Проверка слова
www.gramota.ru

ХОХМОДРОМ - лучший авторский юмор Сети
<<Джон & Лиз>> - Литературно - поэтический портал. Опубликуй свои произведения, стихи, рассказы. Каталог сайтов.
Здесь вам скажут правду. А истину ищите сами!
Поэтическая газета В<<ВзглядВ>>. Стихи. Проза. Литература.
За свободный POSIX'ивизм

Литературное общество Ingenia: Байер Сара - Целуя высоту. продолжение 3
Раздел: Следующее произведение в разделеПрозаПредыдущее произведение в разделе
Автор: Следующее произведение автораБайер СараПредыдущее произведение автора
Баллы: 2
Внесено на сайт: 4.04.2006
Целуя высоту. продолжение 3
Глава 27.
Снова в сборе.

В нашей великолепной четверке я была ведущим звеном, своего рода, пионером; Настя – по части организации, Ваня – мозг, а Костя для компании. Мы вновь стали собираться все вместе. Поначалу из-за светиной болезни, но вскоре эта тема ушла на второй план. Мы пили, смеялись, вспоминали былые времена, надумывали новые проекты. О, как же в Америке я скучала по таким кухонным посиделкам. Планировка домов там, как правило, совсем другая, да и общая атмосфера: люди более закрыты и живут собственными интересами. В России не так; в России живут народом, общиной. Америкосы, как называют русские ученые тамошних аборигенов, отличны от наших даже интоннацией речи: она у них укомплектована, стремительна, течет. У нас она более медлительна, вальяжна в своем потоке, переступает. Step by step. Если не уловишь значения одного слова, потеряешь связь к другому. Там ты всегда можешь отгородиться (to shut off) от лапши, которую всякий любезен навешать на уши (Life’s a gas!). У нас – нет.
К нашей четверке присовокупился и Майкл. Он тоже пил, смеялся, но мало, чего понимал. Впрочем, молчание с его стороны было привычным. Только не всем известным. Настя и Костя взяли забаву учить его русскому. Тыкали на предметы и произносили их значение. При этом лица у них так уморно вытягивались, что я хохотала в пополаме. А уж когда дело заходило до объяснения понятий, разыгрывалось целое представление. Бесплатный цирк.
Костя пару раз порывался вовлечь к нам Свету, но все понимали (кроме Майкла, конечно), что это внесет напряжение, и ищи магнетического шарма, как ветра в поле. Даже Ваня, этот Мать Тереза во плоти, ответил молчаливым согласием с большинством.
Судя по тому, что Света высказывала о Леночке, я не сомневалась, что их отношения долго не протянут. Это была искусственная жизнь, поддерживаемая засчет мира, который Леночка видела в их связи. Туда примешались и детские фантазии, и почти религиозные чувства. Таня, она же Света, сама от них подуставала. На новом витке событий в Леночке открылось второе дыхание в творчестве. Вновь из-под ее кисти стали выходить прекрасные полотна. Свою лепту в это внес и Рафаэль, который почти насильно увез ее в Европу. Он рассудил, что ей просто необходим отдых и смена обстановки. Хотя в замужестве она ему отказала, он, видно, не оставлял надежд. А Света была рада в это время заняться собой. Кажется, не обошлось без какого-то любовного романа, хотя с точностью об этом сказать никто не мог. Уж тем более Костя. От помощи психолога, которого мы к ней подослали, она отказалась. Он предложил ей просто поговорить. Она побеседовала с ним часок, на этом все и кончилось. По правде, в качестве чудесника я предполагала несколько иное лицо, но выбирать не пришлось. Я знала одно: к Свете лучше не лезть; она справится сама. Иначе ничего не получится; иначе никак. Это все равно, что подгонать искусственные волны для серфингиста. А он на них прыгать не будет. Не в настроение – из-под палки-то. Или неуклюже, а, значит, не в кайф. Нужна своя волна. Только СВОЯ. Иначе никак. На этот раз все это понимали. Кроме Майкла, конечно: он был далек от всего этого.

Глава 28.
Леночка и Рафаэль.

