Восхитительное малийское вино.
Я сижу в углу полутемной харчевни, наслаждаясь свежим, теплым хлебом, сочным сыром и душистым вином. В камине напротив низкой двери горит огонь, освещая грязный пол, деревянные стены и столы, людей, у стены два стола занимают поселяне, похоже, отмечают именины, отмечают весело, шумно, иногда оглядываясь - не мешают ли кому?
Возле камина за широким столом степенно ужинают купцы, в пышных вышитых золотом камзолах, вокруг них - слуги, обозники, воины-наемники, музыканты.
- Долгих лет! - кричат поселяне, с грохотом ставят деревянные кружки на столы.
Я киваю оглянувшимся, поднимаю кубок.
Восхитительное вино.
Бесплатное.
Платы с дорожников не берет никто - ведь мы под покровительством Великого Князя: нет нас - нет и дорог, а что Княжество без них? Как быстро перейти войскам в восставшие уделы, отбить нападение соседа или самим сделать набег?
Обидевшийся дорожник может испортить дорогу, чтобы скупой кабатчик разорился, но Княжеству нужны хорошие дороги - а потому достаточно найти ближайшего воеводу, тогда дружина промарширует к обидчику, воевода зачитает указ: "За неуважение к Княжеским служилым трактир, хозяина, жену и детей на поток и разграбление!" И вороны будут каркать на пепелище, обгладывая свисающих с веток бывших хозяев, а потом придут новые - отстроят кабак, и постараются не ссориться с дорожниками.
Многие угощают за страх - чтобы не обидеть, Гостомысл угощает за дружбу - вино из лучших запасов.
- Как дела, Дорогомил? - сам хозяин, немолодой бородач с брюшком, приносит мне зайчатину под чесноком, захватив кубок вина для себя.
Гостомысл помнит, что я люблю, помнит любимые блюда всех частых гостей, сам обслуживает почтенных, тех, кого уважает, недаром ныне его зовут Гостомысл, такое имя надо заслужить. Я помню его еще Седьмым, как и он меня - Пятаком, пятым сыном...
- Устал, - жалуюсь я. Больше месяца я не ел такого вкусного мяса, больше двух недель я вообще толком не ел. - Торгашей много. Обижаются.
Молодой купец вскакивает, быстро и громко отзывается торговец в годах, небольшая суета у обозников, все успокаивается: торговцы постарше все понимают.
- Хорошего урожая! - кричат поселяне.
- Торгашей? - улыбается Гостомысл, он тоже знает язык дорожников.
Больше всего дорогам не нравятся марширующие войска, четко печатающие шаг, топчущие их копытами, обозы купцов следуют мягко, обычно с музыкантами - для услаждения путей, поселяне ходят по целине, а уж если надо идти по дороге - идут очень вежливо, гонцы пролетают птицами, вызывая лишь недолгую и легкую обиду. Больше всего раздражают грубые, прущие напролом дружины, но нельзя же княжеских воинов охаивать за выполнение указов Князя, назвать их торгашами - и все будут довольны.
- На границе неспокойно, - говорит Гостомысл. - Ходят слухи, у степняков снова появился вожак.
- Вожак? - мычу я, смакуя зайчатину.
Дорожники днями, а то и месяцами общаются только с дорогами, успокаивают их, ласкают, выслушивают жалобы. Чаще на людей - это легче: надо лишь успокоить, объяснить глупость человеческую, воззвать к мудрости и доброте, реже на другие дороги - тогда доводится идти на перекрестки, налаживать долгие суды, исхитряться помирить без обид, одним словом договариваться не суживаться от злости, сглаживать бугры и ямы, уговаривать терпеть.
Дороги соглашаются, не так уж надолго: до новой обиды, и снова надо идти, успокаивать, уговаривать, судить.
На больших путях обычно нет постоянных дорожников, потому что дороги легко привязываются к одному "судье", месяца за два, потом скучают без него, суживаются или становятся труднопроходимыми на недели, а то и годы, когда дорожник исчезает - уходит на другой участок или умирает.
Зато постоянный дорожник знает своих подопечных, знает их норов, может угадеть, когда дороги сузятся, а когда пойдут ямами да буграми, на которых и лошади, и люди с легкостью калечатся, опрокидываются телеги и обозы.
