль, восклицает: «Превед!»
* * *
Камышовое воинство по-прежнему охраняет болото.
Сваи, вколоченные в песок при вожде Горохе,
Ныне числятся сборищем неудачниц, гаремом местного Лота,
Эпилогом эпохи.
Солнце свирепствует. Заросли ивы и облепихи
Не колышутся. Рай для стрельбы из лука.
Эскадрилья ворон совершает, как по команде, тихий
Взлёт, не издав ни звука.
Лишь одна не спешит отправляться и, сидя на свае,
Как восточный глашатай на минарете,
Во всю глотку орёт что-то важное, сотрясая
Чуть живые окрестности. После третьей
Мировой ты придёшь сюда, подставляя лысину солнцу,
И забудешь о чёрных кошках, пустых конвертах.
Верить в вечную жизнь – единственное, что остаётся
Пережившим бессмертных.
* * *
Муха, присевшая на абажур или – хуже того – на лампу,
Шевелясь, образует тень на стене размером
С динозавра и даёт черноте, поднимая лапу,
Превосходство над белым.
Точно так же и ты, карабкаясь к истине, можешь
Заслонить её свет от других, что всегда чревато
Появлением культа спины. Тишина дороже,
Чем словесная вата.
Заблудившаяся душа, как усталый любитель дартса:
Целясь в самую суть, попадает в соседний сектор,
И потом за святую жилплощадь готова драться.
Так возникают секты.
К вечеру небо от скуки затягивается облаками.
В небе что-то гудит. Ты, раздражённый, выйдешь
Из дому, глянешь вверх: что за муха такая?
Но ничего не увидишь.
* * *
Главное, чтобы книжка, прихваченная в дорогу,
Оказалась длинной, пусть будет скучна – неважно.
Без неё в поездах человеческий мозг понемногу
Умирает от жажды.
Верхняя полка в плацкарте. Полный вагон военных.
Громкие крики, смех разъедают тебя не хуже
Кислоты, и ты чувствуешь, как в тебя сквозь стены
Тычутся дула ружей.
Тягостен каждый звук, температура, запах,
Хочется выключить все органы, кроме глаза.
Книга и лес за окном защитят тебя от внезапных
Нападений на разум.
Тусклый зрачок, наглотавшийся индустриальных пейзажей
И выражений лиц, в коих всё больше гнева,
Отдохнёт на еловых шпилях, стоящих на страже
Пепельно-серого неба.
* * *
Крики стальных драконов снова наводят ужас
На не привыкших к спокойствию жителей горной страны.
Карта этой страны, ощущая свою ненужность,
Падает со стены.
Горы, жалуясь небу на собственную неподвижность,
Вглядываются в море, подобно царю Эгею:
С горя горе не разбиться о воду и слёз не выжать…
Море всё голубеет,
Суша – становится красной, обогащаясь при этом
Мрамором, медью, железом, больше всего – свинцом.
Люди, как бутерброды, верящие приметам,
Падают вниз лицом.
Тучи приходят сюда, чтоб напиться чужими слезами
И повысить боеспособность, присаживаются отдохнуть
На вершине горы, затем неохотно слезают
И отправляются в путь.
* * *
Раненый солнечный луч обречённо сползает с комода
И, забравшись под плинтус, уходит в небытие.
Высунься из окна – с водостока кошачья морда
Улыбнётся тебе.
Глянешь чуть выше – там, в тисках горизонт сжимая,
Мощью и красотой поражая застывший глаз,
Тучи-индиго, гремя, словно войска Мамая,
Наплывают на нас.
Из недовитых гнёзд повылетали птицы,
В панике лает собака на бегуна в плаще.
Нет ни добра, ни зла, нет новостей, традиций,
Нет ничего вообще.
Есть только этот день, эта гроза без края,
Ливень, держа в руке молнию как палаш,
Шествует по земле, с лиц городов стирая,
Дьявольский макияж. |
