| Литературное общество Ingenia: Олег Комков - Герман Гессе. Орган | | Герман Гессе. Орган | | Гулкий вздох – и снова громом полнит своды
Звук органа. В трепете глубоком
Внемлет паства многогласным токам
Слёз, томленья, ангельской свободы –
Музыке, что ввысь растёт волнами
И, блаженными объята снами,
Зиждет неба звучные просторы,
Где в священном, ревностном круженьи
Реют золотых созвездий хоры,
К Солнцу вознося мольбу и пенье;
И сияет космос бесконечный,
Как кристалл, огнём светил зажжённый,
И, в несчётных гранях отражённый,
Божий Дух творит свой образ вечный.
Как рождает нотная страница
Столько гласов, просвещённых духом,
Столько звёзд, вселенных, постижимых слухом
В трубном хоре, словно заклинанье?
Разве с этим чудом что сравнится?
Как простым касаньем мануала
Музыкант объемлет мирозданье?
Как во мгле соборного убранства
Люди слышат вечное начало,
Что влечёт в звенящее пространство?
Труд веков, десятков поколений,
Сотен мастеров и подмастерьев,
Тысячи полночных долгих бдений
В стройных звуках этих песнопений.
Тихо внемлют гимнам органиста
В небесах, сверканьем озарённых,
Души мастеров, заворожённых
Дел своих торжественным итогом.
Ибо тот же Дух, что дышит ныне
В фугах и токкатах, осенял незримо
Тех, кто стены клал неколебимо
И в холодном камне высекал святыни,
Кто допреж ваятелей и зодчих
В этих землях жил, страдал, молился,
Праведников, мудрецов и прочих,
Чьим раденьем миру храм явился.
Зов столетий в образе всецелом
Полноводьем звуков льётся чисто,
Возводя секвенций вереницы
Ввысь, где Дух-Творец хранит границы
Меж страстьми и волей, меж душой и телом.
В чудных тактах, осиянных Богом,
Зреют тысячи людских мечтаний,
Никогда, никем на свете этом
Не исполненных; но их всевластье –
Высший жребий, давший человеку
Вознестись из тьмы, нужды, несчастья
К Божеству, к спасенью, к золотому веку.
Из волшебных дебрей нотных знаков,
Из ветвистой тайнописи штилей,
Из бессчётных стройных сочетаний
Клавиш рвутся к небу сонмы дивных зраков,
Устремляя души к вечной цели,
Озаряя мрак людских усилий
Искрой звука. И струятся трели,
Востекая лествицей небесной,
И сердца парят над тёмной бездной.
Грезить Солнцем суждено планетам,
Тьма извечно стать мечтает светом.
Органист играет; следом люди,
Верною ведомые рукою,
Ангельскою шествуют тропою,
Рдея тайным знанием о чуде,
И, достигнув вышнего порога,
Зрят в благоговеньи облик Бога,
Триединству внемля с детской верой.
Духом вольности, священной мерой
Таинства проникнута община,
В горней бестелесности едина.
На земле ж всему, что совершенно,
Краток срок: гнездится сокровенно
В мире рознь и в красоте – истленье.
Песнь заслышав, в храм заходят гости,
Чают обрести покой в моленьи,
В звуках, чуждых горечи и злости.
Но, пока над лесом труб органных
Высятся мелодий древних своды,
Благостных, смиренных, богозданных, –
Там, вовне, бегут потоком годы,
Мир и души напрочь изменяя.
Люди ныне уж не тем влекомы,
Молодая поросль – им едва знакомы
Этих чистых, правильных канонов
Сложные сплетенья, старомодным
Кажется им всё, что так красиво
И священно было, их свободным
Нравом движет ныне страсть иная,
Строгий дух незыблемых законов
Им не мил, их юность тороплива:
Мир спасенья ждёт от войн и глада.
Не насытит дерзостного слуха
Музыка, исполненная лада,
Чересчур молитвенно-бесстрастна
Красота размеренных созвучий,
Торжества иного жаждет ухо, –
Лишь порой, в стыдливом содроганьи,
Внятен сердцу властный и могучий
Зов органа, как напоминанье
О тоске души. Жизнь быстротечна,
Жаль им время проводить беспечно
В этих играх праздно-отрешённых.
Вот уже из многих посвящённых
В храме горстка избранных осталась.
