Цветущий город, изнывая от жары,
забился в тень, не чувствуя "подвоха",
клубился дым над куполом горы,
и ветер налетел с Востока.
В кипящих водах вздулись пузыри,
зловеще мутную выплевывая жижу,
снаружи, сверху, сбоку и внутри,
Помпеи обреченные я вижу.
И нарастал подземный, страшный вой,
рабы и господа лежали рядом,
не разберёшь, кто мёртвый, кто живой,
пропитан воздух ужасом и смрадом.
Бессчетных жизней порвана струна,
пощады нет ни молодым, ни старым,
накрыла землю серная волна,
слепым, последним, рушащим ударом.
В расплавленной казарме, в тишине,
спит Фортуната, мойщика жена,
и может быть в загробной стороне,
она теперь свободна и вольна.
Вот Юлия – неразродившаяся мать,
что уходила с каменным лицом,
и лишь рабыне нечего терять,
и сожалеть не надо ни о чем.
Вот девочка, бежавшая домой,
упавшая у запертых дверей,
и нищий, что с протянутой рукой,
сидит, покорный участи своей.
За что Юпитер суетных людей,
так покарал, неясно и поныне
под слоем пепла, лавы и камней,
в плену времен останки и святыни.
Верховный жрец, молящийся Богам,
в своих сужденьях был неоднозначен,
и недостроенным остался Храм,
где мрамор бело-розовый прозрачен.
Античный мир подобных катастроф
не знал, спешили римские отряды,
на еле различимый, хриплый зов,
им Громовержец не чинил преграды.
И выглянуло Солнце сквозь туман,
Лучами серую пустыню согревая,
земная ось сложилась пополам,
и море пенилось от края и до края.
|
