| Литературное общество Ingenia: Лариса Ольховская - На что способна любовь | | На что способна любовь | | . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Друг мой, друг мой,
Я очень и очень болен,
Сам не знаю, откуда взялась эта боль.
То ли ветер свистит
Над пустым и безлюдным полем,
То ль, как рощу в сентябрь,
Осыпает мозги алкоголь…
© Есенин.
На парах нашего декана Обезьяна Обезьяныча всегда было невыносимо скучно. Один мой приятель как-то сказал, перефразировав известный анекдот про консерваторию: «Кабинет Обезьяныча – это такое место, где можно сидеть три часа, а потом посмотреть на часы и увидеть, что прошло всего тридцать минут».
«Как это верно…» - думал я, положив голову на скрещенные руки. Голос Обезьяна, тихий и монотонный, всегда убаюкивал, как колыбельная: даже самые стойкие студенты начинали клевать носом по истечении десяти минут. Сегодня же, в довершение ко всему, аккомпанементом к речам Обезьяныча был накрапывающий дождик. Неудивительно, что никто ничего не писал. Все либо дремали, как я, либо слушали музыку, либо мечтали, пялясь в окно или на потолок.
«Семья – минимальная форма национально-духовного единства… Болконские… Душевно-рациональное начало…»
Неумолимые цифры, горящие на дисплее мобильного, менялись издевательски медленно. Двадцать минут до конца… Девятнадцать… Восемнадцать…
«Болконские… Интеллект… Постигают истину…»
Семнадцать…
Внезапно это сонное царство нарушил резкий звук: мой мобильный отчаянно заверещал. Все встрепенулись, одногруппники с передних парт стали недовольно оглядываться на меня. Обезьяныч, не подняв глаз от конспекта, невозмутимо продолжал.
«I believe I can fly…» - вопил телефон, а я в изумлении таращился на номер, светившийся на дисплее.
«Зачем Сашке мне сейчас звонить…»
Мне стало не по себе. Я подскочил.
- Аверьян Аверьянович… можно выйти?
- Наташа… поэтическая натура…
«I believe I can touch the sky…»
- Аверьян Аверьянович…
- Что? – Обезьян поднял глаза и поправил съехавшие на кончик носа очки.
- Можно выйти?
- Выйти?
Телефон орал. Многие уже смеялись.
- Мне звонят…
- Звонят… - Обезьян будто очнулся после долгого и глубокого обморока. – Да, конечно. Идите.
Я мгновенно выскочил в коридор и нажал «прием».
- Алло, Сашка… Ты что, у меня…
- Дим… - у него был очень странный голос. – Дим… Она опять…
- Что? – я заорал так, что Обезьяныч в кабинете на секунду прекратил бубнить.
- Дим…
- Вы что, дали ей водку?
- Дима…
- Где вы? – глухо спросил я.
- У Макса…
- Ждите…
Растерянный Сашка открыл мне дверь. Из глубины квартиры слышалась громкая музыка, доносился многоголосый пьяный визг.
- Где она? – хмуро спросил я.
- Там… - Сашка махнул рукой в сторону запертой комнаты, около которой топтался Макс. Когда я, оставляя за собой грязные следы, подбежал к двери, он поднял глаза:
- Вадим…
- Заткнись, – я оттолкнул его и пинком открыл дверь.
Она сидела на диване, сгорбившись, вцепившись обеими руками в бутылку с ликером. Спутавшиеся волосы падали на лицо.
- Ксю-ша…
Она закинула голову назад. Я в три прыжка пересек комнату и шмякнулся на колени перед ней.
- Ксюша, что ты творишь…
Она не шевельнулась. Я осторожно убрал с ее лица прядь волос и наткнулся на бессмысленный взгляд мокрых рыбьих глаз. На ее губах была какая-то слизь, белки жутко белели на фоне черных кругов из размазанной подводки.
- Ксюшенька…
Мы с Сашкой тащили ее ко мне домой дворами. Ее голова безвольно моталась из стороны в сторону, ноги волочились по земле, полуботинки черпали воду из луж.
- Сколько? – спросил я.
- Бутылку водки… и потом еще вот… ликер.
- Что? – мне показалось, что я плохо расслышал его из-за дождя.
- Бутылку водки и ликер.
Мне даже не хотелось орать на него.
- Как ты допустил… - устало сказал я. – Я же говорил: не зовите ее на свои… сходки. А если зовете, не давайте ей пить…
- Дима…
- Это что, так сложно? НЕ ДАВАЙТЕ ЕЙ ПИТЬ!
