| Литературное общество Ingenia: Олег Комков - Йован Дучич. Тени на воде | | Йован Дучич. Тени на воде | |
ЗАХОД СОЛНЦА
Долго пышет небо медью раскалённой,
Окровавив реку; жар зари несносен;
Долго рвётся пламень, гневом распалённый,
Из-за чёрной кромки вековечных сосен.
Где-то в отдаленьи, у воды незрима,
Мельница забылась в хрипловатом гуле;
Люто страждут своды от огня и дыма,
А кувшинки мирно на волнах уснули.
Вот и снова вечер... И, как прежде, мнится,
Будто там, далёко, за тремя морями,
Где вершин смарагдных блещет вереница,
Под закатной сенью, в первозданном храме -
Венчана тоскою, бледная, как тайна,
Бдит жена всенощно, обо мне мечтая.
Вечна, неизбывна и, как ночь, бескрайна,
Тихой тьмою дышит в ней печаль святая.
Океан у брега искрится, что слёзы,
Стая синих чаек реет, волнам вторя;
Над пустынным садом, где поникли розы,
Песнью снов печальной ветер веет с моря.
В небеса вперивши взор, исполнен хладью,
Два гиганта-Сфинкса замерли на страже;
Незнакомка плачет; а над водной гладью,
Обессилев, солнце прячется за кряжи.
Знаю: ей другие чужаки не любы -
Лишь меня душою зрит, сомкнувши вежды.
О любови верной тихо шепчут губы.
Словно смерть, связует верность без надежды!
Ах, не говорите, будто всё иначе,
Будто бредит сердце ложью обольщенья -
Я б зашёлся в плаче, в горьком, вечном плаче
И нигде не видел боле утешенья.
В СУМЕРКАХ
Вновь уводят думы, тяжки и тоскливы,
Вдаль, в пустое поле. Стыло блещут росы.
Над водою мутной горько плачут ивы,
И холодный ветер теребит им косы.
Полумёртвой сенью на закате мреет,
Тихо угасая, бледный дневный пламень.
В небе надо мною ширь немая реет,
Мгла покрыла реку, лес, цветы и камень.
Вот погост у яра. Здесь лежат селяне:
Родичи, соседи - всяк другому ровня;
И стоит поодаль в меркнущем сияньи
Набожно и скорбно ветхая часовня.
На селе потухли огоньки сторожко -
Ночь, уснули долы... Лишь, как призрак млечна,
От села к погосту криво вьётся стёжка,
Чудна, неусыпна, коротка - и вечна.
ЛИСТОПАД
Шла со мною молча: холод полнил вены,
Слёзы не сребрились в помутневшем взоре;
Мертвенно глядели розы и вербены,
Сокрушённый вечер опускался в горе
На седые воды. Словно тень, скользила
Поступью забвенья, тихой и угрюмой.
И одна и та же угнетала сила
Нас бесслёзной мукой и печальной думой.
Тьма недужной ночи осыпала прахом
Старые платаны, водное зерцало;
Два бессонных сердца слушали со страхом
Тишь, где всё так долго, мирно умирало.
И когда сомкнулись в сумраке изгнанья
Губы, ледяные от душевной смуты, -
Нам явился тайно ужас осознанья:
В каждом поцелуе - смерть одной минуты.
В каждом стуке сердца - чьей-то смерти эхо!
В каждой страсти - бездна чьей-то вечной стыни!
Серой мглы ноябрьской зыблется прореха:
Разве только в Смерти Жизнь осталась ныне.
АККОРДЫ
Лиловой ночью тихо бродят тени;
Сквозь шелест звёзд, мучительно-знакома,
Почудится в немотном запустеньи
Мне песня сфер над гладью окоёма.
И вновь объемлет небеса и землю
Извечный гул, что слышен издалече;
И вновь недвижно, немо, долго внемлю
Я говор вод и шумных листьев речи.
И в языке немолчном разумею
Глас Бытия и каждой вещи шёпот...
Порою тишь наступит, а над нею -
Лишь сердца стук... Но тот же смутный ропот
Проснётся в чаще леса; за ударом
Послышится удар; раздастся ясно
Из чёрного рогозника над яром,
По полю пробежит... И многогласно
Достигнет недр земли! Во тьме страданья,
Как колокол, исполнившийся стона,
Немыслимое сердце мирозданья
Забьётся мерно, тихо, монотонно.
