| Литературное общество Ingenia: Valery R - Сосед | | Сосед | | Эрнест опять влетел. И на сей раз так глупо, так надолго. Восемнадцать лет особого содержания! Бывал он до этого и на строгаче и в одиночках… но чтобы заполучить по несуразности проклятого случая, по злой иронии судьбы столько! одним разом!..
Никогда он не мог предположить подобного…
Первые месяцы оказались хуже пытки: апелляцию отклонили; просьбы о пересмотре, похоже, не рассматривали вовсе. Кого интересовали его жалобы, проблемы? Кем он теперь приходился тем, что забывали каждую минуту радоваться свободе? Оставалась слабая надежда на амнистию. Но это произойдет не скоро, не сейчас… Это, возможно, сработает к концу жутко длинного срока. Годика за два до выхода уже пожилого Эрнеста на волю. Не раньше…
От безысходности, бессилия и ощущения, что заживо похоронен, хотелось выть и лезть на стену. О скольком отныне предстоит забыть! Сколько красивой, быстро меняющейся жизни протечет мимо, как течет величественная река в километре от этого каменного острога!
Потом он вроде бы смирился. Смирение было странным: эмоции ушли, оставив опустошенную усталую душу, а на смену им пожаловали липкие, тягучие мысли о самоубийстве. Они не тревожили Эрнеста, хотя привели бы в смятение еще год назад. Они незаметно завладевали сознанием, как уютные вечерние сумерки окутывают летний сквер, ничуть не беспокоя запоздалых посетителей. Он не боролся, не отгонял их прочь; он не тряс головой, не вскакивал с неудобного ложа, не сбивал размеренного шага во время редких прогулок. Он даже не пытался переворошить раздумья, чтоб случайно натолкнуться в памяти на яркое пятно…
Его одиночка была предпоследней в длинном коридоре. Каменный «мешок» два на три. Крохотное оконце под потолком, за решеткой и мелкой сеткой. Через него и птиц-то не увидеть! Только небо, с ужасающим постоянством меняющее цвета и оттенки: черное, голубое, синее, белое, серое… И снова черное!.. Кровать с замурованными в пол ножками. Прикрученный к стене узкий, металлический стол. В углу подобие унитаза и раковина с краном, вода из которого течет тонкой струйкой три раза в день.
Хорошенько оттолкнуться, разбежаться от одной стены к другой…
Сильный прыжок вместо последнего шага…
Головой вперед…
Внешних углов нет, но сойдет и плоская, каменная кладка…
И свобода! Вечная свобода, какой еще не видывал! Другого, приемлемого способа здесь не сыскать. Можно перегрызть вены или разодрать их о край стола, да медленная смерть всегда вызывала у Эрнеста отвращение. И если бы имелась хоть капля уверенности, что умрет мгновенно, что не придется потом лежать с переломанной шеей – непременно б разбежался и ударился о стену…
Но нашлось-таки у Эрнеста одно Дело, напрочь перевернувшее еле тлевшую жизнь. Возлегая в один из сотен дней на жесткой постели, и привычно разглядывая рябое небо под унылые мысли о смерти, он вдруг услышал тихий стук. Взгляд скользнул от оконца влево – к боковой стене; слух напрягся; затаилось и сердце…
Нет, стучали не в коридоре. И не за окном. Кто-то подавал о себе знать из соседней, самой последней камеры, отрывисто постукивая по общей толстой перегородке.
Вмиг оказавшись на ногах, Эрнест отыскал на цементном полу небольшой камешек, дрожащей рукой поднес его к стене, робко постучал.
Раз… Другой… Третий…
Неизвестный собеседник, радостно забарабанил в ответ…
Скоро между обитателями смежных казематов, установилось подобие дружеской переписки.
Это спасало. По крайней мере, уже не приходило в голову взять смертельный разбег у противоположной стены.
Один удар означал приветствие или вызов к общению.
Два легких стука служили ответом на приветствие и готовность «поболтать».
Три удара заменяли несколько общих вопросов: «Как дела? Ты один? Нет ли рядом «цепных псов»? Все ли нормально?»
От четырех до бесконечности – содержали в себе все остальные слова богатейшего русского языка. Тут уж правила бал их фантазия…
Эрнест справедливо полагал: каждый из них вкладывает в тему «разговора» что-то свое, сокровенное. Еще со школьных времен в его памяти крепко сидела «Теория вероятности» – слишком уж запала, произвела впечатление… «Эта теория не опровергает совпадений, а напротив – научно доказывает их существование! – размышлял он, улыбаясь и вышагивая по холодному бетону. – Значит, когда-то, задав соседу конкретный вопрос и, услышав заветное множество ударов, я получу ответ именно на него!!»