В Европе царил неповторимый дух средневековья, иных традиций. Леночка всегда думала, что для каждого человека предназначено свое место на этой планете. Забавы ради, она решила угадать, где же земля Рафаэля, и совпадет ли она с ее.
Рафаэль был худощав; черты лица имел островатые; черные волосы отпущены ниже стандарта и зачесаны назад; носил небольшую бородку, но над губой выбривал гладко; вечно в строгих костюмах, но вместо рубашки и галстука предпочитал однотонные водолазки или тонкие свитера с воротом. Вкупе с аристократическими манерами, он являл собой тонкого ценителя всего прекрасного. Казалось, это было его призвание.
После дребезжащего и чопорного Лондона, где, в старомодном черном такси с кожаной обивкой внутри, Рафаэль казался таким кстати, они решили отправиться в Италию. Рим встретил их грандиозными архитектурными ансамблями, где чуть не в каждом камне и отточенном куске мрамора читалось о праве, философии и атлантах. Здесь Рафаэль смотрелся достойно, величаво, интригующе - будто он заключал саму тайну истории, пребывавшую в нем и ранее, но обнаружившуюся лишь теперь, на этом фоне. В Риме они оставались недолго. Рафаэлю давно хотелось посетить близлежащую деревню Тоскана. Сейчас представилась такая возможность. Виноградники, рассыпанные по долинам, городки, что высились на холмах, и необъятность, какая представлялась взору, поистине завораживали. Тоскана околдовывала колоритностью пейзажей и настраивала на поэтический лад. Это удивительное место влюбляло в себя с первого взгляда. В нем исключительным образом сочетались внешнее безразличие роскоши и радушное гостеприимство неискушенного сельского жителя. Сюда, в поисках душевного приюта и вдохновения, стекались интеллектуалы из разных стран, в основном, американцы и европейцы. Рафаэль был в восторге. Они сняли небольшой домик на юге Тосканы и поселились в нем, дабы по-настоящему окунуться в чары неторопливости и размеренности здешнего, будто бы вовсе застывшего, хода времени.
В один из вечеров они совершали прогулку на лошадях по тенистой аллее меж деревьев.
- В последние несколько дней я все больше думаю о нас, - начал Рафаэль. – О нас в этом месте. Я мог бы купить здесь дом, виноградники, оливковые рощи... Ты бы писала свои картины. Я уже готов остепениться. Я вволю нагулялся по этому свету. К черту бизнес. Его можно оставить полностью в управление друга, и получать проценты. Это не главное. Главное – ты. Я задавал себе вопрос: что ты готов сделать ради Нее? И я ответил: все. Все ради тебя, все к твоим ногам, потому что ты захватила мое сердце.
Леночка не отвечала.
- Ты молчишь?
- Я не знаю, что сказать.
- Выходи за меня. Просто скажи да. Я сделаю для нас все и даже больше. Во мне столько накопилось нерастраченного тепла, нежности, романтики. Я чувствую, я хранил их для тебя, зная, что ты однажды придешь в мою жизнь.
- Но я не чувствую себя рядом с тобой, даже в этом месте. Это – не мое.
- Если ты боишься, не надо. Оставь свои страхи, Леночка, тут нечего бояться. Ведь речь идет о таком прекрасном. Просто оглянись. Посмотри вокруг. Разве это не сказачное место? Где мы можем быть.
- Дело не в страхах, Рафаэль. Ты милый, обаятельный. Я благодарна тебе, что ты вытащил меня из того состояния сюда. Я подышала воздухом, в голове прояснилось... В том-то и дело, что я смотрю вокруг. Я чувствую красоту этого места. Мне казалось, что я уже неспособна на это, но я чувствую. Однако я не чувствую себя рядом с тобой. В доме, о котором ты говоришь, на виноградниках, оливковых рощах. Какое-то другое место еще ждет меня.
- Куда ты хочешь, чтоб мы поехали?
- Другое место и другой человек, - уточнила Леночка.
- Таня?
- Нет, даже не Таня, - сказала Леночка, и сама поразилась, как это вырвалось у нее.
- Кто же? Сережа? – более ревниво отозвался он.
- Не Сережа. Я пока не знаю, кто.
Рафаэль словно вздохнул с облегчением.
- У меня много терпения, Леночка. Я слишком долго тебя ждал в свою жизнь, подожду и еще, - сказал он и подстегнул лошадь, помчавшую его вперед по аллее.
Леночка поправила на голове шляпу ковбойского типа. Изысканность, романтика, исполнение желаний... Но что-то неумолчно звало вдали. Она кинула взгляд на горизонт. Солнце садилось, обагряя небо. Воздух расковало упоительностью предвкушенья. Она почему-то вспомнила Наташу: с каким благоговением она отзывалась на простые ее прикосновения. Это было слишком выразительно, остро, подавляюще ярко, вовсе нереально, - настолько, что не верилось в искренность ее чувства. Разве что повышенная сексуальность. Леночка отмахнулась от наваждения. Нет, у Наташи никогда не было истинных эмоций. Лишь холодный рассчет и удовлетворение физических потребностей. Света другая. Она пылкая, страстная, легко ввязывается в игры, получает наслаждение. Но и с ней Леночка уже не чувствовала былого драйва. Что-то надломилось в них обеих. Пора понять, что прошлого не вернуть. Надо открываться новому. Но для этого придется отпустить Свету, позволить ей быть с кем угодно, в том числе, с Наташей. Только так можно добиться чистоты и непорочности в сердце. Она оглянулась вокруг. Будь, что будет. Welcome to new life. Она направила коня к дому.

Глава 29.
Афера и отрыв.