Сашка резко остановился, и я чуть не уронил Ксюшу.
- Ты чего? – закричал я. Сашка придвинулся ко мне вплотную.
- Это по-твоему легко, да? – быстро и зло заговорил он. – Может, к тебе она не приходит… и не говорит таких вещей. А ко мне…
- Каких вещей? О чем ты?
- Она пришла сегодня… Вроде веселая… Шутила, разговаривала со всеми… ну, как обычно. А потом… Видел, на Натахе сапожки такие, зеленые?
- Нет.
- Ну, она говорит: «Эх, умру, даже сапожек таких не поношу…» и смеется… А глаза страшные… Натаха спрашивает, мол, ты, Ксюха, что, умирать собралась? А она молчит и улыбается, потом водки себе наливает и кричит: «Эх, родные мои, выпьем, что ли, за нашу жизнь поганую». И пьет одна, и снова наливает, а мы молчим и смотрим на нее, и отобрать бутылку… ну не могу я, Дим, ну не могу…
Он опустил голову. По его лицу бежали дождевые капли.
- Пойдем, - вздохнул я.
- Ксюша.
Она подняла голову. Свежевымытые волосы аккуратно расчесаны, лицо без косметики, свежее – она уже напоминала прежнюю Ксюшу, такую, какой она была всего месяц назад… Я глотнул и начал:
- Сколько это будет продолжаться?
Она молчала. Потом встала, держась одной рукой за спинку стула, дотянулась до гитары.
- Сколько, я спрашиваю, это будет продолжаться?
Она рассеянно провела по струнам пальцами.
- Подведем итоги? – я стал расхаживать по комнате, размахивая руками. - Значит, какой у нас первый день недели? Правильно, понедельник. В понедельник пригласила Наташу и Лиду, и – заметь, только ты – напилась в дюдю. Дальше – вторник… О, вторник – вообще отдельная история. Ты купила водку и напилась одна. Не явись к тебе вечером Сашка, с тобой точно что-нибудь, да случилось бы.
Она хмыкнула.
- И среда, то есть вчерашний день. Вчера ты безобразно напилась на этой отвратительной вечеринке у Макса.
Я остановился и взглянул на нее. Она обнимала гитару и смотрела в окно.
- И это – только последняя неделя, – еще громче сказал я. - А если вспомним предыдущие? Ксюша, ты пьешь каждый день!
Она отложила гитару и вздохнула.
- И что? – утреннее солнце налило ее кожу персиковым цветом, опухшие после вчерашнего глаза смотрели на меня в упор. Я помолчал, собираясь с мыслями.
- Ксюша…
- Почему мне нельзя пить?
- Ксюша…
- Я хочу пить, я буду пить, слышишь? Мне уже не двенадцать лет!
- В двенадцать ты была умнее!
- Заткнись! – она соскочила с кровати. – Я буду пить, понял!
- Ксюша!
- Я буду пить!
- Ксюша, жизнь не заканчивается, даже если ты не поступила в театральный! – заорал я.
Она поперхнулась и остановилась у стены, тяжело дыша. Я подошел.
- Ксюша… - я протянул руку. Она отшатнулась.
- Заканчивается, – пробормотала она, глядя в пол.
- Не сходи с ума…
- Сойду, – она подняла на меня горящие глаза. – Что ты понимаешь?
- Я понимаю, что…
- Что ты понимаешь? – завизжала она. – Учишься на своем филфаке… И Сашка со своим мехматом… И Натаха будет всю жизнь дебет с кредитом сводить… А мне это не нужно…
- Что ж тебе нужно? Театральный?
- Да! – заорала она. – Да! Ты что, не помнишь? Школьные спектакли, КВН… Я же актриса, Вадик! Я еще в детстве поняла, что буду актрисой… Я думала… Я считала, что я талантлива… Нет! – она махнула рукой, когда я открыл рот. – Не говори мне, что я и в самом деле талантлива, нет… Я бы поступила, если бы это было так. – по ее лицу текли слезы. - Вадик… Вадик, что мне делать?
- Ксюшенька, - я обнял ее, и она стала всхлипывать на моем плече. – Ксюшенька, тебе нельзя бросать учебу. Ты уже три дня не ходишь в институт. Так уж и быть, эту неделю посиди дома, отдохни. А со следующей недели начнем новую жизнь. Ладно?
