| Литературное общество Ingenia: Бумажное наследство. Начинает Илья Цейтлин | | Бумажное наследство. Начинает Илья Цейтлин | Илья Цейтлин:
От мелких забот в сутках суетных тесно,
вокруг не объехать, насквозь не пройти.
Часы отмеряют, да что? Неизвестно.
Последнюю треть? Половину пути?
А может быть шаг? И что следует дальше?
Быть может, узнаем, поведать не смочь.
Поэтому хочется чувства без фальши.
Пред тем, как упасть в скоротечную ночь,
вверяешь листу то, что кажется важным,
но позже, уже прочитаешь едва ль.
Судьба обрастает наследством бумажном,
где, как седина, проступает печаль...
Андрей Теверовский:
А надо ль считать, где пути завершенье?
Я знать не хочу. где закрою глаза,
пока из меня рвётся слов изверженье,
я жив, а бумаги запрячу в рюкзак.
На диске останется, или сотрётся,
неважно, нестрашно. сказал, сколько мог
мне там наверху это может зачтётся
а может когда-то прочтёт и внучок.
Илья Цейтлин
Неважно останется ль? Нет, не поверю,
вернее, принять не сумею никак.
Уход из живущих сочтя за потерю,
скажу, что его превращает в пустяк
бесследное таянье памяти. Сроки
всесильны, от них не уйти никуда.
Но хочется верить, удачные строки
нас эхом сумеют продлить на года...
Андрей Теверовский:
Надежда живёт, пусть в последнем мгновенье,
пускай в голове всё, как мятый кишмиш,
я верю в судьбу, до последнего зренья,
стихами моими прочтут мне кадиш.
Для тех, кто не знает, что такое кадиш. Это еврейская молитва, которую читают по усопшему.
Галина Гедрович:
Андрей Теверовский написал(а):
А надо ль считать, где пути завершенье?
Я знать не хочу. где закрою глаза,
пока из меня рвётся слов изверженье,
я жив, а бумаги запрячу в рюкзак.
На диске останется, или сотрётся,
неважно, нестрашно. сказал, сколько мог
мне там наверху это может зачтётся
а может когда-то прочтёт и внучок.
Илья Цейтлин:
Опять возрожу, не серчай, сомневаюсь,
сегодня стихи никому не нужны,
лишь горстке людей, их теплом согреваюсь,
для них и пишу, а верней, для жены.
Ещё для себя, не умею иначе
расставить по полочкам мелочи дня.
Так просто, ни цель не нужна, ни задачи,
но слаще наркотика нет для меня...
Ирина Каменская:
Неведенье - счастье. В конечном итоге,
От нас не уйдет безразличная Лета.
Минутная слабость уложена в слоги.
Уже полегчало. Но песня не спета.
Желания живы. И радует солнце.
А также дожди, снегопады, туманы.
Когда-то, конечно, прощаться придется.
Прощусь. И отправлюсь увидеться с мамой...
Андрей Теверовский:
Стихи и слабость и отрада, рвут из души последний клок,
я не умею жить без ада, что сам себе создал, как Бог.
Слова швыряются и ропщут, рвут загородку на глазах
слезами капают на вечность, они живительный бальзам.
Илья Цейтлин:
Стихи и мучают и лечат,
они казнят и дарят мир.
В них с самым сокровенным встречи
душе истрёпанной до дыр.
В них гавани и водопады,
лавины горные и штиль,
всё, что для непокоя надо,
загадка, выдумка и быль.
От них отделаться захочешь,
перечеркнёшь, порвёшь, сожжёшь.
Но встрепенёшься среди ночи,
поняв, освобожденье – ложь!..
Ирина Каменская:
Не потому, что жизнь пуста.
Не потому, что манит слава.
Не потому, что красота -
наинежнейшая отрава.
Не потому.
Но душу рвет
В плену томящееся слово.
Лети, птенец. Тебе - в полет.
А мне так без тебя хреново...
Галина Гедрович
Что я могу сказать на это:
Нашли друг друга - вместе мы!
У каждого свои сюжеты,
Но дни ещё не сочтены.
А если говорим ритмично,
Не грех - быть может, благодать,
Все знают, как порой привычно
Нам эпиграммы сочинять.
Мартынов не был идиотом,
Когда на страшную дуэль
Вы поняли позвл кого Он,
Но не жену его в постель!
Ирина Каменская:
Стихи - не самый краткий путь
к чужой душе. Не самый ясный.
Но нам искать. И щупать пульс.
И разражаться диссонансом,
В попытке выразить - себя?
свой малый мир в бескрайней ночи?
Не понял кто-то? - не судьба.
Поймет лишь тот, кто сам захочет.
Илья Цейтлин
Поймёт не кто захочет, тот кто сможет,
мы судьбы поручаем языку.
Не просто выжигать узор на коже,
не проще резать душу о строку.
Андрей Теверовский:
Мне в сердце врезается слово, сверкая гранёным штыком
оно и любовь и подкова, висящая в доме моём
я строчками пью за победу, сменяю уют на шалаш
они для меня фото деда , зазубренный старый палаш.
Рюкзак переполнен бумагой, мне бросить его недосуг,
таскаю с собой, он собакой мне служит, мой старенький друг.
когда-нибудь утром осенним вложу в него строчек послед
простите, я жил их веленьем, для них был мой куплен билет.
Ирина Каменская:
Кто раб? Кто хозяин? Служение слову
не знает таких категорий. Душа -
лишь зеркало мира в телесных оковах.
И строки веригами кажутся снова.
И хочется только читать и дышать
Поэзией - воздухом первоосновы.
Галина Гедрович:
Штраус уволен с работы
За то, что он вальсы писал,
От этого мозга заботы,
Быть может, судьбы карнавал.
| |
|