Вот ещё один встаёт, уходит,
Согнут, стар, не в силах одолеть усталость,
Молодость в измене упрекает
И, вздохнув, навеки умолкает.
Молодым же снятся звуки битвы:
Ни алтарь священный, ни молитвы,
Ни токкаты нынче уж не в моде, –
И собор, что прежде был в народе
Чтим и славим, реет древней тенью
Над бурлящим градом, преданный забвенью.
Но живёт нетленно в средостеньи хладном
Музыки небесное дыханье.
Восседая в забытьи отрадном
Над певучим трубным колыханьем,
Музыкант седой с улыбкой внемлет
Гласам, что густой ветвятся чащей,
Строгих фуг степенному наитью.
Всё нежнее, трепетнее, слаще
Звук его игры, тончайшей нитью
Вьётся ввысь, узорчатою тканью
Оплетает небо, пёстрым дивом;
Движимы томленьем благодатным,
Голоса теснее льнут друг к другу,
Чтобы, вторя солнечному кругу,
Вознестись в парении счастливом
И, сомлев, истаять облаком закатным.
Скорби чужды светлые седины,
Хоть ни мастеров, ни паствы, ни общины
Рядом нет, хоть молодость шальная
Уж не чтит законов и едва ли
Смысл и строй фигур постичь готова,
Хоть следов утраченного рая
Не обрящет память в благостном хорале,
Хоть никто средь юных поколений
Ныне выстроить не сможет снова
Эти своды и исполнить смысла
Древних таинств образы и числа.
Пусть волна безудержных стремлений
Лихорадит города и земли –
Одинокий, в полумраке храма
Призрачно царит блаженный старец
(«Полоумный», – скажет молодость шальная)
И прядёт воспоминанья рая,
Вечный смысл являя тонкой тканью
Самых тихих, тающих регистров,
И ступени фуг возводит к знанью
Божьих тайн, что уху внятны свыше, –
А вокруг над старым органистом
Только дух былого шелестит всё тише
Ветхим шёлком, что в ущельи мглистом
Меж колонн устало осеняет ниши.
И не знают, то ли старый гений
Жив доныне, то ли гласы эти,
Что кружат, сплетаясь, в тусклом свете,
Лишь скопленья призрачных видений,
Отзвуки исчезнувших столетий.
Изредка задержится у входа
Человек, откроет дверь несмело,
Вонмет песнь, что льётся из-под свода
Отчим словом, полным чистой, строгой
Мудрости, которой нет предела, –
И с душою, звуками смущённой,
Медленно пойдёт своей дорогой
И расскажет другу с тайною тревогой
О твердыне, песнью освящённой.
И течёт подземными путями
Вечная река – лишь временами
Вспыхнет звук над гулкой темнотою;
Кто услышит, к тайне прикоснётся,
И святая жажда вдруг проснётся
В сердце, опалённом красотою.
Апрель-май 1937
Hermann Hesse
Orgelspiel
Seufzend durchs Gewölbe zieht, und wieder dröhnend,
Orgelspiel. Andächtige Gläubige hören,
Wie vielstimmig in verschlungenen Chören,
Sehnsucht, Trauer, Engelsfreude tönend,
Sich Musik aufbaut zu geistigen Räumen,
Sich verloren wiegt in seligen Träumen,
Firmamente baut aus tönenden Sternen,
Deren goldene Kugeln sich umkreisen,
Sich umwerben, nähern und entfernen,
Immer weiter schwingend sonnwärts reisen,
Bis es scheint, es sei die Welt durchlichtet,
Ein Kristall, in dessen klaren Netzen
Hundertfach nach reinlichsten Gesetzen
Gottes lichter Geist sich selber dichtet.
Dass aus Blättern voll von Notenzeichen
Solche weitgeschwungenen, geistdurchsonnten,
Solche Welt- und Sternenchöre werden konnten,
Dass ein Orgelpfeifenchor sie in sich banne,
Ist es nicht ein Wunder ohnegleichen?
Dass ein Musikant am Manuale
Sie mit Eines Menschen Kraft umspanne?
Dass ein Volk von Hörern sie verstehe,
Mit erschwinge, töne, mit erstrahle,
Mit hinauf ins tönende Weltall wehe?
Arbeit war's und Ernte langer Zeiten,
Zehn Geschlechter mussten daran bauen,
Hundert Meister fromm es zubereiten,
Viele tausend Schüler sie begleiten.
