| Литературное общество Ingenia: Александр Клименок - СНОВА ЛЮБИТЬ | | СНОВА ЛЮБИТЬ | | Дерзкие, с поволокой, глаза, невинный, нежный абрис лица – вот её образ. Какой-то вечно ускользающий (попробуй, догони!) силуэт. Она случайно ворвалась в сердце среди зимы, даже не стряхнув снега с легкой шубки. И поселилась.
Мы встречаемся два месяца – условное место почти всегда одно и то же. Она за рулем своей синей «азиатки». Падаю на сиденье справа: «Здравствуй»!
Я отравлен нашими отношениями: душа в состоянии «тройной морской узел». Обычно мы едем подальше за город, иногда останавливаемся в глухом переулке. Я рисую рожицы на запотевшем окне, пытаюсь умничать. Читаю стихи. Порой молчу. Тогда молчит и она. Вглядываемся друг в друга, пытливо, словно пытаемся запомнить – авансом, надолго. Иногда мы прогуливаемся – минут по пятнадцать-двадцать, - возле машины (еще холодно). Болтаем, старательно стремимся понять себя и друг друга. У каждого в прошлом много чего. Она пытается забыть бывшего любовника, регулярно депрессирует, потом признается, как ей тяжело. В такие моменты ощущаю себя нищим и никчемным. Отдушиной. Но мне не хочется быть отдушиной. Или кондиционером.
Порываюсь целовать ее. Она, встряхивая рыжей русалочьей гривой, хохочет и уворачивается. Сильно сжимаю ее узкие плечи – хочется сильнее, чтобы ей стало больно, до стона. Целую в напряженные губы. Она замирает, потом отстраняется - как чужая. И я ненавижу нас, ненавижу рыхлый мартовский снег, шальных прохожих в полночь возле кинотеатра.
Расстаемся не так, как хочу. Деревянные объятия, опять нелепый братский поцелуй. Значит, не переболела. Вновь кривляющимся, болезненным фонарем в моей голове раскачивается воспоминание о ее прошлом романе, который она настойчиво и безуспешно вытряхивает из себя.
В груди медленно холодеет.
Прощаюсь – и даю себе слово больше не звонить, не ждать звонка самому, выбросить из головы обессиливающий до исступления взгляд.
- Не торопи меня, пожалуйста, - голос звучит, как эхо. - Я только-только начала тебя узнавать, понимаешь?
Взмахи ее ресниц настолько доверчивы и робки, что хочется полететь вслед за ними.
Закрываю глаза и киваю головой. Наверняка, физиономия моя в этот момент выглядит идиотски.
- Я не буду тебя торопить. Изо всех сил не буду…
И пропадаю на неделю. Что-то там пытаюсь писать вечерами. Но чувствую - опустошен. Ползущие по бумаге строки сворачиваются в мотки колючей проволоки, и я застреваю напрочь.
Больше невозможно и нестерпимо – вот это. Прошлой ночью проснулся в три часа от смеха. Смеялся над собой. Над собственными эпическими страстями. Громко.
Плохо так, что не хочется водки.
По квартире носятся, оставляя серебристое сияние, передразнивают друг друга слова:
- Не торопи. Меня. Пожалуйста…
- Пожалуйста! Не! Тороплю! - выкрикиваю им вслед.
В субботу она звонила трижды. А меня нет. Вернулся в февраль. И не знаю теперь, что мне нужно – от нее, от себя, не знаю, зачем на улице весна. Я лежу на неубранной постели один на один с разбросанными мыслями. Кажется, недавно выпил чашку кофе...
Дожидаюсь темноты, выхожу на балкон. Мир утонул во тьме. Капает на балконные перила нечто растаявшее. Или пролившееся. В моей руке зажата газета. Рву ее на относительно равные части. После делаю бумажных голубей и выпускаю их на волю, одного за другим. С трудом, но могу разглядеть спокойное, неторопливое скольжение – вниз и вверх. Белые пятна на чёрном фоне. Разбрасываю руки в стороны, глубоко вбираю влажный воздух. Становлюсь легким, почти невесомым бумажным голубем. Чуть отталкиваюсь и прыгаю вслед. Как замечательно ощущать себя оторванным от земли! Хотя бы на миг.
…Описываю широкий, быстрый круг, впрыгиваю на свой балкон, прохожу в комнату, к телефону. Я помню номер наизусть. После того, как слышу ее голос, шепчу:
- Люблю тебя…
Не дожидаясь ответа, осторожно кладу трубку.
| | |
| |