ПОЗНАНИЕ
Её познал я в час небесной хмури;
Сады алкали смерти с нетерпеньем,
Шумел осенний дождь предвестьем бури,
И всё в тоске спешило за успеньем.
И молодость моя уже не знала
О страстных днях, чьё пламя так жестоко:
Мне в душу тень её неслышно пала,
Как лунный свет, бледна и хладноока.
Был глас её - что музыка печали:
И, внемля, думал я в молчаньи строгом
Лишь о минувшем, об осенней дали,
О хладном небе, о прощальном "с Богом!"
Был поцелуй её покойно-льдистым,
Как мрамор статуй; а льняные пряди
Унывно пахли тягостным и мглистым
Дыханьем роз в полуотцветшем саде.
И по утрам с тех пор мне часто мнилось,
Как будто сбросил я стальные путы:
Не знаю, чтó душе в те ночи снилось,
Но взор смеркался, полон слёз и смуты.
ТИШИНА
Позабыт пролесок, сумерками тронут;
Брег покрыли тяжко тишина и травы.
Здесь под вечер воды в тихом горе стонут,
И шумят забвеньем вербы, свесив главы.
Средь ветвей, где мреет празелень густая,
Встретил я Разлуку: вечно молчалива,
У реки застыла, наяву мечтая,
И, бледна, глядится в синеву разлива.
Долго ли - не знаю. Но в немотном доле -
Словно чей-то голос пал из ниоткуда -
Тишина проснётся с тяжким вздохом боли,
И пройдёт по листьям дрожь тоски и худа.
ОДНАЖДЫ В ВЕЧЕРНИХ СУМЕРКАХ
Раздранной тверди хмурилась громада,
И мрак по комнате разлился густо;
К нам доносилась из глухого сада
Лишь музыка дождя. Всё было пусто.
Скиталец-ветер с воем веял где-то
Печальной песней. Бледно умастили
Её лицо шелкóвые отсветы:
То хмурый вечер умирал в бессильи.
Мы были немы - но душой больною,
В молчании, окутавшем округу,
Наедине с холодной тишиною,
Всю повесть сердца молвили друг другу.
И тайных дум зловещие извивы,
И страх пред тем, что всяких мук безвестней...
А хмурый вечер наполнял тоскливо
Нас музыкой дождя и ветра песней.
ТОПОЛИ
Что шумят во мраке тополи так страстно,
Так тревожно, странной дрожью обуяны?
Жёлтый месяц тихо сходит за курганы,
Дальней, чёрной вестью вставшие безгласно;
Этой мёртвой ночью сны упали в воду,
Сумраком застыли на свинцовой глади.
Лишь трепещут шумно тополи в прохладе,
Шепчут, шепчут странно, внемля небосводу.
У воды недвижной я один тоскую,
Из людей последний, преданный забвенью.
Тень у ног простёрлась. В эту ночь глухую
Я дрожу, напуган собственною тенью.
ОЖИДАНИЕ
Миг святой, последний в долгой круговерти
К нам придёт однажды тихо попрощаться,
И друг другу скажем: вот и время смерти,
Как обычно молвят: время возвращаться.
В даль пустую взглянем, где, пространство горбя,
Пролегла граница между тьмой и светом,
И в глазах застынут слёзы поздней скорби,
Скорби, что не знали мы на свете этом -
Солнечным ли утром потеряв друг друга
В зелени прибрежной; или мглистой ночью,
В час, как месяц, белый, словно от недуга,
Мертвенную хладность льёт по заволочью.
Этот миг священный в вечной круговерти
Мы устало встретим, чтобы попрощаться,
И тихонько скажем: вот и время смерти,
Как обычно молвят: время возвращаться.
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Возвратится снова в пору листопада,
В час, когда заплачут ветры над волнами;
Словно на поминках бледная лампада,
В чёрном одеяньи явится пред нами.
Медленную поступь заглушит уныло
Шум осенних ливней. Не узнать, откуда
Пала тень, что мрамор лика омрачила,
Тайну ли скрывает иль вещает чудо.
И душой осенней к нам войдёт с тоскою,
Наполняя дрожью скорбного покоя
Нас, и сад холодный, и немые дали.
А коснётся старых клавиш лёгким взмахом –
Будут звуки чёрны, рассыпаясь прахом
Непроглядной ночи по застывшей зале.
ТОСКА
Небеса пустынны; вечер смотрит серо,
Поздний луч аллею тронул бледной кистью;
В сумерках, нагая, замерла Венера,
Вся в стыде, презревши фиговые листья.