- Ходят слухи, что таких вожаков давно не было. Даже в пятьдесят седьмом был не такой, - Гостомысл машинально поглаживает плечо, ноющее перед сменой погоды - память о степняцкой стреле того года, года, когда вся граница пылала, когда никто не остался в стороне - стал либо воином, либо убитым, либо сначала воином, а потом убитым. Злоба несся по Княжеству огнем и мечом, пока не столкнулся с воями Святослава. Я тоже воевал: оборонял крепость, поднимал на борьбу дороги. Злоба чуть не погиб, свалившись в появившуюся перед лошадью яму, возможно, яма появилась от обиды дороги на вожака, а не усилиями дорожников, но мы объявили заслугу своей - чем и заслужили симпатии населения и Князей.
Я запиваю мясо вином, истома начинает овладевать телом, но еще не смыкает веки, позволяет слышать хозяина.
- Свобода собрал больше десятка кочевых племен по ту сторону границы, послал гонцов во все княжеские племена. Уже начались восстания. Свобода помогает, жжет крепости. По слухам, войско Станислава, сын Святослава, разбито, сам воевода убит. Свобода уже посылал к Князю послов с предложением мира, и отдельной Земли, куда княжество не будет вмешиваться.
Становится ясно, почему без конца маршируют вои Княжества, помощь - на запад, в степь, раненые - на восток, к столице, ясно, почему все дороги пылают гневом на людей, ясно, что отдых будет очень недолгим - пока идет война, пока идут войска, у дорожников всегда есть работа.
- Он дурак? - бурчу я, наслаждаясь недолгим покоем, сытостью, ленью. Если бы не Свобода... - Мира не будет. Князь накопит силы. Утопит Свободу в крови. Покорит степь.
- Степь нельзя покорить, - усмехается Гостомысл. - Как нельзя покорить море и воздух. Как огонь, который мы никогда не можем покорить до конца. Он только притворяется послушным, но стоит совершить всего один промах - и он вырывается и сжигает господ, дом, деревню... Нет, Свобода не глуп. Он хочет подготовиться к войне.
- Дурак.
- Как знать... Умный воевода, быстрые лошади, бескрайняя степь... У него есть шансы.
- Свобода - человек. Человек смертен.
- Твоя правда. Посмотрим.
- Увидим. Комната готова?
- Конечно. И бадья с теплой водой, и мыло. Работы много?
- Война. Дорогослава подменяю.
- Убит?
- Его не убьешь, - улыбаюсь я. - Учеников повез.
Когда-то, лет тридцать тому, мы так же ехали в школу. Отобранные старыми дорожниками, заметившими в нас Дар, отправленные обучаться обращению с дорогами - жилами Княжества, пять лет учебы, золотое время. А теперь вот и Дорогослав стал Учителем, а я сам отобрал несколько детей для него. Родители-поселяне радовались, что хоть сын их будет жить лучшей жизнью - бесплатная еда и кров, право носить меч, покровительство Великого Князя, предел мечтаний - куда уж выше?
Мои родные погибли в пятьдесят седьмом, все, сгорели вместе с деревней, остались только братья-дорожники, немного. Мы - на неопытный взгляд легкая добыча, откуда разбойникам-новичкам знать, что нас учат фехтовать как воинов? Матерые грабители не трогают, знают, что легче голову сложить, чем разжиться чем-нибудь ценным, к сожалению, есть еще горе-молодцы, полагающие, что они новые Машеки, лезущие с оружием на всех подряд... Я трижды отбивался от нападений, удачно, не всем везло так же. Сколько нас осталось, выпуска сорок пятого? Дюжина? Может, в школу съездить, проведать, узнать про наших? А то в этой глуши и не услышишь ничего, раз в год, от проезжих купцов...
- Говорят, будут прокладывать новые дороги, - зевает Гостомысл. - Ты в этом не участвуешь?
- Нет, - мрачнею я.
Чтобы дорога росла, в длину, куда надо, мало одних слов, нужна кровь, чем лучше кровь - тем быстрее рост, человеческая - лучшая.
- С собой как всегда? - понимает Гостомысл, допивает вино, поднимается.
- Да, - сонно киваю я.
- И будить, как всегда?
- Да, - повторяю я.
Вода смывает усталость, чистая постель обнимает нежно.
А на рассвете я спускаюсь в пустой настывший зал, забираю котомку с сыром и хлебом, флягу с вином, прощаюсь с выглянувшим заспанным Гостомыслом, и ухожу на службу.
Ухожу по обочине - ведь дорожники никогда не ходят по дорогам. |
