| Литературное общество Ingenia: Станислав Кутехов - Райское яблоко | | Райское яблоко | | Из цикла: «Армейские истории»
Сознание медленно возвращалось. Мед-лен-но. Болело все тело. Хотелось пить. Звенящая тишина. Почему тихо? Почему? Никто не стреляет. Неужели я оглох? Ой, как больно. Болел весь левый бок. Глаза не открывались. Такое ощущение, что в них бросили целую лопату песка. При каждом вздохе болели ребра, из-за этого он получался неполным. Я пошевелил правой ногой и явственно услышал, как зашуршали мелкие камушки. Значит, не оглох. А почему тихо? Странно. Левая нога шевелиться отказалась, даже через боль. Память постепенно возвращалась короткими вспышками, как в темном зале кинотеатра.
Вспомнил, как бросали монетку с Лёшкой, кто из нас поедет внутри, а кто на броне. Мне выпало на броне. Как одел дополнительно его броник себе на пояс, а потом ехали в пыли замыкающими. Как втянулись колонной, похожей на длинную змею, в неприветливое ущелье. Вспомнил яркую вспышку слева. Ярче солнце. И одновременно сильный удар по всему телу. Чем-то тяжелым и плоским, как широкой доской. Понятно, значит, меня скинуло взрывом от фугаса? А где же колона? Неужели всех перебило? Или они прорвались? Оставалось-то до базы около десяти километров.
Наконец, после многочисленных морганий, я смог открыть глаза. Лежу на животе, подбородком на правой руке. Перед самым носом - серые камни и что-то белеет. Не могу навести на резкость. Так, ага, вижу. Это же чья-то левая кисть руки. Она почти вся в крови, кроме мясистого треугольника между большим и указательным пальцами. На этом маленьком островке, явственно читалась синее наколотое слово «Вова». Почему-то сразу же вспомнилась фраза: «Вова, Вова, как мне …». Мне действительно было очень плохо. Вдобавок – холодно. Хозяин татуировки лежал на мне мертвым грузом, а мне не хватало сил из-под него выбраться. Какой он тяжелый. Килограмм двести. Ой, мммм, как болит нога, да и левая рука работать отказывается. Похоже, я тоже скоро из трехсотого превращусь в двухсотый и буду таким же тяжелым, как и Вова.
Стиснув зубы, я все-таки выполз из-под мертвого тела. Вздохнул полной грудью и сразу же слева почувствовал резкую боль в ребрах. Похоже, что несколько штук сломано. Из последних сил привстал на правом предплечье. Гляжу на себя. Да уж, картинка. Левая рука и левая нога - мокрые от крови. Если рука еще шевелится, то нога ранена, похоже, более серьезно. Посередине бедра из нее что-то торчит. Кусок металла? Непонятно. Под ногой студнем растеклась большая лужа темно-красной крови. Прямо в ней лежал мой искореженный автомат, без верхней крышки, рожка и затворной пружины. Я его держал раненой рукой за длинный брезентовый ремень. Один конец его оторвался в районе цевья, а второй крепился к прикладу. Значит я еще и без оружия. А где Вовин автомат? Поблизости не видно. Метрах в трех от меня лежало истерзанное бесформенное тело. Было даже не понятно, где ноги, а где голова. Окровавленный мешок из камуфляжной материи.
Я стал догадываться, как все произошло. В конце колонны взорвали фугас, чтобы подбитой машиной отрезать путь к отступлению. Похоже, не очень удачно. Вернее, удачно для нас. Если БТРа не видно, значит, он прорвался вместе с колонной. Другое дело, похоже, всех, кто сидел на броне, сбросило взрывной волной. В том числе и меня. А почему нас трое? Я точно помню, сидело нас шесть десантников, по три с каждой стороны. Я сидел последним слева, со стороны взрыва. Может быть, те, кто размещались на правом борту, от взрывной волны не пострадали? Хорошо бы. Как только колонна груженых грузовиков выйдет из ущелья, они вернутся, чтобы забрать нас. Или не вернутся? Должны вернуться. А если их все же всех перебили? Сколько я был без сознания?