- Вадик, я не хочу дома… Одна…
- Ксюша, - жалобно сказал я. – Ты же понимаешь, я не могу бросить универ. Хотя… У Наташи каникулы, да? Она посидит с тобой, ладно? Даже поживет. Два дня, а на выходные я приду. А потом…
- Новая жизнь?
- Да…
Вечером я достал из рамки старую фотографию, удобно устроился на стуле и, закурив, стал внимательно рассматривать ее.
Это был наш выпускной. Мы вчетвером – я, Сашка, Наташа и Ксюша – сидим на лавочке у школы. Девушки ежатся, обнимая руками голые плечи – время уже позднее. Мы с Сашкой курим и смеемся в объектив…
В школе мы были известными людьми. О «великолепной четверке» знали все, начиная с восьмых классов. И неудивительно: я был редактором школьной газеты и автором многих сатирических статеек, Сашка занимал первые места на математических олимпиадах, Наташа входила в волейбольную команду нашего района. А Ксюша…
Ксюша была актрисой.
Про нас говорили, что у нас «роман вчетвером», но, хотя нам порой нравились подобные слухи, это не было правдой. В девятом классе Сашка некоторое время встречался с Ксюшей, у меня бывали какие-то поползновения в сторону Наташи, но в конечном итоге мы остались друзьями.
Друзьями…
Вздохнув, я отложил фотографию, потушил сигарету и поплелся звонить и слушать Наташин отчет…
Мы с приятелями шли в столовую, когда мой мобильник завибрировал. Повода для беспокойства не было: Наташа с Ксюшей дома у Наташи делают какой-то торт, у Сашки наконец начались занятия, и он никак не может в очередной раз позвать всех на Максовскую вечеринку… Поэтому я, выуживая мобильник из кармана, продолжал взахлеб рассказывать о том, как первокурсники написали на доске в кабинете нашего декана фразу «Где ты был, когда обезьяна превращалась в человека».
Но, увидев номер, я осекся и остановился. Приятели тоже затормозили и обступили меня.
- Эй… Чего с тобой?
Я растолкал их и побежал вверх по лестнице…
- Ксюша? Ксюша, почему ты дома? Ты же должна быть у Наташи...
- А-э-э-э… Нат-а-а-ша уехала-а-а… - протянула она. Меня прошиб пот.
- Ксюша, ты… Опять?!
- Это не я… Вадик, приезжай…
- Где Наташа?
Она издала какой-то странный звук – то ли всхлипнула, то ли усмехнулась.
- Уехала… Вадик, я такая красивая сегодня… Я, не другая… Ва-а-адик?
Трясясь в маршрутке, я с третьего раза сумел набрать нужный номер.
- Да?
- Наташа, что это, черт возьми, такое? – закричал я так, что на меня обернулись все пассажиры. – Почему ты не с Ксюшей?
- Я ей что – нянька? – недовольно сказала она.
Я поперхнулся.
- Ее нельзя бросать одну, как же ты не понимаешь! Она опять напилась…
- И что? Вадик, если она хочет губить свою жизнь – пускай…
- Как «пускай»?! – закричал я еще громче. – Наташа, ты что… Ты… Ты…
- Вадик, тебе пора заканчивать, - наставительно сказала Наташа. – Ты у нас всегда всех спасаешь… Еще с шестого класса. Ну как ты не понимаешь…
- Что я не понимаю?
- Не поможешь ты ей, Вадь, поверь мне.
- Почему это я ей не помогу? – зло крикнул я в трубку.
- Потому что не в тебе дело. Не ты виноват, понимаешь? Ты, может быть, не так был ей близок… Подожди, не возмущайся… Конечно, тебя она любит больше нас с Сашкой, вместе взятых, но мне-то она порой говорила то, чего вам бы никогда не сказала. Просто потому, что я – женщина… Ты не представляешь, как она мечтала об этом театре… о кино. Ей же с детства все внушали, что она – актриса… И мы ее захваливали, и учителя, и руководитель драмкружка… А она не поступила. Ты просто не понимаешь, что для нее это – крах. Крушение всего, Вадь… Ну представь, если бы тебе сказали, что твои статейки никуда не годятся, и таланта – ноль…
- Так надо помочь ей, - тихо сказал я.
- Как ты ей поможешь? Я провела с ней день, водила по магазинам, в кино, а ночью болтала без умолку... Но ей это все уже не нужно, Вадик. Ей от этого тошно. Потому она меня и выгнала с утра.
- Она тебя выгнала?