Вечер, чуть касаясь, умастит ей тело
Ароматом розы и росою синей;
Плечи хладный месяц посребрит несмело,
И власы покроет полуночный иней.
Молча ждёт, нагая; только страстным взглядом
К небесам взывает, и кричит, и молит!
А в глазах воздетых - стыд и жажда рядом,
И нагие перси дрожь тоски неволит.
Тихо, равнодушно ночь проходит мимо,
Дует лёгкий ветер, лунным светом вея;
Спят земля и небо; и для всех незрима
Явь любови древней в мертвенной аллее.
НОЯБРЬ
Простёрся, как свинцовая завеса,
Осенний небосвод, немой и грозный.
Поля пусты; над самой кромкой леса
Сгустился вечер, тусклый и морозный.
Река бледна и бредит, как больная,
Скелеты ив скорбят о ней по склонам.
А в тёмной выси, горестно стеная,
Тоскует ветер над опавшим клёном.
Мороз объял стерню холодной хваткой;
На тропах слякоть и пути размыло.
Смолкая, птицы прячутся украдкой
В умерший лес. Всё стихло; тьма уныла...
Не знаю, отчего печаль мне снится -
О чём жалеть? к чему желать иного? -
И отчего так жажду схорониться
И где-то плакать - снова, снова, снова...
МОРСКАЯ ВЕРБА
Верба одиноко клонится к прибою,
Зелень кос тяжёлых распустивши в море:
То младая нимфа, проклята судьбою,
Обернулась древом и шумит от горя.
Внемлет горной песне, что заря рождает,
Вздохам вод, под вечер ищущих забвенья,
И стоит недвижно там, где всё блуждает:
Облака и ветры, волны и мгновенья.
Морю дарит ветку, ветру - лист на счастье
И шумит, над миром замерев высóко;
А кругом, как в сердце, рвущемся на части,
Жизнь шумит печально... Верба одинока.
ЧАСЫ
День больной и мутный; небо непрозрачно.
Над бесцветной гладью вечер стих в печали.
Час незримый пробил приглушённо, мрачно:
И, поникнув, розы краткий век скончали.
Бьют часы вдругорядь: с тополя слетела
Ветошь мёртвых листьев. Онемели склоны.
Вновь удар чуть слышный: словно дух без тела,
Вниз гнездо сорвалось с опустевшей кроны.
И опять, сокрытый где-то в небе льдинном,
Колокол исторгнет стынущие звуки,
Наполняя долы трепетом глубинным,
И тоской, и страхом неизбывной муки.
ПОЛНОЧЬ
Ночь. Музейной залы чёрная утроба.
Пред гранитным Марсом, внемля страстной воле,
Тешится вакханка. Молча льёт Ниоба
Мраморные слёзы вековечной боли.
Оплетённый змием, выгнулся в натуге
Торс Лаокоона. Под незримым игом
Смолк Эдип на камне... Тишь по всей округе:
Слышно, как проходит робко миг за мигом.
Вдруг с высокой башни глухо и зловеще
Колокол наполнил тьму полночным звоном -
И во мраке хладном, где застыли вещи,
Отозвался долгим, непостижным стоном.
Охватил внезапно залу трепет странный,
И почуял всякий, будто весть пророчью:
Там, во тьме, измучен вековою раной,
Гладиатор юный умер этой ночью.
ПОЧЕМУ?
Как брахман, объятый благочестным страхом,
Урну с пеплом предков прячет осторожно,
Дабы нечестивец не разбил безбожно
И мирские ветры не играли прахом, -
Почему, о Муза, так же мы не спрячем
Сердце с милым пеплом тех, кого любили?
И никто б не ведал, как о них скорбили
Ты - в глухом стенаньи, я - с безмолвным плачем.
Как чиста пред небом и свята бескрайно
Та печаль, что словом никогда не стала -
Лишь слезою тихой на щеке блистала
И на бледном лике проступала тайно.
Разве не счастлива та душа, в которой
Светит мир сокрытый, как в звезде небесной,
Что одна сверкает пред вселенской бездной,
Средь светил несчётных в круговерти спорой?
И сиянье моря, что не знает меры,
Век за веком тонет в мгле необычайной -
Там и жизнь и мука остаются тайной
Для бескрайних далей, где блуждают сферы.
Ах, когда б и книга пребыла невидной,
Словно те надгробья на простых могилах,
Что никто на свете осквернить не в силах
Ни хулой безбожной, ни хвалой бесстыдной!