Я съездила на недельку в Бельгию повидать родных. Брат вырос, возмужал, однако сохранил неуловимый отпечаток клиники. Лекарства и больничный режим, с которыми пришлось столкнуться его организму в период становления, казалось, еще долго не уйдут из его жизни: то ли силой воспоминания, то ли от воздействия химии. Он был спокоен, но не так, как другие люди с нормальным развитием. В нем словно засел маяк. Порой он говорил умные вещи, но через минуту с тем же успехом мог пороть абсолютный вздор. То ли притворялся в одном, то ли в другом. Впрочем, разницы в этом для него не существовало. Словом, ломаная логика. Мать была рада меня видеть. Особенно после того, как я обусловила, что ненадолго. По правде, я и не за тем приехала.
Майкл с Ваней встречали меня в аэропорту. Мои красавцы мужчины. Поначалу Майкл снимал в Москве для нас квартиру, но уже через пару месяцев мы переехали в одну из ваниных: у него было две. В самый первый раз, когда мы познакомились, Ваня показался мне чудаком и чухликом. Однако уже тогда я смекнула, что он не так прост. Сейчас еще больше вырос. Настоящий делец и виртуоз, он “наваривал бабло” играючи. Он неплохо speak English, и с моим “сувениром из Америки” они ладили. Ваня не знал, что вместе с Майклом мы иногда не только сны видим, хотя по большому счету и так. Но не его это было дело. Я сомневалась, что он сам живет по манастырским уставам.
Я уже упоминала, что в нашей четверке наравне с воспоминаниями былых шабутных лет, мы еще обсуждали новые проекты. Это касалось и проведения одной мутной операции. Нечто вроде аферы. Для кого-то может показаться странным, но мы настолько считали друг друга семьей, что решили приобрести особняк за городом, чтоб на всех в нем хватило места. Надо сказать, в России, особенно тогда, добывать деньги большого труда не составляло. Сложнее их “отмыть”. Я имела пару выходов за границу: США и Бельгия. Полина уже получила американское гражданство. Мы периодически переписывались и созванивались. Я предложила ей выгодную сделку. Она не смогла отказать. Почти чистый cash в руки. Хотя, если не она, то Майкл. В Бельгии отчим держал business. Настя и Ваня также располагали некоторыми связями. Косте отвели роль, но, скорее, для виду... Оттуда-отсюда. Каждому – долю. Можно было и проще. Даже своими силами и законными путями. К примеру, один Ваня владел немалой собственностью. Но это должен был стать НАШ особняк. Мы действовали наверняка, и совершенно запутали следы. После покупки дома остались кое-какие средства. Поделили на всех. Когда напряжение, связанное с махинацией, миновало, меня будто “выкинуло”.
Валерьянка и кофе. Сомнительное комбо. Я лакала его, и шла в клуб. Алкаха, травка. Buzz & High… После двадцати ты уже склонен вспоминать, сколько ты мог выпить в шестнадцать. Со мной такого не было, хотя давно перевалило. Я пичкалась всякой дрянью немеренно. Транзитом в бесконечности, высаживалась всей обоймой, - неизбежно, в никуда. Тревожные дни будили меня в чужой постели. Я обнимала девушку, которую смутно помнила со вчерашнего. Вставала на автомате, находила душ, споласкивалась, брала вещи и уезжала. Иногда вынужденно обменивалась парой фраз. Следующая ночь в том же режиме. Мой смех откуда-то издалека, дымящиеся глаза, стук сердца. “Отрыв” длился все выходные. “Отмывалось” тело от остаточных продуктов втечение рабочей недели, потом получало добавки. Мало не казалось. Иногда я возвращалась домой сразу после клуба. Я забиралась на необъятное тело Майкла, целовала его в щеку и усыпала, как ребенок.
Это было дико. Абсолютно неприглядно и, в то же время, неподражаемо. Я цеплялась за каждого, словно он мог вытянуть меня из той трясины, в которой очутилась. На самом деле, - служил еще одним звеном засасывания туда же. Я сходила с ума.
Beef – так я называла тех, с кем просыпалась. Если ноги приводили меня в клуб традиционной ориентации, и я кадрила какую-то особу (конечно, женского рода), почти сразу признавалась, что лесби. “Ты, правда, любишь девушек?” – “Только под хорошим соусом” - “Ты что, их ешь?” - “Нет, е*у”. Никто не понимал логики, а мне было не до патетики.
Случались драки. Несмотря на своенравную неуправляемость, я старалась их избегать. Иногда не выходило. Меня считали буйной, чудовищем; другие – черным ангелом. Вечно прикованная к барной стойке, хлещущая один за другим коктейли, являла миру больные глаза, которые то загорались нервным блеском, то сокрушительно притухали - из-под ниспадающей с обеих сторон лба небрежной челки. Недавно стриглась, но волосы успели отрасти. Чаще всего на моем посту разговоры заводились сами по себе, с пустого места. А там - понеслось, поехало. Ясный расклад.
Я бежала. Куда-то и зачем-то. Мне казалось, беспробудно.

Глава 30.
Не изменив прошлого, не изменишь будущего.

Пробыв в Тоскане достаточно долго, Леночка с Рафаэлем, наконец, покинули ее. Они продолжили путешествовать, ходить по музеям, библиотекам, осматривать достопримечательности. Рафаэль относился с посистине священным трепетом к разного рода реликвиям и культурным ценностям. В одной из библиотек он буквально умолял служащего показать им редкий труд какого-то средневекового автора. Леночка по привычке чуть не сделала в нем надпись между строк. Рафаэль грубо ударил ее по руке.
- Что ты делаешь?! – возмутился он. – Это же бесценное произведение искусства!
- Нет, просто летопись из древности.
- В том-то и дело! Древности. Это же такой материал для изучения. Как так можно? Ты бы еще в картине Да Винчи пририсовала что-нибудь, были б краски...
- Я сама об этом думала, - согласилась Леночка.
- Я тебя так обидел? – принял Рафаэль на свой счет.
- Нет, это правда. Просто я иногда вижу что-то другим. Не таким, каким оно изображено. Мне хочется исправить это.
- Но почему? – удивился Рафаэль.
- Я так чувствую.
- Это глупо.
- Почему?
- Потому что речь о гениальных творениях. Неужели ты претендуешь оспорить их неподражаемое влияние на души людей?
- Нет, только внести изменения. Ты не допускаешь, что от этого они бы выиграли?
- Нет, не допускаю. Никто не вправе мешать свой дух с духом непревзойденного мастера. Ты не в состоянии до конца проникнуться его замыслом. Никогда. Ты можешь лишь смотреть и получать эстетическое наслаждение. Как это делаю я.
- Поэтому я и пишу свои картины. А ты – нет.
- Вот и пиши СВОИ картины, а не в чужих.
“Зануда”, - подумала Леночка, поджав губки, и как-то быстро успокоилась.
- Пойдем, я угощу тебя ужином и бутылочкой вина? – как ни в чем не бывало, предложила она.

