Склонясь над сажею обметанным сугробом,
Слежу углами глаз, как, дерзки и буйны,
Подошвами в асфальт чечетят пацаны
И вешают лапшу накрашенным зазнобам,
А те, и польщены, и зависти полны,
Флюиды страсти шлют в пробритые затылки,
Что, локоть выставя и выдув полбутылки,
Прикованно к рулям сидеть обречены;
Их мир салоном сжат; грань мира и войны
Проведена по их тонированным стеклам,
И в дерзком гоноре ощипанно-обмоклом
Калибры их стволов рельефят сквозь штаны;
Сучонка дохлая сулит мне рай земной
За пятьдесят рублей, а рот ее как дуло;
Ты где, косой Левша? Твоя родная Тула,
Насквозь проблевана, лежит передо мной;
Твой вострый глазомер, с которым ты тогда,
Презревши мелкоскоп, блохе подковы впарил,
Потомок дальний твой прожрал и прокемарил,
В колодцах глаз его – болотная вода;
Как порознь все умны, как вместе все глупы,
Как южный говорок брехлив и неизменен,
Как тонок мутный лед змеящейся Упы,
Как каменен долдон с прозваньем кратким Ленин;
Сучонка дохлая уж дозу приняла
И под забором спит – грязна, ослизла, снула;
Мне тошно и легко, печаль моя светла –
Я выплатил сполна все проигрыши, Тула.
Тебя благословлю, хоть нет в тебе стыда.
И очень скучно жить на свете, господа!
|