ПОЭЗИЯ
Мраморно-недвижна, холодом объята,
Тихой бледной девой ты в мечтах уснула.
И пускай женою будет песня чья-то,
Что слышна сквозь толщу уличного гула.
Лентой не украшу твоего убора -
Пусть желтеют розы в заплетённой пряди:
Слишком ты прекрасна для мирского взора,
Слишком горделива, чтоб служить усладе.
Слишком полно сердце затаённой боли,
Чтобы всех утешить в несчастливой доле,
А для праздной славы ты скромна и странна.
Будь же равнодушна, коль девичье тело
Вместо пышных тканей трепетно одела
Мреющая дымка тайны и тумана.
ЗИМНЯЯ ПАСТЕЛЬ
Сельская часовня, сгорбясь, в снег осела,
Зябнет средь кладбища. Небо пусто, бело.
Не повеет ветер по-над лесом старым,
Не всплакнёт печально за крестом, за яром.
Колокол недвижен и молчит уныло,
Весь окоченевший... И давно застыла
Стрелка, указуя тяжкий, будто бремя,
Час, когда однажды умерло и время.
ПОЛДЕНЬ
На сомлевший остров, мглистых сосен полон,
Молодое солнце изливает пламя;
И плывёт над лесом и над берегами
Вешний запах моря, синеват и солон.
Лиловеют горы, подпирая своды,
В зыбкой глуби тонут; ровная, без пены,
Шепчет гладь, лаская скал отвесных стены;
Небосвод сияньем согревает воды.
Солнца пыль клубится над омытой глыбой,
И порою чайка искрой серебристой
Вспыхнет над водою. И в лазури чистой
Скалы терпко пахнут вереском и рыбой.
Всё покойно, тихо. И слежу, как в душу
Протянулись моря мирные просторы,
Гущи олеандра, дымчатые горы
И прозрачный отсвет, окаймивший сушу.
Там, в душе, мерцают, молча внемля чуду,
Берега и рощи; и палит, и реет
Молодое солнце; и волна немеет...
Серебрится чайка. Тишь и полдень всюду.
РИМСКИЙ СОНЕТ
Гробница у Аппиевой дороги*
Спит ещё Цецилья, славная Метелла,
Век во сне минует, и другой начнётся.
Песнь жнеца и птицы с поля долетела,
Но ресниц печальных трепет не коснётся.
В сумерках белеет вдоль дороги стадо;
Голубей спугнула ночи поволока;
Правят легионы путь к воротам града,
В Рим ведут пленённых королей с Востока.
Смежены Цецильи влажные ресницы,
Взглядом отрешённым зрит иные дали;
Не слышны ни трубы, ни ночные птицы...
Ей века немые быть повсюду дали:
Красоте посмертной в мире нет границы...
Только взгляд остался где-то в дальней дали.
*Имеется в виду гробница Цецилии Метеллы, дочери Квинта Цецилия Метелла Критского, древнеримского полководца, консула 69 г.
ОДИНОЧЕСТВО
Замерла река в ночном разливе,
Стыла, бела. Не слыхать на склоне
Ни волны в камышевом затоне,
Ни шуршанья птах в плакучей иве.
Лишь, дрожа, рассеялись туманно
Две иль три звезды по небосводу,
Да глядит с холма в немую воду
Чёрный призрак леса-великана.
Вот блеснуло небо вспышкой длинной,
Чудный шум прошёл по запустенью,
Запах лип разлился над долиной:
То душа ночной исчезла тенью...
Оригинал здесь: http://sr.wikisource.org/wiki/%D0%9F%D0%B5%D1%81%D0%BC%D0%B5_%D1%81%D1%83%D0%BD%D1%86%D0%B0_1_%28%D0%94%D1%83%D1%87%D0%B8%D1%9B%D0%B5%D0%B2%D0%B5_%D0%BF%D0%B5%D1%81%D0%BC%D0%B5%29 | | |
|
Обсуждение
| Антон Касков
 | Да уж... Декаданс в квадрате - в чёрном, разумеется.
Олег, благодарю Вас за открытое (по крайней мере, для меня) имя!
Сербского не знаю, оценить мастерство перевода не могу, просто как любитель наслаждался отличной поэзией в Вашем исполнении.
29.09.2013
|
Олег Комков
 | Антон, большое спасибо! Такой отзыв - лучшая награда. :)
29.09.2013
|
|
|
|