Глава 31.
Судьба.

Леночка продолжала видеть сны. В одном из них она летела в Лас-Вегас. Ступеньки трапа от девери самолета до земли. Ее высадка – в виде тонущих патронов. Казино, название туманно. Какой-то гостиничный номер. Она открывает дверь. За ней бесформенное тело, повисшее ровно от пола и потолка посередине. Осознание, горькое и удушающее, что это – Сережа.
За игорным столом сидела женщина, светская львица, и выигрывала первый кон. Леночка проходит мимо. Откуда-то возник старик и взял ее под руку. Он говорит, что Сережа был женихом и избранником Удачи, что он изменил ей с той женщиной, и залез в большие долги. “Но не был же он девственником до этого?” – вопрошает Леночка. “Он спал только с мужчинами, - объясняет старик. – Его женщиной была Удача”.
Леночка видит, как работник морга одевает сережино тело в обычный мужской костюм обычного человека.
Ее будто возвращает назад. Она снова открывает дверь. Сережа сидит на кровати. Он счастливый. Вопреки обычному поведению в леночкиных снах, он много-много говорит. Он рассказывает о том, что душа его скиталась по дивным местам; цветы распускали чашечки бутонов прямо на глазах; он дышал воздухом необыкновенных ароматов; он познал ветра, огонь и воду. Но тут Леночка замечает, что перед ней вовсе не Сережа, а какой-то лжец. Изо рта у него сочится черная кровь, глаз на лице нет, а губ при разговоре он не открывает. Девочка в ужасе бежит от него, и осознает, что произошла резкая смена декораций. Она оказывается на пустошах. Она спрашивает у старика, что все это значит. Он отвечает, что Бог нас не слышит, что Он только видит о нас сны, и не хочет участвовать; что Бог – это она сама. Боль мира переполняет ее, и она валится в грязь, сокрушаясь от горя и слез. Коршун сел ей на плечо и стал отрывать куски мяса. Старик продолжает мучить ее речами, но тут она узнает в нем все того же лжеца. Нет, она не Бог, ему нельзя верить. Она бежит от него дальше, скинув с себя коршуна. Бородач сидел на берегу реки и точил нож. “Нет, это не тот Бородач”, - говорит она сама себе. Затем она стоит в поле, и полная луна беседует с ней. Леночка через ее белый свет как будто выносится на пару мгновений в реальность и не узнала ее. Все там по-другому. Она возвратилась, но уже на вершину горы и видела с нее леса и животных. Рядом с ней сидит Таня, и слеза катится по ее щеке. Леночка спрашивает, что случилось, но та не видит ее и не слышит. Она понимает, что одна.
Этот сон застал Леночку в Париже. На утро она заказала билет на ближайший рейс в Лас-Вегас. Рафаэль не понимал, что происходит, и зачем так вдруг срываться из такого прекрасного города в столицу развратного азарта. Она поехала без него. От аэропорта она взяла такси и объезжала в нем по улицам, пока не обнаружила в себе чувство уверенности: “Здесь”, - сказала она водителю и высадилась у очередного здания казино. Но это было “то самое”. Она взяла себе номер, поставила там багаж и отправилась бродить по коридорам, пока не вычислила тем же путем нужную дверь. Дернула ручку. Не заперто. Она вошла. Сережа стоял у зеркала и смотрел в свое бледное лицо. На кровати лежала веревка. Их взгляды скрестились, когда она переводила свой от удавки.
- Я все проиграл, - сказал он.
- Я знаю, - ответила Леночка. – Но у тебя раньше этого и не было.
- Кажется, и душу, - продолжил Сережа. – Посмотри на меня. Это уже не я.
- Ты залез в долг?
- Нет. Я решил умереть, но не оставить долга, - горько улыбнулся он.
- Узнаю твое благородство.
- Я просто не нашел разницы умереть раньше или позже. Я знал, что не отыграюсь. А все так начиналось... Удача покинула меня.
- Если я здесь, то не совсем, - сказала Леночка. – Пойдем отсюда.
- Нет. Ты не понимаешь...
- Удача полюбила и избрала тебя по душе. То, что в тебе осталось благородство, говорит, что ты ее сохранил. Это не я спасаю тебя; ты сам спас себя.
- А вдруг это временно? – сомневался Сережа.
- Помнишь, что ты однажды сказал мне? Человек принципиально неуязвим, если не подставляет сам себя под удар.
Сережа улыбнулся.
- Ты запомнила... – похвалил он.
- Да... – задумчиво произнесла Леночка. – И то, что я здесь, это, скорее, для меня, чем для тебя. Я себя спасаю, а не тебя.
- Кстати, как ты меня нашла?
- Сны. Ты в них никогда не верил. Теперь можешь убедиться.
- Неужто они дают и такую информацию?! – поразился Сережа.
- По всей видимости. Поэтому то, что я говорила про твою душу, - ты можешь смело верить этому.
- Ха! – он уже выглядел радостным. – А все-таки интересно это: твои сны... А что ты там говорила про спасение себя?
- Реальность. Она ускользала, я не видела и не слышала... Ну, что же ты стоишь остолопом? Обними меня!
Сережа притянул ее к себе и крепко сжал.
- Я не остолоп, я твой принц, детка! Я так соскучился. Ну что ж, добро пожаловать в реальность! И хорошо, что я не солютую это, подвешенным на том крюку, - он указал взглядом на люстру и хохотнул.

