Жил в Московии старинной
первой гильдии купец,
торговал зерном, пушниной,
жил и помер, наконец.
Говорят, в горячей бане
он слега пересидел,
да погаными грибами
чарку кислую заел.
В доме крик и суматоха,
бьётся справная жена:
-Без кормильца очень плохо,
и кому ж теперь нужна.?!-
И остались дочь- невеста,
рябоватая, в летах,
да беспутный сын-повеса,
вечно в карточных долгах.
Из отцовского наследства
выпал Аннушке ларец,
а с приданным, как известно,
путь-дорожка под венец.
Счастье птичкой щебетало,
но вмешался жадный брат,
от хмельного перегара
разбегался стар и млад.
Должники стоят рядами,
выгребайся хошь не хошь,
клялся он пред образами,
что в кармане медный грош.
Не поверили, грозили,
кое-как спровадил вон
это страшное засилье,
сын купечий Парамон.
Заручив себя отсрочкой,
парень бросился играть,
побросав в бездонну бочку
что обязан сохранять.
И с сестрой дурную шутку
без стесненья учудил:
заложил соболью шубку
серьги с яхонтом стащил.
И достался от сокровищ,
от отцовских, Анне шиш,
а посмеешь прекословить-
колесом отсель катись.
В монастырь или похуже,-
по чужим бродить дворам,
как собака пить из лужи,
потерявши счёт пинкам.
Постриг Аннушке не светит,
Ни к чему во цвете лет
жить в монашеском обете,
побираться ж - силы нет.
Женихов, как ветром сдуло,
раз семейство на бобах,
Солнце В речке утонуло,
полдень сырость пропах.
Может сжалится над Анной
вдовый с выводком детей,
иль старик, умом неладный,
завернет в хоромы к ней
Сорок дней промчались быстро,
очень важный генерал,
с кожей желтою, обвислой,
на смотрины прискакал.
Лет ему совсем немного,
эдак, семьдесят на вид,
подволакивает ногу,
шепелявит и сопит.
Государем он обласкан,
за военные дела,
а супругу, перед Пасхой,
хворь в могилу загнала.
И решился он, тоскуя,
окрутиться с молодой
сердцем горюшко почуяв,
Анна залилась слезой:
-Ох! Зачем ушел, родимый,
сиротинушку твою,
отдадут за старца силой,
иль отходную споют.-
Только плачем безысходным,
в деле тонком не помочь,
в уголке своём укромном
провела девица ночь.
Продолжение следует |