- Да…
- И ты ушла?!
- Да… Мы ничего не можем сделать, Вадик...
- Вы с Сашкой просто боитесь! – заорал я, не обращая внимания на возмущенных пассажиров, - Разрешаете ей пить, бросаете одну… А я так не могу. Я помогу ей, ясно? Ясно?
- Смотри, Вадик…
- Да пошла ты…
Муть из двух выпитых бутылок шампанского плескалась в ее глазах.
- Ва-а-адик… Родной… - она повисла у меня на шее.
- Все хорошо, Ксюшенька, я тут…
- Ва-а-адик… Это не я… Я не пила, Вадик, это она…
- Кто?
- Другая… Вадик, я все поняла…
- Что ты поняла?
- Это не я провалила экзамен, Вадик! – с торжеством сказала она. – Сам подумай, разве я могла? Я?
- Ксюша…
- Я вот сегодня сидела и думала…И поняла, что это не я! Это она. Она, другая…
- Ксюша… - в ужасе прошептал я.
- Да! – Она кричала, рот казался размазанным черным пятном на бледном лице, зрачки расширялись, пожирая радужную оболочку, светясь безумием… - Да, это другая… Она за меня пошла туда и провалила все… Другая, не я… А знаешь, почему? Потому что я талантлива, а другая – нет… Нет! – она захохотала, закинув голову.
Я словно сошел с ума… С криком подскочил к ней, ударил раз, другой… Голова ее моталась из стороны в сторону, она продолжала хохотать. Я схватил ее за плечи и принялся трясти.
- Ксюша, Ксюша, очнись…
- За что ты бьешь меня, Вадик? – жалобно спросила она.
- Ксюша… Я помогу тебе, слышишь…
- Вадик, не трогай меня! – она принялась вырываться. – Пусти, я сама… Я убью другую… И все будет так, как раньше? «Великолепная четверка», помнишь?.. Спортсменка, Скандалист, Ньютон и … И кто, Вадик? – она уставилась на меня безумными глазами.
- Ксюша, не будет… как раньше… - я только сейчас понял, что по моему лицу текут слезы.
- Актриса, Вадик! Ак-три-са! – и она снова захохотала.
- Ксюша, иди спать… - я попытался поднять ее. Она вырвалась.
- Ты чего… Не веришь?! Не веришь, да? – заорала она, пошатываясь и всхлипывая.
- Иди спать.
- Почему это ты отправляешь меня спать? – взревела она.
- Ты пьяна, Ксюша…
- Почему ты указываешь мне, что делать?
- Ксюша…
- Почему ты лезешь ко мне? Что тебе нужно? Уходи, слышишь? Уходи!
- Я не уйду…
- Почему?!
- Потому что я тебя люблю. Вот.
…она осеклась и обмякла, а когда я подошел к ней, пошатнулась и стала оседать на пол. Я подхватил ее и прижал к груди. К самому сердцу…
- Шумков… Вы такой хороший студент… Я бы хотел оставить вас на кафедре… Может…
- Нет, Аверьян Аверьянович, я все решил.
Обезьян снял очки и принялся их нервно протирать.
- Вы же хотели после третьего курса получать второе образование. Я декана журфака уже предупредил о том, что у него появится блестящий студент…
- Спасибо, но…
- Шумков… Вадим… - Обезьян снова водрузил очки на нос. – Я отпущу вас, конечно… Но ответьте на один вопрос… Почему?
Я смотрел в окно. Сегодня выпал первый снег…
- По семейным обстоятельствам, - ответил я, четко произнося каждое слово.
Кутаясь в шарф, я дошел до остановки, и тут мне позвонил Сашка.
- Дим?
- Ну?
- В общем, Натаха договорилась. Насчет Ксюхи.
- Чего?
- Это хорошая больница, ты не думай. С наркоманами ее не положат…
- Вы что, сдурели? – закричал я.
- Дим, ей надо лечиться…
- Вы хотите упечь ее в больницу для алкоголиков?!
- Ну… вроде того…
- Да вы… - я задохнулся от возмущения. – Вы просто хотите снять с себя ответственность… Упрятать ее в больницу идиотскую… А сами помочь что, не можете?!
- Ну как мы ей поможем, Дим? – плачущим голосам сказал Сашка.
- Тебе что, Натаха уже свои речи толкнула? Про то, как не в нас, мол, дело?
- При чем тут Натаха? Я и сам все понимаю. Положить ее в больницу – единственный выход, Дима. Она больна, понимаешь?
