Венозный сноп стеблей насквозь промок,
Но, угольем жестоко подпаленный,
Возносит к небу зыбкою колонной
Слоисто-желтый жертвенный дымок.
Небритый жрец в помятом пиджаке,
Устало свесив обезьяньи руки,
Стоит в запретном черноземном круге
Спиною к дому и лицом к реке.
От богоносной блажи и брехни
О матушке-земле давно излечен,
Он твердо помнит, что никто не вечен,
Заройся ли в нее или прильни.
Потом он молча соберет золу,
Сочтет убытки, подобьет накладки,
И, убедившись в полном беспорядке,
Закурит и прислонится к стволу.
Он дышит равнодушно и легко,
Не думая ни о каком законе,
А древоточец тикает в иконе,
И на шестке бормочет молоко.
1990
|