Черт, кружится голова. Темные круги перед глазами начали свою медленную карусель. Потом все быстрее, быстрее. Вот уже их не видно, сплошное мелькание, как лопасти пропеллера. Меня засасывает в воронку мироздания. Быстро, беспощадно, как паучка-водомера в неожиданный речной омут. Я обречен. Приговор подписан. Окончательный, на тот свет, без права на кассацию. Водоворот широкий и глубокий, как бездонный колодец. Я лечу. Падаю вниз и никак не могу долететь. Удар. Это я ударился затылком о камень. Болит рука. Болит нога. Снова поднять голову нет сил. Совсем нет. Жизнь вытекает из меня красным густым ручейком. Медленно и необратимо.
Вдруг где-то недалеко сухо прозвучала автоматная очередь. Через секунду - еще одна, такая же короткая, как и первая. По два патрона, не больше. Это три выстрела от четырех трудно отличить, а два от одного – легко. Еще одна очередь. Похоже, духи ходят и добивают наших раненых. Сейчас дойдут и до меня. А что в меня стрелять? Я уже почти труп. Ну и хорошо, пускай стреляют. Ту-тух и все. Быстрей бы. Устал я уже мучаться. Давайте, стреляйте.
Я представил, как острая пуля, крутясь, врезается мне прямо в зрачок. Глазное яблоко сначала поддается этому нажатию, а потом, не выдерживая стального давления, с кровавыми брызгами пускает пулю дальше. Вот уже ломается хрупкая косточка за глазным яблоком, и инородное тело продолжает свое смертельное движение, наматывает мои извилины, похожие на красный моток шерстяной нитки. Как смешно. Я уже на небесах. Не я, моя душа. Вниз я уже падал. Теперь наверх. Мне легко… быстрее, быстрее наверх. Ура, я лечу туда, в райские облака.
Тук, тук. Это стучит мое сердце. Сквозь глухие удары почему-то слышу свой собственный голос:
- Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик, вступая в ряды Вооруженных Сил, принимаю присягу и торжественно клянусь быть честным, храбрым, дисциплинированным, бдительным воином, строго хранить военную и государственную тайну, беспрекословно выполнять все воинские уставы и приказы командиров и начальников.
Государственную тайну хранить? Мне ее уже не разболтать. Нет сил у меня даже «мама» сказать. Про себя – ради бога, все скажу. Все что знаю. Но только про себя.
- Я клянусь добросовестно изучать военное дело, всемерно беречь военное и народное имущество и до последнего дыханья быть преданным своему народу, своей Советской Родине и Советскому правительству.
Интересно, сколько я еще сделаю вдохов и выдохов?
- Я всегда готов по приказу Советского правительства выступить на защиту моей Родины - Союза Советских Социалистических Республик, и, как воин Вооруженных Сил, я клянусь защищать ее мужественно, умело, с достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни для достижения полной победы над врагами.
Да уж, не щадил я своей крови, вот она, подо мной разлита. Да и защищал свою Родину что-то далеко от ее границ. До последней капли крови защищал. Она уже не течет, а просто капает. Кап, кап, кап. С каждой каплей я все легче и легче. Скоро я стану легче воздуха и взлечу на небо, как воздушный шарик. Так же быстро. В меня даже стрелять не нужно. Не я взлечу, моя душа. Она пока еще цепляется за мое израненное тело. Уже не сильно, а так, еле-еле. А потом наверх. Все выше и выше, туда в райские облака. И буду смотреть оттуда, свысока, на этот беспощадный мир.
- Если же я нарушу эту мою торжественную присягу, то пусть меня постигнет суровая кара советского закона, всеобщая ненависть и презрение трудящихся.