- Да вам на нее плевать! – заорал я. – Плевать, иначе бы вы у нее дома сутками сидели! Рвоту за ней убирали, спать укладывали, бутылки прятали, правду говорили! Но нет, вы не хотите ручки марать… В больничку упрятать легче, разумеется…
- Да пойми ты, что ей от наших утешений хуже! И от взываний к разуму тоже! С ней соглашаться надо во всем, успокаивать…И лечить! Дим, ты ничего не сделаешь… Или сделаешь только хуже… Да не бросай ты трубку, послушай…
Мне вспомнилась какая-то старая фраза… Банальная, такая знакомая…
«Вы не знаете, на что способна любовь…»
Я приехал прямо к ней. Она была пьяна, но не так сильно, как вчера.
- Тихо, - сказала она, открывая дверь.
- Почему?
- Я сегодня убью другую.
Несказанные слова застряли в горле. Я молча прошел в комнату, она зашла вслед за мной и стала кружиться, напевая песенку.
- Ксюша, - начал наконец я. – Другой не существует.
Она остановилась.
- Как?
- Ксюша, другая – это ты.
Она фыркнула.
- Да ты что, Вадик… Я – не она. Мы совсем разные. Другая пьет и пропускает институт, а я – нет… Другая некрасивая, а я – наоборот… А главное, - она улыбнулась. – Главное, я талантлива, а другая… Другая - бездарь… Ей сказал один дядька: «Ваших способностей не хватает»… Дядька из приемной комиссии. Знаешь, мне ее даже жаль… Бездарная алкоголичка… Жаль ее, правда?
- Ладно, - вздохнул я. – Если другая существует, покажи мне ее.
- А ты не веришь?
- Ксюша, ты придумала ее…
- Что за глупость? – она снова улыбнулась. – Зачем мне придумывать эту жалкую другую?
Я помолчал.
- Ксюша, я… Я люблю тебя, и потому скажу правду. Ты придумала ее, потому что не хочешь признать одно… Все, что ты приписываешь другой, происходит с тобой…
Она не обратила на первую мою фразу никакого внимания.
- Да ты что? Ты хочешь сказать, что я – жалкая, бездарная, никому не нужная алкоголичка?
- Ксюша…
- Да ты с ума сошел! Посмотри на меня! Разве я – она?
- Ксюша!
Ее глаза налились кровью, лицо потемнело.
- Ты не веришь в нее? Сейчас я тебе покажу… Я вижу ее каждый день… Когда я одна, она приходит и говорит, что она – это я… а я – это она… А я смеюсь и отвечаю, что это не так. Но она не уходит… Поэтому ее нужно убить.
Я подбежал к ней.
- Ксюша…
- Вон она! – сказала она страшным голосом, указывая пальцем за мое плечо. Я обернулся и увидел наше отражение в зеркале шифоньера.
- Видишь? Вон другая, видишь?
Я обернулся и посмотрел в ее глаза, налитые голым безумием.
- Это зеркало…
- Это не зеркало! Хочешь, я достану ее оттуда?
- Не надо…
- Ты же не веришь! Натаха поверила, и я не стала доставать ее… хотя так хотелось…
- Ксюша, нет никакой другой! Это зеркало! Зеркало!
- Не веришь?.. – прошипела она и в ту же секунду рванулась вперед, едва не сбив меня с ног.
Я не успел удержать ее. Она врезалась головой в зеркало, и наше отражение разлетелось на тысячи осколков. Они осыпали меня с ног до головы, покрыли ровным слоем пол, на который она медленно сползла, хватая воздух окровавленными руками.
Я стоял.
Послышался звонок в дверь. Она лежала головой на самом большом осколке. Перекошенный рот, из угла которого сочилась кровь, будто хотел сказать:
«Видишь? Я убила ее! А ты не верил…»
Я стоял.
Из прихожей донесся скрип открывающейся двери.
- Хорошо, что я ключи забрала. Вдруг она опять напилась? Я же говорила, не затягивай с больницей… Димке звонишь?
- Ага…
«I believe I can fly…» - пел телефон. Длинный осколок, вонзившийся в ее глаз, раскачивался, словно в такт.
Я стоял…
Месяц умер… Синеет в окошко рассвет,
Ах ты, ночь, что ж ты, ночь, наковеркала?
Я в цилиндре стою, никого со мной нет,
Я один… И разбитое зеркало…
© Есенин.
| | | | Обсудить на форуме |
| |