Und nun spielt der Organist, es lauschen
Im Gewölb die Seelen hingegangener
Frommer Meister, mit vom Bau umfangener,
Den sie gründen halfen und errichten.
Denn derselbe Geist, der in den Fugen
Und Toccaten atmet, hat einst die besessen,
Die des Münsters Maße ausgemessen,
Heiligenfiguren aus den Steinen schlugen.
Und noch vor den Bau- und Steinmetz-Zeiten
Lebten, dachten, litten viele Fromme,
Halfen Volk und Tempel zubereiten,
Dass der Geist herab auf Erden komme.
Wille von Jahrhunderten gestaltet
In der klaren Töneströme Rauschen
Sich, im Bau der Fugen und Sequenzen,
Wo der schöpferische Geist der Grenzen
Zwischen Tun und Leiden, zwischen Leib und Seele waltet.
In den geistbeherrschten Takten dichten
Tausend Menschenträume sich zu Ende,
Träume, deren keiner je auf Erden
Sich erfüllen darf, doch deren dringliche Einheit
Stufe war, daraus das Menschenwesen
Sich enthob aus Notdurft und Gemeinheit
Nahe bis zum Göttlichen, bis zum Genesen.
Auf dem Zauberpfad der Notenzeichen,
Dem Geäst der Schlüssel, Signaturen,
Auf dem Tastwerk, das die Füß' und Hände
Eines Organisten bändigen, entweichen
Gottwärts, geistwärts alle höchsten Strebungen,
Strahlen, was an Leid sie je erfuhren,
Aus im Ton. In wohlgezählten Bebungen
Löst der Drang sich, steigt die Himmelsleiter,
Menschheit bricht die Not, wird Geist, wird heiter.
Denn zur Sonne zielen alle Erden,
Und des Dunkels Traum ist: Licht zu werden.
Spielend sitzt der Organist, die Hörer
Folgen willig, in befreiter Rührung,
Der Gesetze englisch sichrer Führung,
Schwingen glühend, heilige Verschwörer,
Mit empor, zum Tempel sich erbauend,
Mit dem Blick der Ehrfurcht Gott erschauend,
Am Dreieinigen kinderhaft beteiligt.
So befreit im Klang, so eint und heiligt
Sich im Sakramente die Gemeinde,
Die entkörperte, dem Gott vereinte.
Das Vollkommene aber ist hienieden
Ohne Dauer, Krieg wohnt jedem Frieden
Heimlich inne, und Verfall dem Schönen.
Orgel tönt, Gewölbe hallt, es treten
Neue Gäste ein, verlockt vom Tönen,
Eine Frist zu rasten und zu beten.
Doch indes die alten Klanggebäude
Weiter aus dem Pfeifenwalde streben,
Voll von Frömmigkeit, von Geist, von Freude,
Hat sich draußen dies und das begeben,
Was die Welt verändert und die Seelen.
Andre Menschen sind es, die jetzt kommen,
Eine andre Jugend wächst, ihr sind die frommen
Und verschlungenen Stimmen dieser Weisen
Nur noch halb vertraut, ihr klingt veraltet
Und verschnörkelt, was noch eben heilig
War und schön, in ihrer Seele waltet
Neuer Trieb, sie mag sich nicht mehr quälen
Mit den strengen Regeln dieser greisen
Musikanten, ihr Geschlecht ist eilig,
Krieg ist in der Welt, und Hunger wütet.
Kurz verweilen diese neuen Gäste
Hier beim Orgelklang, zu wohlbehütet
Finden sie, zu priesterlich-gemessen
Die Musik, so schön und tief sie sei, sie wollen
Andre Klänge, feiern andre Feste,
Fühlen auch in halb verschämter Ahnung
Dieser reich gebauten, hoheitsvollen
Orgelchöre unwillkommene Mahnung,
Die so viel verlangt. Kurz ist das Leben
Und es ist nicht Zeit, sich hinzugeben
So geduldig komplizierten Spielen.
Übrig bleibt im Dome von den vielen,
Die hier zugehört und mitgelebt, fast keiner.
Immer wieder einer geht von hinnen,
Geht gebückt, ward älter, müde, kleiner,
Spricht vom jungen Volk wie von Verrätern,
Schweigt enttäuscht und legt sich zu den Vätern.
Und die Jungen, die den Dom betreten,
Fühlen Heiliges zwar, doch weder Beten
Noch Toccatenhören ist mehr Sitte,
Und der Tempel bleibt, der Kern und Mitte
Einst der Stadt gewesen, fast verlassen,
Ragt urweltlich aus geschäftigen Gassen.