Глава 32.
Ошейник.

Где-то в глубине души Леночка не переставала чувствовать свое рабство. Однажды надев ошейник, она поставила клеймо в свою душу. Это не было больно, а носило иной характер. Если ты раб, достижения имеют смысл; если ты раб, солнце остается солнцем, небо – небом, чай – теплом заботы...
Тот Новый год, в который так вторглась Наташа, привнес свои изменения. Они с Таней (а Леночка не переставала называть ее так, хотя знала настоящее имя) как-то рассосались (она верила в их “одно целое”) друг от друга. С тех пор прошло чуть меньше полтора года.

Амстердам, 12 мая.

- Ты гениальный художник. Никто тебя не просил об этом, но ты такой стала, - говорил дядя ей в спину, когда она смотрела в окно. – Любой твой сверстник не мог бы мечтать о такой карьере. Выставки – регулярно. Ты вспомни, как у тебя из рук все валилось в Москве? Настоящий кризис. Злые языки поговаривали, что уже никогда не вернешь себе имя. Но все обошлось. Ты попутешествовала, потом приехала к нам; мы любим тебя. Вспомни, что ты тогда сказала? Что не можешь вернуться в Москву. А теперь? Куда ты, а? Куда тебя потянуло? Вдруг захотелось, ну что ты будешь делать! – он ударил себя ладошками по ляжкам. – Ты думаешь, я и твоя мать, мы ничего не понимаем? Брось, выкинь из головы!
“Никто не поймет”, - подумала Леночка. Оголенные пупки, в каких блеск кольца; дикие прически разных цветов и оттенков; кичливый и прыткий говор свободолюбивой молодежи, символы которых: drive, punk-rock и pops, cocks, - это весело, но каким незначительным кажется покорять эту немыслимую стаю, когда на самой тебе нет ошейника! Кто поймет?

Амстердам. Аэропорт. Зал отлета.

Леночка погружалась внутренним взором в прошлое. Перед ней воскрешалась толпа образов, голосов, размытых ощущений из разных моментов. Вот Таня смеющаяся; вот она сдержанная и бесстрастная (Леночку всегда возбуждало это); вот она ребячится и доверчиво заглядывает в глаза; вот она раздевается и накидывается на Леночку в постели, будто сейчас растерзает; и как же терзает...

Москва. Покинутая обитель.

Леночка прохаживалась по московской квартире, где она жила когда-то с родителями, которые приходили с работы и пожимали плечами. Недалеко отсюда парк, в каком она бегала по утрам. А вот это ее комната, которую она не перестает видеть во снах. Здесь застыли запахи и даже мысли - минувшего.
На Леночке элегантный брючный костюм кремового цвета за пять тысяч долларов. Духи под стать. Что-то все-таки изменилось.

Москва. 15 мая, около семи вечера.

Леночка сидит на ступеньке лестничной клетки, подложив под попу пакетик, близ двери, когда-то ставшей почти родной. Она держит в руке ошейник, и сердце ее сжималется под натиском предвосхищения встречи. Ладошка забрела на стриженный затылок и водит по коротеньким и мягким волосикам. Вторая рука присоединяется к первой, и ошейник опоясал шею, замкнувшись сзади.
Леночка поднялась и позвонила в дверь.

Глава 33.
Реальность.