От этой радостной мысли захватило дух, и сердце бешено заколотилось. Достав из укромного уголка нехитрый инструмент для связи, Эрнест снова метнулся к стене…
Шли месяцы. Они уже не мыслили своей жизни без «бесед». Дни начинались с перестука и им же заканчивались. Пожалуй, это желанное занятие стало главным смыслом здешнего бытия для Эрнеста. Своего рода спасением от сумасшествия. Лекарством от смерти…
Даже приносимая по строгому распорядку пища не радовала так, как долгожданные, едва различимые удары в стену. Все чаще ему казалось, что и время – лениво ползущее раньше, отныне течет быстрее. Он с готовностью отвечал на призыв, ждал новых «посланий»; снова отвечал и снова ждал…
Но и с этим светлым лучиком судьба, никогда его не баловавшая, распорядилась по-своему. Как-то днем узник услышал шаги в коридоре. Охранники нечасто шатались по длинному проходу; еще реже заглядывали в круглые глазки. Но на сей раз, снаружи раздался топот нескольких пар сапог; тюремщики шли куда-то спешно, целенаправленно…
«В чем дело? – почувствовал смутную тревогу Эрнест, – кого это несет? Уж, не ко мне ли гости?»
«Гости» прошли мимо его двери и остановились у последней камеры. В сей же миг, он услышал бешеный стук в стену – сосед стучал, что было сил, не переставая…
Эрнест схватив камешек, ответил, да тот, не слушая, продолжал свою неистовую дробь…
– Господи… Что случилось? – метался и шептал в недоумении человек в полосатой робе, – может быть, его освобождают, или куда переводят!? Господи…
Лязгнул засов предпоследней двери. Шорох, возня, сдавленный голос, беспорядочные удаляющиеся шаги по тому же коридору.
И гнетущая тишина…
Эрнест стукнул раз. Прислушался…
Молчание.
С трепетной нерешительностью он ткнул камнем в стену опять…
Камера друга была пуста.
Весь остаток дня он не находил себе места. Ловил каждый звук в коридоре и ждал возвращения соседа; надеялся вновь насладиться негромкой беседой. Лишь вечером, когда открылось прямоугольное окошко в двери, и такой же зек – кухнар, подал миску с баландой, он вопросительно зашептал:
– Куда дели моего соседа, браток?
Кухнаров меняли за любую провинность. Строжайше запрещалось и общаться с обитателями одиночек. Но этот осмелился – ставя кружку чая на откидную крышку и опасливо озираясь, приглушенно отвечал:
– Известно куда… Куда из камеры смертников уводят!? Смекаешь?..
– Разве в последней камере содержат смертников?! – опешил Эрнест, да створка оконца проворно захлопнулась, разметав по камерной пустоте короткое эхо.
В оцепенении он долго простоял в центре проклятого «мешка», вдруг снова ставшего тесной, давящей могилой. Его последняя надежда внезапно исчезла, испарилась. Умерла, как должно быть умер и несчастный сосед…
Вечером следующего дня в пустующую последнюю одиночку привели нового постояльца. Заключенный из соседней камеры слышал это. Уловил он и стук в стену, раздавшийся часом позже, но все мысли по-прежнему были заняты навсегда ушедшим соседом…
«Теория вероятности… Жизнь с методичной жестокостью опровергает многие теории. Ответы моего бедного друга никогда бы не стали ответами на мои вопросы. Никогда! О чем я только не спрашивал его на протяжении многих месяцев. А он, должно быть, каждый раз говорил о близкой смерти; молил о помощи; отчаянно кричал и прощался со мной…»
Размеренный шаг Эрнеста вдруг сбился возле глухой монолитной стены, разделявшей две соседние камеры. Остановившись, он прикоснулся руками к прохладным, шершавым камням; голова его медленно легла между ладоней.
«Я никогда не видел тебя, мой друг. И, как оказалось, никогда не понимал… Прости. Скорее всего, мы ни разу не встретились бы… даже сложись наши судьбы по-иному. Однако я был бы уверен до конца своих дней, что ты где-то есть, что ты так же помнишь обо мне, о наших долгих, спасающих душу беседах. А что же теперь?..»
Очередной временный жилец последней камеры настойчиво повторял попытки наладить «контакт». Но его будто не слышали, или не хотели отвечать.
Наконец, едва не уронив от радости камешек, обреченный на скорую смерть, отчетливо уловил глухой удар в стену. Подскочив к месту, откуда изошел короткий сильный звук, он принялся отбивать дробь и прислушиваться…
Но, тщетно. Смежная одиночка – предпоследняя в длинном коридоре, отзывалась гробовой тишиной.
Словно жизни в ней уже не было…
Декабрь 2000 г.
| | | | Обсудить на форуме |
| |
