С утра опять стоять в углу,
перебирая жизнь в картинках,
одной ногой на дне ботинка,
другой – на каменном полу
холодном, как вчерашний день,
как ты, когда звонишь ночами
и сообщаешь так печально,
что не придешь, что много дел…
Картинка первая: я жду.
Внутри психует дикий ящер,
и мир такой ненастоящий –
должно быть, скептики в роду.
И после длительной войны
любовь поникнет с белым флагом,
пойдёт желать другому блага,
а мы уже не влюблены…
Вторая: я пишу письмо,
и слёзы в ручке вместо пасты,
и сердце бьется слишком часто,
и голос, скрученный зимой.
Пишу, что вроде всё прошло,
живу как прежде, всё нормально.
И снимок твой ношу в кармане,
где так забавно хмуришь лоб…
Картинка третья: я учусь.
Хожу на пары (чёрт бы с ними!)
и жду, что сердце бунт поднимет,
что возмутится…хоть чуть-чуть!
Что будет плакать втихаря,
встряхнёт измученное тело
и крикнет то, что так хотелось,
забив на всё, что говорят…
А на четвёртой шесть часов,
и ящер чешет на латыни,
и кофе с тихим вздохом стынет,
вбирая боль нерусских слов.
И если уж пришёл, изволь
сидеть неслышно и не трогать.
Я помню всё, а это много,
и ты давно уже не «свой».
Давно забыт, да и вообще….
Зачем ты снова шлёшь букеты?
А, может, я сдружилась с кем-то?
И что, что нет мужских вещей!
Картинка пятая: ушёл.
Трюмо опять звенит ключами.
Вздохнуть, пойти поставить чайник –
не больно, значит хорошо.
Темно. Мигают фонари.
Всё, как хотела. Пахнет снегом.
И в три утра заняться бегом,
забыв про всё под дикий ритм.
И я не жалуюсь, отметь!
Зачем страдать, когда терпимо,
когда бежишь, а мысли мимо
и под тобой земная твердь.
Шестая: кажется покой.
Прийти домой, забраться в свитер
и пореветь…. А вы смотрите!
Я слёз не прячу под рукой.
Я не грущу, таков итог,
и в ожиданьи главный принцип –
искать во всех прекрасных принцев,
иначе горестно потом,
иначе всё сгорит внутри:
и боль, и мир непрочный, ветхий,
как на костре сгорают ветки,
как жизнь в агонии горит….
Картинка семь: совсем легко.
Хорош курить – бросаю пачку.
И ящер мой впадает в спячку
на пару лет, или веков.
И больше некому шипеть,
беситься, пламя изрыгая.
Пускай поспит уставший гаер,
ненужный публике теперь.
А за окном светло уже.
Стою в углу и рву картинки…
одной ногой на дне ботинка,
другой – на собственной душе.
|