Бородач стоял на пороге.
- Леночка? – ахнул он. – Вот это диво!
- Что ты тут делаешь? – равно ему, изумилась Леночка.
- Это мой дом, - ответил Бородач.
- Извини, не знаю, как тебя зовут... Тут жила Таня.
- Саша, - представился Бородач. – Проходи, пожалуйста. Таня? Не знаю такой. Тут жила моя дочь, но не Таня. Точно не Таня.
- Света?
- Да, вот прямо на кухню, - направил Бородач. – Да, Света. Откуда ты знаешь?... Ох! Та самая Лена?...
- Та самая? В смысле?
- Для тебя кое-что оставили. Света умерла. Болезнь приобрела стремительные обороты. Никто не ожидал. Когда я приехал, застал ее на последнем дыхании. Трудно все это, трудно. Муж ее с катушек слетел. Совсем, кажется, умом тронулся парень. Всех обвинял в ее смерти. И меня, и друзей своих же. Кстати, ребята они славные. Он кинулся горе беленькой заливать. Они его вытащили, увезли в свой дом, там держат... Только про тебя он хорошо отзывался. Но мне и в голову не шло, что это ты...
- Чем она болела? – спросила Леночка, отникая от ладошек, в которых спрятала лицо.
- Рак. Ты не знала?
- Она никогда не болела раком!
- К сожалению, это так... Она болела долго. Когда принялись за лечение, шансов на исцеление было мало. Причиной тому запущенный процесс, позднее выявление рака. Об этом моменте знал только ее муж, но все рассчитывал на чудо какое-то, уверял себя в обратном. Мы только после ее кончины поговорили по душам... Ты была ей близка, Леночка. Она сильно страдала и раскаивалась.
- В чем? – удивилась Леночка.
- Ах, да. Сейчас принесу, - он вышел, через минуту вернулся с пухлым конвертом и протянул его Леночке.
- Я потом раскрою, хорошо? Так что она говорила?
- Много чего: что не на тех людей разменивалась; что не увидела своего счастья, когда оно лежало перед ней, вот оно – только руку протяни. Говорила, что в тебе крылось ее спасение, но она была слепа от ненависти и недоверия к миру; что жила чужой жизнью. Прямо так и сказала: жила чужой жизнью. Не знаю, что она имела в виду. Я застал лишь ее последние дни.
- А где ты был?
- Сначала экспедиция в Африке, потом подался в отшельники... Меня привел сон.
- Почему же меня не привел?...
- Может, тебе и не нужно было видеть всего этого кошмара. Мне – да, но не тебе.
- Как ты? – поинтересовалась Леночка его состоянием.
- За годы отшельничества я многое понял. Я способен был пережить это. Кроме того, я услышал одну фразу от ее подруги. Простая и незаковыристая, она звучала так: “Пришло ее время”. Я видел, как Света страдала, меру ее раскаяния. Для меня тайна, какая она была в мое отсутствие, но то, что она говорила, соотносилось с этой элементарной истиной: пришло ее время. И ничего тут не попишешь. Хотя она мне и дочь.
Леночка вяло смотрела по сторонам. Чего-то не хватало в знакомом интерьере.
- А где та картина? На ней четыре змеи тянулись к яйцу. Ты ее подарил ей.
- Я ее выбросил.
- Почему?
- Змеи мудры. За годы моего ухода от людей, я понял главное: познание ничего не дает, кроме него самого. Тавтология ли, однобокость, - но это так.
- Я на этой картине всегда хотела пририсовать руку, которая сдерживала бы змей, - заметила Леночка.
- И нарисовала бы!... Что же тебе помешало?
- Страх... Нерешительность...
- А удивительная, все-таки, та светина подруга. Знаешь, что она сказала, когда я свешивал рисунок? “Правильно! Красота спасет мир: не это!” - такие слова.
- Наташа? – предположила Леночка.
- Да. Ты с ней знакома? Я у нее спросил, как она думает, что обозначают это изображение. Она ответила: “А что гадать-то? В змеях заключены пальцы человеческой руки; пятая прячется за остальными (она показала, где). Они мудры, но цельности в них нет. Они готовы смять скорлупу и поглотить беззащитную энергию новой чистой жизни”. Никто не ведал об истинном смысле, даже сам автор. Но пятая змея там точно нашлась... – он прервался, заметив усталость на лице девочки. – Хочешь отдохнуть?
- Да, наверное.
- Ты за рулем?
- Да.
- Не садись за руль в таком состоянии. Лучше оставайся здесь. Целых две свободные комнаты.
- Спасибо... А ты не такой, как в снах.
- Я итак не такой. Прорвало что-то... Накопилось всего. А ты такая же.
- Какая?
- Лунатик, - улыбнулся Саша. – Лунная девочка. Вся в себе. Ну, иди отдыхай.
Леночка попрощалась и ушла в комнату. Очутившись одна, она вскрыла конверт. В нем лежала стопка фоторгафий. Тех самых: вырисованный Леночкой бутон розы на ее теле. Также обнаружился листок бумаги. На нем значилось спешное, несколько корявым почерком, послание.

Письмо.

Милая Леночка!
Целую, обнимаю. Если читаешь это, меня уже нет рядом. Разве, может, во сне увидишь. Передавай через призрака привет. Авось дойдет. Не знаю, как там с почтой. Не унывай. Потеря в моем лице небольшая, поверь. Прости, что была занята только собой, а от тебя много требовала. Я в себе-то запуталась, что говорить о людях. Ты необыкновенная, всегда помни об этом... Если б могла повернуть время вспять, сделала бы все по-другому. Хотя поздно. Надо уж начинать с чистого листа, с самого рождения. Папа вернулся, видела? Целуй его от меня. Костю тоже.
Я люблю тебя. Сними ошейник, Леночка. Он много для тебя значил, но не для меня... Ты еще не забыла? Ты необыкновенная. Цени себя и свою свободу.
Твоя Таня (Таня только твоя).
P.S.
Если однажды Наташа заведет тебя на крышу, не отпускай ее руки и скажи всего три слова: “ты нужна мне”.

Глава 34.
Семья.