Я представил себе обозлённых советских трудящихся, которые бегают по полю и пытаются огромными марлевыми сачками поймать мою красивую, как бабочку, душу, чтобы ее сурово покарать. Бедная моя душа. Ей никак не освободиться. Кто ей поможет? Бородатые Духи? А вдруг они меня возьмут в плен? Нет, нет, нет. В плен? Ни за что. Примотают мою бедную душу к телу белым бинтом и будут пытать истерзанное тело дальше. Бить по ранам. Бить между ног. Прикладом бить. Ножами колоть. Сигаретами жечь. Нет, я им это не дам сделать. А как не дать? Мне даже не застрелиться. Автомата-то нет. А что есть? Гранаты есть. Точно, четыре «эфки».
Мысли о том, что я вооружен, прибавили сил. Мне опять удалось привстать на правом локте. Подсумок с гранатами висел на правом боку. Значит, можно достать. Только для этого нужно опять упасть на спину. То есть, не от потери сознания, а самостоятельно, чтобы освободить правую руку. Главное при этом - не отключиться. Так - раз, два, три. Больно ударился опять затылком. Какая слабость. Даже правая рука слабая. Дотягиваюсь до сумки. Открываю. Вот она, моя «эфочка».
Я свой бой еще не проиграл. Главное - сознание не потерять. Главное - вовремя руку разжать. А до этого нужно еще усики разогнуть и кольцо вытащить. Боже, дай мне силы, дай мне силы. Дай мне силы, и я взлечу к тебе на небо. Из последних сил подношу гранату к лицу. Ощущаю губами кольцо. С обратной стороны два усика. Надо их выпрямить. Потом вытащить кольцо - пару пустяков. Начинаю разгибать зубами. Один, второй. Они уже прямые. Стискиваю кольцо зубами. Четырьмя пальцами сжимаю рычаг. Последние усилия. Все. Кольцо в зубах. Рука упала на землю.
Силы остались только в пальцах. Стоит их расслабить, как рычаг отпрыгнет от рифленого корпуса. Боек ударит по взрывателю, и через пять секунд еле уловимого шипения произойдет взрыв. Чугунные осколки полетят во все стороны, поражая все живое в радиусе двести метров. Я нахожусь в самом центре этого радиуса. Моя жизнь сейчас находится в правой ладони. Уже нет сил, чтобы поднять голову. Трудно дышать. Вся концентрация на четырех пальцах.
Я весь обратился в слух. Где духи. Где? Нужно их дождаться. Почему тихо? Где они? Где? Уже нет сил, втягивать густой воздух через ноздри. Открою рот, так легче. Боже, дай мне силы, дай мне силы. Я тебе клянусь. Я уже почти твой, и ты возьмешь меня на небо. Мне бы моджахедов неверных дождаться. Только бы дождаться. У меня уже закрыты глаза. Их уже не открыть. Зачем мне смотреть? Нужно слушать. Слушать шаги. Слушать, чтобы вовремя разжать руку. На это сил не нужно, просто расслабить руку и все. И меня не будет на этом свете. Я уйду и заберу с собой еще хотя бы парочку врагов. Не просто уйду, а погибну, как герой.
Да разве это геройство? Хотя, почему нет?.. Убил себя, а заодно и несколько врагов. Меня соберут по частям. Положат их в цинковый ящик, запаяют и доставят на родину. Из местной воинской части откомандируют взвод бойцов с автоматами и холостыми патронами. Они встанут в шеренгу, и когда меня на веревках опустят на дно промерзшей могилы, произведут залп из стареньких автоматов, которые годятся только для этого. Одноклассники, которые избежали службы, постоят возле могилы, а потом пойдут ко мне домой, чтобы нахаляву поесть вареной колбасы и выпить теплой водочки.