Aber immer noch durch seines Baues Rippen
Atmet die Musik in himmlischem Flüstern.
Träumend und ein Lächeln auf den Lippen
Über immer zarteren Registern
Sitzt der greise Musikant, versponnen
In das Rankenwerk der Stimmengänge,
In des Fugenbaus gestufte Pfade.
Immer zarteres Filigrangestänge
Flicht sein Spiel, mit immer dünnerem Faden
Kreuzen sich die kühnen Ornamente
Im phantastisch luftigen Tongewebe,
Immer inniger und süßer werben
Um einander die bewegten Stimmen,
Scheinen Himmelsleitern zu erklimmen,
Halten oben sich in seliger Schwebe,
Um wie Abendrosenwolken hinzusterben.
Nicht bekümmert ihn, dass die Gemeinde,
Schüler, Meister, Gläubige und Freunde
Sich verloren haben, dass die eiligen Jungen
Die Gesetze nicht mehr kennen, der Figuren
Bau und Sinn kaum noch erfühlen mögen,
Dass die Töne nicht Erinnerungen
Mehr des Paradieses ihnen sind und Gottesspuren,
Dass nicht zehn, nicht einer mehr imstande,
Dieser Tongewölbe heilige Bögen
Nachzubaun im Geist und diesem Weben
Alterworbener Mysterien Sinn zu geben.
Und so fiebert rings in Stadt und Lande
Junges Leben seine stürmischen Bahnen,
Doch im Tempel, einsam im Gestühle,
Waltet fort der geisterhafte Alte,
(Sage halb, halb Spottfigur der Jungen),
Spinnt geheiligte Erinnerungen,
Füllt mit göttlichem Sinn die Ornamente,
Rückt Register immer leiseren Klanges,
Stuft den Fugenschritt zum Sakramente,
Das nur seine Ohren noch erlauschen,
Während andre nichts mehr als das Flüstern
Der Vergangenheit spüren und das leise Rauschen
Brüchiger Vorhangfalten, die im düstern
Steingeklüft der Pfeiler müd sich bauschen.
Niemand weiß, ob noch der alte Meister
Drinnen spiele, ob die zarten, leisen
Tongeflechte, die im Raume kreisen,
Nur noch Spuk sind überbliebener Geister,
Nachhall und Gespenst aus anderen Zeiten.
Manchmal aber bleibt ein Mensch beim Dome
Lauschend stehen, öffnet sacht die Pforte,
Horcht entrückt dem fernen Silberstrome
Der Musik, vernimmt aus Geistermunde
Heiter-ernster Väterweisheit Worte,
Geht davon mit klangberührtem Herzen,
Sucht den Freund auf, gibt ihm flüsternd Kunde
Vom Erlebnis der entrückten Stunde
Dort im Dom beim Duft erloschener Kerzen.
Und so fließt im unterirdisch Dunkeln
Ewig fort der heilige Strom, es funkeln
Aus der Tiefe manchmal seine Töne;
Wer sie hört, spürt ein Geheimnis walten,
Sieht es fliehen, wünscht es festzuhalten,
Brennt vor Heimweh. Denn er ahnt das Schöne.
| | |
|
Обсуждение
| Антон Касков
 | Олег! Снимаю шляпу! Столь большой и столь тонкий труд!.. Достойно восхищения.
А это: "Не насытит дерзостного слуха / Музыка, исполненная лада," - настоящий афоризм. Я запомню.
12.10.2011
|
Олег Комков
 | Антон, спасибо!
В переводе, мне кажется, есть много удачных мест, но есть и такие, которые не всем понравятся и, возможно, нуждаются в чистке. :)
12.10.2011
|
Антон Касков
| Конечно, перевод просто шикарен! Но и читать его следует не один раз. А что до мест, нуждающихся в чистке, то меня особо ничего не зацепило. Хотя... есть одно место: "Божий Дух творит свой образ вечный," - не совсем ясное. Может так в оригинале? Тогда вопрос не к Вам.
12.10.2011
|
Олег Комков
| Да, Антон, так в оригинале. Божий Дух творит свой образ - в космосе и в музыке. Кстати, обнаружил, что ссылка не работает, т.к. файл исчез, поэтоу помещаю целиком текст оригинала.
12.10.2011
|
|
|
|