Пока Леночка, как мать гусыня, носилась с Рафаэлем, снами, Сережами, Танями и Сашами, я залегла от своей беготни по клубам на диване в нашем доме. Меня прилично встряхла и измотала история со Светой, а также продолжение после ее кончины, которое, со свойственным великодушием, устроил нам Костя. Целыми днями я посасывала вино, гоняла телевизионные каналы с одного на другой и методично пописывала “Игольчатые мотивы” и другие рассказы. К остальным спускалась лишь на трапезы. Единственным наиболее приближенным ко мне оставался Майкл: он не надоедал вопросами, не начинал первым разговор и ничего от меня не ждал. Я его любила. Бывало, приплывала после парочки бутылок, вскарабкивалась на него и тыкалась носом в плечо или еще куда. Он гладил меня по волосам и внимательно смотрел. Мне нравилась его физическая громадность, - я могла не бояться сделать ему больно или сломать что-нибудь: падать с размаху, крутить-вертеть ему руки в разные стороны. Он никогда не жаловался, а в случае неприятности просто отходил или выказывал превосходство, к примеру, напрягая руку, препятствуя дальнейшим на нее посягательствам. Кто в детстве не мечтал о большом и добром псе? “Он станет хорошим отцом”, – как-то подумала я.
С бокалом вина я спустилась ближе к ужину. Настя резала овощи у плиты. Костя, Ваня и Майкл уселись за стол пропустить по стопочке.
- М-м, какой запах, - похвалила я, заглядывая Насте через плечо.
- Мы б без Настеньки точно тут загнулись, - согласился Ваня. – На холостяцких-то паях. Женщин нету...
- А ты из своих притащи, - отозвалась я. – Небось много красавиц в закромах прячешь.
- Куда ж их тащить? Тебе на растерзание?
- Ха-ха, - не сдержалась Настя. – Ну, тогда дом точно рухнет. Итак весь трясется, как Наташа Майклу спокойной ночи желает.
- Ой, не ревнуешь ли?
- Кого? Тебя или Майкла?
- А хоть кого.
- Да нет. Просто заснуть нельзя.
- А зачем спать? - я приобняла ее. – Может, лучше уединиться да дом потрясти вместе?
- Наташ... Сядь и угомонись... – подал голос Костя. – К Леночке, вон, лучше поезжай, попробуй, типа, с ней поговорить, наладить, там, контакт какой-нибудь... А то все эти твои вечные клубы, и в настроениях постоянные перепады...
- Костя, - отставив пустой бокал, я водрузилась на вытянутых руках на столешницу напротив него. – Знаешь, в чем твоя проблема? Я тебе скажу. Ты не такие интоннации употребляешь. Надо вот так, - я приместилась рядышком, взяла за плечи, направила взгляд ему в глаза и, с долей внушения, отпечатывая каждое слово, произнесла: - Сядь и угомонись. Поезжай к Леночке. Поговори с ней. Клубы, перепады настроений, - никому здесь не в кайф. Это твоя проблема. Реши ее!... И трахнись ты уже с Настей, Костя!
Ваня прыснул от смеха в кулачок, так что у него очки вниз спустились, и открылся шабутной взор. Настя, при упоминании своего имени, обернулась. Бровки у нее заползли вверх. Костя сидел в растерянности. Майкл наблюдал за реакциями других и чуть улыбался.
- Ты не умеешь ставить речь, - продолжала я. – Поставь ее правильно. И тебя будут слушать.
- Наташа у нас режиссер в отставке, - определила Настя. – Ходит с бокалом вина и всех учит эпатажизму. Хлеба и зрелищ - что еще народ просит?
- Драйв, Настя. Драйв, - поправила я. – Тебе что-нибудь говорит это слово?
- Кайф-драйв... Марихуана?
- На подростковую логику намек? Fuck off, - сказала я.
- Пошла ты, - перевел Ваня.
- Что и требовалось доказать, - подытожила Настя.
- Fuck off, - повторила я.
- Долбаная прыщавая малолетка, - интерпретировал Ваня.
- Fuck off.
- И не звони мне больше.
- Fuck off, - встрял в игру Костя.
- Сам козел, - отшвырнулся Ваня.
- Де-етский са-ад, - заключила Настя.
Ваня сказал Майклу по-английски, что Настя меня обижает.
- Don’t bitch else you could be bitch for male dog, - нашелся Майкл в неожиданно резкой форме.
- Он просил Насю засунуть подальше жало, чтобы не брюзжало, - перевел Ваня. – Eh, Michael?
Майкл согласно кивнул. Я подхохотнула. Здорова голова на выдумку!
- А я слышал целых два bitch! – поддел Костя. – Мухлюешь, брат?
- Это вольный перевод, - степенно заявил Ваня. – Русский язык богаче.
- Тьфу вас, - махнула на них Настя и отвернулась стругать морковку.
- Рашшн из голд, - прокорявил Костя и ткнул в Ваню: – Хи сейд! Хи-хи.
- Richer, - вправил Ваня и, протянувшись через Майкла, отвесил незадачливому инглишмейкеру подзатыльник.
- Hey! Stop to idle guys, - разнял их своими ручищами Майкл.
- Fools rush in where angels fear to tread, - посмеялась я. - Relax, Michael. That’s OK!
Я прошлась рукой по настиному плечу.
- Не обращай внимания. Дураки: что с них взять? – подмигнула я.
- Тебе легко говорить. Сидишь себе в своей комнате, - заметила Настя. – Хотя, скорее, это при тебе они больно разошлись.
- Настюх! Ну, у тебя ж все предметы под рукой. Что теряться в этой жизни? Ты их дуршлагом по лбу, для успокоения.
- Эй, не надо дуршлагом! – завопил Костя.
- Я уж как-нибудь разберусь, - сказала Настя. – Психолог все-таки.
- Оно и видно, - напоследок хохотнула я. – Только не в нашей компании – исключено! Все табу переломаешь, тотема не найдешь.
Все это было весело, но надо занять себя чем-то. Уравновесить дух. И я нашла дело под стать.