Я уже вижу себя со стороны. Вернее, сверху. Вижу все. Камни, пыльную дрогу. Один труп метрах в трех лежит отдельно, а мы с Вовой рядышком, почти вплотную. А вот и враги. Сейчас, сейчас. Пускай подойдут поближе. Их немного. Сейчас пересчитаю. Раз, два, три, а вот и четвертый немного отстал, оглядывается, троих прикрывает. Давайте, подходите ближе. Еще ближе. Еще. Остановились. Хочу в последний раз посмотреть на их лица. Хочу увидеть смертельный ужас, когда я разожму руку с лимонкой. Лишь бы упасть не успели, лишь бы вовремя не заметили. Спускаюсь ниже. Вот они, лица. Что это? Впереди троицы стоит Лёха. Он видит мою руку с гранатой и его лицо искажается страхом.
Держать. Держать из последних сил. Не отпускать. Это же наши пацаны. Это же Лёха. Я чуть не взорвал своих. Они уже заметили гранату. Сейчас они вставят чеку на место и, можно будет разжать пальцы. А пока держать, держать изо всех сил. Потом можно будет и умереть. Приглушенно, как из-под одеяла, слышу мужские голоса:
- Не выдержит он наркоз, товарищ капитан, крови потерял много, да он и не нужен ему, все равно без сознания.
- Да вижу, вижу. Жалко парня, только от болевого шока отошел, а придется без наркоза резать. Кровь перелили ему?
- Перелили, какая была, всю забрали из запасов.
- Давай с богом. Скальпель…
Ой, ммммммм, больно. Отцепись душа от меня. Что пристала? Давай, давай, это не мое тело, улетай. Сейчас я разожму свою руку и все. Бабах, и всем конец. Нет, нет, нет. Нельзя. Они же не виноваты. Это же наши хирурги. Держать, держать из последних сил. Не за что не отпускать. Оказывается, у меня еще есть силы. Это хорошо. Все белое. Почему? Пахнет яблоком. Яблони в цвету? Понятно. Райский яблоневый сад. А почему граната такая гладкая, я же держу Ф-1, а она ребристая. Неужели, эргэдэшка? А где рычаг? Где у нее рычаг?..
В этот момент граната разваливается в руке тысячей кусочков. Слышу женский голос:
- Господи, уже второе яблоко раздавил ручищей своей. Силища-то какая! Парень! Ты меня слышишь?
Я открываю глаза. Вокруг все белым-белешенько. Стены, потолок. Напротив меня, возле кровати сидит девушка в белом халатике, в белом чепчике и с марлевой повязкой на лице. Видны только глаза. Большие, как озера, в которых хочется утонуть.
- Где я? - выдавливаю.
- В госпитале, родной.
- В каком госпитале? В Ленинграде?
- Нет, в Алма-Ате.
- А как тебя зовут, сестричка?
- Ада.
- Ада, а скажи, есть у тебя еще яблоко? – а сам думаю: «Уф, живой! И в рай не попал, и ада избежал».
- Есть, держи…, - отвечает Ада.
Я тяну за яблоком правую руку, но взять его не могу – кисть резко сводит от боли. Левая рука вообще примотана к телу. Левая нога покоится в гипсовой лангете…
Приходится Аде самой кормить меня большим красным яблоком, держа его обеими ручками. И что характерно: ни до, ни после я такого вкусного яблока больше не ел. Настоящее райское яблоко. Я лежал, жевал и думал: «Вкусно хрустеть яблоком. Вкусно смотреть на Аду. Вкусно жить. И Ада мне рада».
Запомнил сорт – Апорт. Да и Алма-Аты вроде переводится, как отец яблок. Если «Алма» – это отец, то «Аты» – яблоко? «Аты» - красиво звучит, особенно, если читать с вопросительной интонацией.
Я иногда себя спрашиваю:
- Аты помнишь, как ел райское яблоко – большой сладкий Апорт?
Санкт-Петербург, 10 марта 2007 года Станислав Кутехов.
| | | | Обсудить на форуме |
| |
