1.
Я прожил мало, пережил немного,
И жизнь моя по временам была
Растянутым подобием пролога
К роману из бетона и стекла.
Дворовый флигель в богомольной позе
Вздымал на окнах переплетный крест.
Но дом, кряхтя, ложился под бульдозер.
И вновь – за переездом переезд.
Машины чрево поглощало вещи,
Герань в обвязке зябла, чуть дыша,
И сатанински взвизгивали клещи,
Каркас дивана на куски кроша.
А новый дом встречал звенящим эхом
И тяжким духом нежилых хором,
И на горах вещей, скандально въехав,
Сидели прямо, будто с похорон.
Все приходилось познавать сначала:
И новый вид из нового окна,
И близость одуревшего вокзала,
И что паркет по вечерам пятнала
Доселе в дом не вхожая луна.
Там был балкон. И, чуть душой оттаяв
От беготни на ледяном ветру,
Законный крах хибарок и сараев
Я наблюдал, как новую игру.
Глаза домов слезились от несчастий.
Печной уют был вытолкан взашей.
И в трехэтажный ад былых Мещанских
Вплывала эра новых этажей.
Я полюбил блуждания без цели
По закоулкам тех дворовых каст,
Где в потных окнах канарейки пели,
И занавесок ситец был цветаст.
Здесь кое-где еще топились печи,
Здесь по дворам весной сирень цвела,
И старожилов шепотки на плечи
Кидались из-за каждого угла.
Из форточек несло кухонным чадом,
Зияли чердаков пустые рты,
И молниями рвали по оградам
Блохастые и наглые коты.
Но пробил час, и македонским строем,
Ломая сон репейных пустырей,
Пошли кварталы, возвышаясь втрое
Над прежними, что никли, постарев.
А в поступи кварталов было что-то
Похабное, неясное еще,
И в ту работу до седьмого пота
Я не был вовлечен и посвящен.
Школярский пыл из памяти изгладив,
Я понял: суть сумбурных именин –
Простой грабеж старинных винных складов
Пропойцей, не познавшим вкуса вин.
Все шло вразнос, и, ошалев от водки,
Дворовый цвет рубился в домино.
Истошным визгом мусорной лебедки
Входил рассвет в открытое окно.
Мир лез в границы, сокращаясь вдвое.
Всему была назначена цена.
Быт уплощался. Люди выли воем.
И быстро дешевели ордена.
А главное – и то всего похлеще,
Что, выдвигаясь рылом в первый ряд,
С трибун престижа дорогие вещи,
Кривясь, глазели на людской парад.
И к тем вещам припав лицом набрякшим,
Прокляв суровый пост в родной глуши,
Приезжие из Мги и Кандалакши
Пускали кровь – тем были хороши.
2.
Неслышна поступь, строго вертикален
Зрачок, упрятан коготь, пуст живот.
Метя хвостом полы храпящих спален,
С презрительною миной рыжий кот
Под стук часов, доставшихся от предков,
И тоненькое теньканье воды
Бесшумно бродит в поисках объедков,
Ни разу не ступив в свои следы.
Квартира спит. Поют сверчки. И бьется
Стук ходиков, грызя обоев бред,
И лижет дно дворового колодца
Луны московской худосочный свет.
Родившись в сердце каменного града,
Я пробуждение Москвы люблю,
И утреннюю зябкую прохладу,
И улицы, бегущие к Кремлю,
Невзрачных рек извилистые русла
И переулков путаную сеть,
И даже дождь, что, сеяный и тусклый,
Над крышами не устает висеть
В осенний день – пока, срывая клочья
Лохматой пены с волн Москвы-реки,
Бог всех ветров не прыгнет в город ночью -
И вздыбятся к ушам воротники.
Воронкою невиданной закружен,
Огромный город умеряет пыл,
И вечер ожерелье из жемчужин
На стынущее горло нацепил.
О, семихолмие и ширь излучин,
Высоколобой набережной склон,
Где теплым сбросом лед прозрачный вспучен
И тяжки взгляды прорубей-окон!
Но – в сторону лирическую ересь.
Будь неподкупен. Напиши о том,
Как переполненный трамвай, ощерясь,
Проходит у моста под животом,
А в склепах сводов перебранка скачет
Колес, гудящих, как ахейский щит,
И самый воздух, словно детский мячик,
Проклятьями и выхлопом налит.
Пиши о тех, кто ломит горб, кто служит,
О черном снеге всех московских зим,
Пиши о теплой поросячьей луже
На месте храма, взорванного Им.
Воспой маршруты, радиусы, хорды,
Славь купола чиновных базилик.
Пиши икону с той бетонной морды,
Которой стал резной московский лик.
Довольно, впрочем. Отмахнув тенета
Бесстыдных глаз с лица в седьмом поту,
Взгляни туда, где узкий лучик света
Насквозь пронизывает темноту.
Сквозь тупоумье генеральных планов,
Подмахнутых ублюдочным пером,
Она глядит глазами великанов,
Гвоздя не вбивших под венцы хором.
Она сыта державным захолустьем.
Она зерно от сора отмела.
Она поймет. Она простит и впустит –
И зазвонит во все колокола.
1984-1989
|