Глава 35.
Рукописи не горят.

Солнце стояло в зените, когда я выходила из гаража, перепачканная машинным маслом. В моих амбициях была “детка”, - так я называла тачку, с которой возилась в модернизационном ключе. Морда лица (face-lifting) – второе; главное и наиболее сложное – начинка. Авто может выглядеть конфеткой, а под капотом явить полный слив. Я преследовала иные цели. Я хотела видеть свое детище выразительным, хищным, быстрым, сильным, смелым, проворным, свободным, яркую индивидуальность; создать симбиоз достоинства, уверенности, строптивой элегантности. Не много, не мало. Над чертежами помогал колдовать Ваня. В потребности физической силы звали Майкла. Насчет добычи антикрыльев, спойлеров, дефлекторов и пр., а также компонентов для самого «сердца» рождаемого на свет чуда - в этом принимали участие все.
Наверное, это было чем-то схожим с «горами» Египта. Впрочем, как знать. В детали дальше вписываться не буду. Скажу лишь, что дело это требовало выдержки, стойкости, концентрации, и – всего сердца: полной отдачи. Я уже не говорю про время.
Я прошла в рабочих штанах на подтяжках и майке – грязных, как я сама, - на второй этаж, где располагалась гостиная (смежная с моей спальней) с ковром, камином, диваном, парой кресел, телевизором, журнальным и письменным столами. Ботинки сняла еще в прихожей, а сюда поднялась за бумажником. Кажется, в него сунула один из чертежей. Заодно извлекла кучу ненужного хлама. Рассовала по карманам, чтоб избавиться позже. На глаза попалась сложенная вдвое фотка. Я распрямила ее кончиком пальца. Я и Света, роза...
- Ты тут? – раздался ванин голос сзади. – Обед готов.
- А-а, - протянула я. – Хорошо, иду.
- Что смотришь? – заинтересовался он.
Я показала ему.
- Ах, я уж и забыл... А знаешь, кто ты? Ты амазонка.
- С чего вдруг?
- Смотрю и вижу, - улыбнулся он. – Вот с этого. Только уж к трицати движение. Чувствуется, выжидаешь чего-то, к чему-то готовишься. В этом доме обосновалась, крылышки подчищаешь.
- Ваня! – взывала я, выставившись своим обмундированием. – Ты на меня посмотри, какие, к черту, крылышки?
- Ну, в духе амазонки, как раз и подчищаешь.
Когда-то тридцатник казался таким далеким... За двадцать пять перевалило, приближаюсь... Мой блуждающий взгляд упал на письменный стол.
- Лучше скажи, ты не видел тут толстую тетрадь? Скрепленную из нескольких?... “Игольчатые мотивы”.
- Ты акупунктурой увлеклась?
- Можно и так назвать. Ну, что?
- Видел-то видел, но до того, как Майкл камин вчера разжигал. Она ведь на столе лежала?
- Shit! Это называется, рукописи не горят!...
Я понеслась по лестнице вниз. Первый этаж, хотя и предназначался для гаража и уходил немного вниз в фундамент, был оборудован наподобие GYM: там мы разместили несколько гимнастических тренажеров. Когда я влетела туда, Майкл тягал свою штангу.
- Тупорылый американский болван!... Ты сжег мою книгу... – тут в горле моем повис такой поток ругательств, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Я проглотила.
Он поставил штангу. Иногда мне казалось, что он притворяется в своем непонимании русского. Но это не помешало ему завести старую песню:
- Я-а… - промычал он. - Baby girl, sorry? Speak English, please. What did u say? What’s up, dear?
Я смотрела на него и медленно переводила дух.
- Nothing. It’s really nothing… - ответила я.
Ваня наскоро обрисовал для Майкла ситуацию. Он стал извиняться. Я его обняла и чмокнула, приподнявшись на цыпочки. Мы пошли обедать, Майкл продолжал бубнить.
- I’m fine, okay? – невозмутимо реагировала я. - What’s problem? This is problem for u, what’s this?
- My sweetheart, I’m so sorry.
- It’s really good, but never mind! I love u, Mike. Do u listen? - я не заметила, как впервые призналась ему в любви; это произошло непроизвольно, но – на другом языке.
Конечно, потеря тетрадок для меня была большим уроном. Они хранили летопись моей жизни и Игольчатых мотивов. Но, что ж! Надо двигать дальше. Move on. Вечером я принялась за работу с чистого листа, но теперь уже на laptop, или, как русские величают, ноутбуке. Это оказалось необыкновенным. Я заново открывала и постигала. Что-то всегда может уйти – не жалей!


Обсуждение

Exsodius 2020
При цитировании ссылка обязательна.